Пилот штрафной эскадрильи
Шрифт:
Михаил, опасаясь взрыва, на четвереньках быстро отполз от машины. Только поднялся, как сзади жарко ахнуло. Горячей волной воздуха его сбило с ног, чем-то ударило в спину, но меховой комбинезон смягчил удар.
Когда в ушах прошел звон и шум от близкого взрыва, Михаил поднялся, отряхнул комбинезон. На дорогу вышли водитель и комиссар.
– Жалко, всего пяток километров не доехали, – сказал полковой комиссар. – Это ты молодец, что истребитель уследил.
– Так я в кузове сидел, мне виднее было.
– Такая машина была! – вздохнул водитель. – Почти новая.
– Не жалей.
Уже чисто инстинктивно скользнув взглядом поверх верхушек деревьев, Михаил не поверил своим глазам: вдали опять явственно виднелась черная точка. Водитель и комиссар стояли к ней спиной и не видели надвигающейся опасности.
– Воздух! – Вновь совершенно неожиданно для спутников прозвучало его предупреждение.
Михаил первым бросился в канаву. Водитель тоже среагировал мгновенно, а вот комиссар повернулся посмотреть, откуда исходит угроза. И поплатился за это. То ли прежний «мессер» решил вернуться, то ли это другой был, но он дал очередь. Комиссара швырнуло на землю.
Когда истребитель, оглушив Михаила и водителя ревом, пронесся дальше, они подбежали к политработнику. Комиссар уже не дышал. Три крупнокалиберные пули, попавшие в грудь и живот, не оставили ему никаких шансов на жизнь.
Водитель удивленно уставился на Михаила:
– Какая нелепая смерть! Он же только что живым был, с нами разговаривал!
– А на войне разве по-другому бывает? Чуть зазевался – и готов. Урок усвоил?
– Усвоил.
– Документы у него забери – отдашь в штабе дивизии да расскажешь, как он погиб.
– А тело куда же?
– Чем ты могилу рыть будешь? Руками? В политотделе помогут, машину пришлют с бойцами – похороните по-человечески.
– Верно. Видать, приходилось уже боевых товарищей хоронить?
– У многих летчиков могил не бывает. Сгорел в самолете, и все.
Водитель недоуменно покачал головой.
Около часа они добирались до штаба дивизии. Водитель подвел Михаила к избе.
– Вот тут штаб. Вам туда, товарищ летчик. А я – в политотдел.
В штабе царила суета. Выходили и заходили командиры, бегали солдаты-порученцы. Из-за приоткрытых дверей одной из комнат доносился треск и писк радиостанции. Из комнаты выбежал майор, Михаил шагнул к нему:
– Разрешите обратиться, товарищ майор!
– Разрешаю, только по-быстрому.
– Младший лейтенант Борисов, пятидесятый бомбардировочный полк. Сбит при выполнении боевого задания. Вот, до штаба добрался.
– Что добрался – хорошо. Только у меня не авиадивизия, самолетов нет. И с твоим полком связаться не могу – нет связи.
Майор поманил Михаила пальцем и, когда тот сделал два шага вперед, наклонился к его уху:
– Немцы прорвались. В дивизии едва батальон людей остался. Выбирайся сам и не тяни, коли в окружение попасть не хочешь. Ведь твое место в небе.
Михаил понял, что он может рассчитывать только на самого себя.
– Спасибо, товарищ майор.
Но майор его уже не слышал – он повернулся и ушел.
Вышел из избы и Михаил. Хорошо бы поесть,
– Кухня где?
– На задах.
Боец махнул рукой влево. Туда Михаил и пошел. Ага, направление точное – съестным запахло.
Возле походной кухни стояло несколько бойцов. Повар здоровенным черпаком щедро – с горкой – накладывал в подставленные солдатские котелки пшенную кашу.
– Ешьте, хлопцы, не пропадать же добру, – приговаривал он.
– Боец, меня не накормишь? – осведомился Михаил.
– Запросто. Давайте котелок, товарищ командир.
Но Михаил развел руками:
– А вот котелка и ложки-то у меня и нет!
Повар соскочил с походной кухни, открыл ящик, достал алюминиевую миску и такую же ложку, щедро положил каши.
– Угощайтесь!
Каша с тушенкой была хороша. Или Михаил так оголодал, что немудреная еда показалась царской? Он быстро съел кашу, подумал и протянул повару миску:
– Еще!
– Понравилось?
Михаил поднял большой палец. Довольный повар положил еще черпак.
– На полк готовил, а кормить некого. И лошадь взрывом убило – как кухню везти? – сокрушался он.
Ничего посоветовать Михаил ему не мог. Он сел на лавку и поел уже не спеша. «Пять минут не решат ничего, так хоть наемся, – решил он. – Еще неизвестно, когда следующий раз поесть придется».
Он вышел из деревни, где располагался штаб дивизии, и отправился по грунтовке на восток. Туда же тянулась редкая цепочка жителей, неся узлы со скарбом; за руку держали детей. Иногда встречались тяжело осевшие, груженные сверх всякой меры подводы – в них на чемоданах и баулах сидели старики и дети.
Одна из старух погрозила Михаилу крючковатым пальцем:
– С бабами и детьми бежишь? А еще сталинский сокол! А кто же воевать будет?! И не стыдно тебе драпать без оглядки?!
Михаил не знал, куда деваться от стыда. Не будешь же всем объяснять, что он был сбит в воздушном бою, уничтожив противника, а теперь вот возвращается к себе в полк. У каждого солдата на войне свое место. У пехотинца – в окопе, у танкиста – в боевой бронированной машине, а у него, летчика, – за штурвалом самолета. Вот туда – к самолету, на аэродром – он и добирается.
Стараясь быстрее миновать укоризненный взгляд незнакомой ему старухи, Михаил, опустив голову, ускорил шаг. Хоть вины за собой лично не чувствовал, но сейчас, здесь, на дороге, он был полномочным представителем Красной армии. И упреки принимал как должное. Еще так недавно на парадах красивым строем ходили, над Красной площадью пролетали, а как до войны дошло – только отступаем!
Михаил понимал, что разрозненная армия население защитить не может, знал, что враг скоро к Москве подойдет, но знал он, однако, и то, что немцы Москву не возьмут, что под Сталинградом и Курском битвы великие прогремят. И что победный май сорок пятого тоже будет. Но сказать этого он не мог. Да если бы и сказал – кто поверит, глядя на бегущую армию?