Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939–1945
Шрифт:
Глава 2
ВОЙНА ПРОТИВ СОВЕТОВ
Операция «Крит» завершается. Я получаю приказ перегнать один из поврежденных самолетов в ремонтную мастерскую в Котбусе и дожидаться там дальнейших распоряжений. Возвращаться обратно в Германию я должен был через Софию и Белград.
В Котбусе некоторое время я не получаю ни весточки о своей эскадрилье и теряюсь в догадках, куда меня направят дальше. Ходят постоянные слухи о новой грядущей кампании. Эти слухи основываются на том, что на Восток двигаются многочисленные соединения и летят военные самолеты. Большинство тех, с кем я обсуждаю эти слухи, предполагают, что русские собираются пропустить немецкие войска на Ближний Восток, что позволит нам завоевать нефтяные поля и сырьевые ресурсы противостоящих нам союзников. Но все эти разговоры базируются на пустых догадках.
22 июня в четыре часа утра я слышу по радио, что России объявлена война. Как только рассветает, я отправляюсь в ангар, где ремонтировались самолеты эскадрильи «Иммельман», и спрашиваю: может ли какой-нибудь из самолетов использоваться? Не наступило и полудня, как я заполучил машину, и теперь меня уже ничто не могло удержать
Командующий отдает мне через адъютанта распоряжение: немедленно доложить о себе командиру 1-го звена. Я докладываю о прибытии командиру звена, лейтенанту, который, как и командование, находится в дурном расположении духа, но встречает меня дружелюбно только по той причине, что в эскадрилье ко мне приклеился ярлык «поганой овцы», а командир звена не доверяет своим коллегам. Тем не менее мне приходится отдать тот самолет, который я перегнал из Котбуса, с обещанием, что в следующий вылет отправлюсь со всеми, хотя и на очень старой машине. С этого дня я ставлю перед собой задачу: «Я покажу вам всем, что знаю свою работу и все предрассудки на мой счет несправедливы». А пока мне предстояло летать ведомым у командира звена. Также я должен отвечать за техническую готовность самолетов звена в то время, когда мы не совершаем вылеты. В мои обязанности, обязанности старшего ремонтника, входит следить за тем, чтобы самолетов в исправном состоянии было как можно больше, а также поддерживать связь с военным инженером эскадрильи.
Во время операций мой самолет, как хвост, сопровождает ведущего. Потому поначалу ведущего беспокоит – не протараню ли я его случайно; однако он скоро удостоверился, что я хорошо управляю самолетом. К вечеру первого дня мы совершили четыре боевых вылета в район между Гродно и Волковыском. Русские двинули вперед огромные массы танков и вспомогательных колонн. По большей части мы видим «КВ-1», «КВ-2» и «Т-34». Мы бомбим танки, противовоздушную артиллерию и оружейные склады. То же самое повторяется и на следующий день. Мы поднимаемся первый раз в воздух в три часа утра, а последнюю посадку совершаем в десять вечера. О том, чтобы выспаться, не было и речи. Каждую свободную минуту мы использовали для того, чтобы, растянувшись под самолетом, немного поспать. Когда нас кто-то окликает, мы выбираемся из-под самолета, с трудом соображая, с какой стороны нас позвали.
В первом же своем вылете я замечаю бессчетное количество укреплений вдоль границы. Эти укрепления идут далеко в глубь России на протяжении многих сотен километров. Частично позиции еще не завершены. Встречаются наполовину построенные аэродромы; их бетонные взлетные полосы только созданы, и небольшое число самолетов уже стоит на этих аэродромах. К примеру, у дороги на Витебск, по которой шли наши войска, располагается один из незавершенных аэродромов, набитый самолетами «мартин». [1] Должно быть, у этих самолетов не было экипажей или топлива. Пролетая над этими аэродромами, над укреплениями, хотелось сказать: «Хорошо, что мы ударили…» Выглядело так, словно Советы создавали базу для вторжения против нас. На кого еще на Западе Россия могла напасть? [2] Если бы русские завершили свои приготовления, не было бы возможности остановить их. Мы летали на острие наступления наших армий – поддерживать их было главной задачей.
1
Видимо, имеется в виду «СБ», похожий на американский бомбардировщик «мартин». (Примеч. пер.)
2
Эти слова Руделя противоречат его же утверждению, что советские укрепления шли на сотни километров в глубь советской территории. Укрепления в тылу создаются не для нападения. (Примеч. пер.)
На короткое время мы останавливались в Улле, Лепеле и Яновичах. Наши цели те же: танки, машины, мосты, заводы и объекты ПВО. Временами мы вылетаем на бомбежки железнодорожных путей. Один раз нам приказано уничтожить бронепоезд – когда Советы выдвинули его для поддержки своей артиллерии. Любое препятствие перед боевыми порядками наших армий должно было быть уничтожено, чтобы увеличить скорость продвижения и наступательный порыв наших войск. Степень сопротивления русских различна. Наибольшую опасность для нас представляет наземная артиллерия – от ручного оружия до зенитных пушек; пулеметы самолетов противника оказывали мало действия. Единственным самолетом, которым располагали в это время Советы, был «И-15» – «Рата» много хуже нашего «Ме-109». Где бы самолеты «И-15» ни появлялись, их сбивали, как мух. Они не могли сравниться с «мессершмиттами», но были маневренны и, конечно, намного быстрее, чем «Штуки». Поэтому мы не могли совершенно их игнорировать. Советские военно-воздушные силы, истребительные и бомбардировочные соединения, были беспощадно разгромлены – как в воздухе, так и на земле. Их истребительные силы были малы; самолеты наподобие бомбардировщиков «мартин» и «ДБ-3» по большей части принадлежали
У нас новый командир, капитан Штейн. Он прибыл к нам из той самой школы, где я проходил обучение полетам на «Штуке». Капитан быстро перенимает мой метод следовать близко за ведущим и старается сохранять дистанцию всего в несколько ярдов даже во время пике. Его искусство прицеливания превосходно – в тех редких случаях, когда кто-то из нас мажет, второй обязательно поражает мост. Следующие за нами самолеты могут сбросывать свой груз на зенитные батареи и другие объекты. Штейна очень хорошо приняли в эскадрилье. Как-то его спросили: «Как вам летается с Руделем?» – и он ответил: «Это лучший, с кем я когда-либо летал». После этого у меня установилась прочная репутация. Штейн сразу увидел, как точно я поражаю цели, но предрек мне недолгую жизнь, назвав «сумасшедшим». Слово «сумасшедший» в его устах скорее похвала, признание храбрости одного пилота другим. Штейн видит, что я обычно спускаюсь очень близко к земле, чтобы наверняка поразить цель и напрасно не тратить бомбы.
«Когда-нибудь ты непременно врежешься в землю», – заключает он. Может, когда-либо его пророчества сбудутся, но я твердо верю в свою удачу. К тому же с каждым вылетом набираюсь опыта. Тем не менее я многим обязан Штейну и считаю, что мне повезло с моим вторым номером.
В те дни похоже было на то, что Штейн в своих предсказаниях прав. Противовоздушный огонь из одной из атакуемых нами русских колонн заставляет один наш самолет совершить вынужденную посадку. Самолет с трудом приземляется на небольшом поле, с трех сторон окруженном кустарником и русскими. Экипаж выбирается из кабины и укрывается под самолетом. Я вижу, как пули русских пулеметов взрывают песок вокруг машины. Если не забрать моих коллег, они погибнут. Но сделать это трудно – красные совсем близко к самолету. Черт! Я должен вывезти этих летчиков сам. Выпускаю посадочные закрылки, и мой самолет планирует к земле. Я вижу защитного цвета гимнастерки иванов в кустах. Бац! Очередь из пулеметов попадает в мой двигатель! Приземляться с поврежденным мотором нет смысла – взлететь не удастся. Мои товарищи поняли это. Их ждет смерть. Я вижу машущие в прощании руки. В двигателе что-то бешено стучит, но он еще работает, потому самолет может перевалить через рощу. Я со страхом жду, когда застрянет какой-нибудь поршень. Если это случится, мой двигатель остановится навсегда. Подо мной красные; лежа на земле, они стреляют в меня. Остальные самолеты моего звена поднимаются примерно на 300 метров и уже вне досягаемости от огня с земли. Но мой двигатель все же продолжает работать, потому я могу дотянуть до линии фронта. Попав к своим, я немедленно приземлился. На аэродром меня доставляет армейский грузовик.
Здесь меня ждал Бауэр, с которым я познакомился в Граце, когда находился в резервном звене. Бауэр позднее весьма отличился и оказался одним из немногих выживших в русской кампании. Но для меня день его появления оказывается неудачным – я повреждаю правое крыло моего самолета, при приземлении ослепленный густым слоем пыли, не могу избежать столкновения с другим самолетом. Требуется заменить крыло, но на аэродроме запасного нет. Имеется лишь поврежденный самолет на нашем предыдущем аэродроме в Улле. Известие о выходе из строя бомбардировщика приводит Штейна в ярость: «Ты полетишь снова только тогда, когда твой самолет будет отремонтирован, – и не раньше». Отстранение от полетов – суровое наказание. И я делаю в этот день еще один вылет, чтобы приземлиться в Улле. Со мной вылетают два механика из другого звена, чтобы мне помочь. Всю ночь мы возимся с крыльями, пытаясь отсоединить их от одного поврежденного самолета и присоединить к другому. Нам помогают два пехотинца. Работу удается завершить лишь к трем утра. К этому времени нам ничего не хочется, кроме нормального отдыха. Тем не менее я докладываю, что готов к боевому вылету, который должен быть произведен в половине четвертого. Старший пилот в ответ на это только улыбается и качает головой.
Через несколько дней меня переводят в 3-ю эскадрилью, и я прощаюсь со своим 3-м звеном. У Штейна нет связей, чтобы помешать моему переводу, и потому я вынужден распрощаться с 3-й эскадрильей. Но едва я прибываю в новую эскадрилью, как у нее меняется командование. И кто же новый командир? Капитан Штейн!
– Твой переход был не так уж и плох, как тебе казалось, – произносит Штейн, приветствуя меня. – От судьбы не уйдешь!
Когда он присоединяется к нашему столу в палатке столовой аэродрома в Яновичах, раздался оглушительный взрыв. Какой-то старый рабочий пытался заправить свою зажигалку из большой канистры с бензином. Когда он наклонил канистру, она залила его руки, но этот человек продолжал щелкать зажигалкой, проверяя, работает ли она. Раздался оглушительный взрыв. Это досадная потеря бензина – местные старушки очень рады продать нам яйца за совсем небольшое количество бензина. Торговать бензином нам, конечно, запрещено, поскольку топливо предназначалось вовсе не для изготовления варева, что заливается в лампадки перед их иконами. Даже одна капля этого варева обжигает кожу. Но это уже вопрос традиций. Здание местной церкви превращено в кинотеатр, а часовня – в конюшню.