Пилсудский
Шрифт:
Таким образом, разрабатывавшийся Пилсудским несколько лет план создания польской армии, как необходимого и достаточного условия обретения Царством Польским независимости, провалился уже в первые дни. В 1919 году Пилсудский в частной беседе признавался, что 1914 год был для него одним из самых тяжелых в его жизни. Казалось, что ничего не получается и все идет наперекосяк. Австрийские военные так и не дождались обещанного Пилсудским антирусского восстания в Царстве Польском. Поэтому они должны были безотлагательно предпринять какие-то меры в отношении стрелков, представлявших, по сути дела, запрещенные международным правом некомбатантские партизанские формирования.
Скорее всего, эта мысль пришла в голову ответственным чинам габсбургской армии не позже 11 августа 1914 года. Именно в этот день капитан Рыбак, отвечавший до 10 августа за стрелков, в донесении
126
Galicyjska dziala nosc wojskowa Pifeudskiego... S. 636.
Тем же вечером 11 августа Владислав Сикорский, которого Пилсудский накануне назначил военным комиссаром для Галиции, имел беседу с начальником информационного отдела Главного командования армии при командовании оперативной группы генерала Г. Куммера подполковником Яном Новаком, к которому перешли от Рыбака контакты с представителями Главной комендатуры стрелковых частей. В ходе встречи Новак высказал в адрес Пилсудского и стрелковых частей ряд замечаний, указав, в частности, на случаи несубординации в отношении австрийских военных органов, выдумку с Национальным правительством и созданием его органов на местах. Из этой беседы Сикорский сделал вывод о том, что над стрелковыми частями нависла серьезная угроза ликвидации, поскольку вряд ли Новак излагал свое личное мнение.
Для противодействия этому Сикорский в ту же ночь подготовил свои предложения, которые изложил в памятной записке на имя Главного командования армии, и передал Новаку По мнению военного комиссара Галиции, на базе стрелковых и сокольских частей следовало создать Польский добровольческий корпус в составе двух легионов. Корпус имел бы некоторые отличия от австро-венгерской армии (польские команды, язык внутренней служебной переписки, знамена, форма) и должен был подчиняться непосредственно австрийскому Главному командованию. Сикорский также считал необходимым привлечь к формированию корпуса Пилсудского.
13 августа в одном из краковских кафе Пилсудский встретился с Новаком, который предъявил ему самый настоящий ультиматум: на занятых австро-венгерской армией территориях самостоятельная деятельность добровольческих отрядов, а также организация ими административных органов недопустима. Пилсудский ответил, что обсудит со своими людьми возникшую ситуацию и через два дня известит Новака о принятом решении. В ходе встречи обозначились два возможных направления дальнейшего развития событий: или же прежняя стрелковая организация будет распущена, а желающие продолжить борьбу будут использованы для разведывательной и диверсионной работы, или же стрелки, как это сделали «Соколы», вступят в ряды армии Габсбургов. В обоих случаях Пилсудский должен был бы оставить командование.
Во время встречи с Новаком он узнал об инициативе краковских консерваторов и демократов по созданию общенационального органа, который стал бы руководящим политическим центром для польского добровольческого корпуса. Эти последовательные сторонники проавстрийского курса в решении вопроса о судьбе Царства Польского опасались, что бесконтрольные действия Пилсудского нанесут делу непоправимый урон. Уже 9 августа в Кракове состоялось политическое совещание с участием депутатов центрального и галицийского парламентов, представителей духовенства, научных, хозяйственных и общественных учреждений и других влиятельных лиц. О своем желании сотрудничать в рамках широкого фронта польских политических и общественных сил заявили Комиссия конфедерированных партий и Центральный национальный комитет. Таким образом, среди галицийских польских политиков впервые наблюдалась единодушная готовность к солидарному решению вопроса о судьбе русской Польши. Момент проведения совещания совпал с оглашением распоряжений министра обороны Австро-Венгрии от 3 августа 1914 года о преобразовании польских военизированных организаций Галиции в части ландштурма.
Участники совещания согласились с необходимостью решения вопроса о будущем Царства Польского, хотя
Переговоры, которые Лео провел в Вене с высокопоставленными государственными и военными деятелями, убедили его в том, что у вопроса о судьбе Царства Польского неплохое будущее, если только не упустить момент и создать добровольческий корпус под политическим патронатом всех польских политических партий Галиции. Исследователи, правда, отмечают, что Лео явно переоценивал значение услышанных в Вене обещаний, не получил никаких твердых гарантий от своих партнеров по переговорам. Думается, что упреки в адрес Лео за излишнюю доверчивость не совсем оправданы. Президент Кракова был опытным политиком и прекрасно понимал, что венские официальные круги не могли давать никаких твердых гарантий в начале войны, результаты которой были им неизвестны. Для него самым главным было то, что он не получил в Вене решительного отказа.
В пользу такой трактовки указывает обсуждение вопроса об издании манифеста императора Франца Иосифа I к населению Царства Польского на совещании 20 августа у министра иностранных дел Австро-Венгрии графа Леопольда Берхтольда [127] . В нем приняли участие такие искушенные политики, как главы австрийского и венгерского правительств граф Карл фон Штюргк и граф Штефан Тиса, венгерский министр при венском дворе барон Стефан Буриан фон Раеч, министр общих финансов Леон Билиньский, экс-наместник Галиции Михал Бобжиньский. В его ходе венгерский премьер «заявил о необходимости дать населению Царства Польского обещание относительно его будущего и выразил убеждение, что это следует сделать; однако он считает, что императорский манифест не нужен. Следует соблюдать осторожность, чтобы Его Королевское и Императорское Апостольское Величество не оказался в неприятном положении, давая обещания, которые, быть может, он не смог бы выполнить без ведения войны a outrance [128] и обречения своего государства на весьма серьезные опасности. Такое Высочайшее обращение создавало бы моральную связь с краем, который нам еще не принадлежит. Этого следует избегать, пока не произойдет fait accompli... По его мнению, нельзя соревноваться с Россией в завоевании симпатий поляков... С практической точки зрения следует учитывать, что если война завершится благоприятно для нас, но не повлечет за собой полного разгрома России, нам будет нелегко склонить русских к отказу от Польши. Необходимо также помнить, что императорский манифест, провозглашающий включение Польши в состав монархии, чрезмерно затруднил бы установление лучших отношений с Россией».
127
Там же. S. 652 – 656.
128
До победного конца (фр.).
Кроме того, назывались и другие причины, по которым не следовало торопиться с принятием обязывающего решения по вопросу о Царстве Польском, в том числе и опасение, что это может спровоцировать польский сепаратизм в Галиции. Поэтому участники совещания постановили, что объединение Царства Польского с Галицией «в рамках монархии с австро-венгерской точки зрения желательно только при условии, что прочность и единство монархии в результате этого не ослабнут, и что мы будем уверены в том, что государственно-созидательные элементы в Царстве Польском будут работать в этом направлении и противодействовать развитию центробежных стремлений».
Вышеприведенное выступление Тисы было очень важным, если принять во внимание, что оно имело место по горячим следам русского манифеста от 14 августа 1914 года по польскому вопросу, объявлявшего целью войны объединение всех польских земель в составе России на правах автономии. Из слов Тисы видно, что политики Австро-Венгрии правильно поняли пропагандистский характер манифеста, поскольку он был подписан не Николаем II, а главнокомандующим русской армией великим князем Николаем Николаевичем. Тем самым Россия оставляла для себя приоткрытой дверь для сепаратных переговоров с Австро-Венгрией и Германией, и у Вены не было желания эту дверь захлопывать.