Пинбол
Шрифт:
Ожидая, когда отец закончит, Остен думал, что старик скверно выглядит. Его кожа, покрытая венозной сеткой, совершенно пожелтела, на губах голубоватый налет, глаза воспалены. Остен ощутил внезапный порыв обнять отца и поцеловать в лоб, прижаться к нему, как в детстве.
Словно почувствовав это, отец попятился.
— Валя очень добра ко мне. Она такая нежная. Никто другой не смог бы заменить Леонору. — Он понизил голос. — И поэтому тебе следует знать… — он запнулся и потупился, — что когда я… уйду, то собираюсь все оставить ей. Все, — повторил он и поднял глаза в надежде вымолить прощение.
— Я понимаю, — сказал Остен, сдерживая горечь, охватившую его. — Я понимаю. — Он сел в машину и включил мотор. — Береги себя,
Возвращаясь в город, Остен вспоминал телефонный разговор с отцом в тот день, когда старик сообщил о том, как он счастлив, что Валя приняла от него обручальное кольцо, и в течение месяца они собираются пожениться. Остен принял известие с нарочитым энтузиазмом. Нет сомнения, сказал он тогда, что Валя, с ее молодостью, станет женой, способной вдохнуть в отца новые силы.
— Ты удивишься, если я расскажу тебе, насколько мы с Валей подходим друг другу, — понизил голос отец. — Поверь мне, тем, кто говорит о разнице в возрасте, следовало бы посмотреть на нас с Валей… когда мы одни.
— Я не сомневаюсь в том, что Валя нежна и отзывчива… — начал Остен.
— Я говорю не о нежности и отзывчивости, — перебил его отец. — Я говорю о любви. О физической близости. Я даже испытал ее любовь ко мне, — продолжал он, будто подросток, хвастающийся своими подвигами.
— Ты испытал любовь Вали?
— Вот именно. И притом химически. — Помолчав, он с гордостью провозгласил: — Я нашел на редкость удачное приспособление! "Белье настроения"!
— Что еще за "белье настроения"? — удивился Остен.
— Трусики. Такие узенькие девичьи трусики.
— И что они делают?
— Они не делают — они испытывают, — хихикнул отец. — Они испытывают на возбуждение. Половое возбуждение. На трусиках спереди пришито сердечко — ну, ты понимаешь, где! — Он опять захихикал. — Сердечко химически обработано, и когда ты… — он замялся, подбирая слово, — близок со своей дамой, и настроение ее меняется, меняется и цвет сердечка! На маленькой шкале рядом с сердцем можно увидеть, насколько горячи ее чувства к тебе! Если сердце становится голубым, это значит, что она чувствует настоящее возбуждение; если зеленеет — девушка лишь расположена поиграть; коричневый цвет — просто легкий интерес; ну, а черный — что ж, она вовсе холодна, физически холодна, я имею в виду. Ты понимаешь?
— Да, отец, — ответил Остен.
На мгновение его тронула наивность отца, эта непоколебимая вера в американский товар — даже столь явно нелепый. Но затем он поежился, представив отца в постели с Валей: вот они целуются и обнимаются во тьме, а затем отец зажигает свет, надевает очки и склоняется — седой, морщинистый и дряблый — над пышным телом Вали, и смотрит на сердечко, и читает шкалу.
— И вот, — продолжал отец, — мы уже использовали по меньшей мере дюжину этого "белья настроения", и угадай, какого цвета каждый раз было сердечко?
— Голубое, — сказал Остен.
— Точно! — Отец издал довольный смешок. — И все это строго научно, никаких тебе заверений в любви до гроба или попыток выявить истинные чувства в письмах друг другу. Пока сердечко у Вали остается голубым, я могу быть совершенно спокоен! — ликующе воскликнул он и зашептал: — Ты можешь испробовать "белье настроения" на Донне. Ведь интересно узнать!…
— Я ужасно рад за тебя, отец, — перебил его Остен. — И за Валю. Она мне очень нравится, — тут же добавил он, надеясь угодить отцу.
— Ты ей тоже нравишься, — отозвался отец. — Она говорит, что чем больше узнаёт тебя, тем больше ты кажешься ей похожим на Ленского, романтичного поэта из "Евгения Онегина".
— Передай ей мою благодарность, хотя Ленского и убил на дуэли его лучший друг Онегин.
— Надеюсь, сын, ты вскоре навестишь нас! — жизнерадостно произнес отец и повесил трубку.
После разговора с отцом Остен некоторое время пребывал в растерянности. Он-то всегда считал,
Эти доверчивые юнцы, надеясь, что "Смерть девицам" поможет им в сексуальных завоеваниях, скупали презервативы в таких количествах, что местная аптека вынуждена была заказать новые партии. Впрочем, существовало препятствие, делавшее презервативы "Смерть девицам" почти совершенно бесполезными: большинство девушек, согласившихся пойти до конца, настаивали на полной темноте — возможно, как раз потому, что смущались взирать на то, как их дружки вытаскивают из пакетика, разворачивают и натягивают на свои пенисы эти шедевры контрацептивной индустрии.
Остен никак не мог решить: то ли отец действительно помолодел душой, то ли в результате склероза впал в детство. Возможно ли, спрашивал он себя, что люди вовсе не созревают с возрастом, но становятся лишь тверже в каких-то своих проявлениях и размякают в других?
Остен напоминал себе, что отец его всегда был неисправимым идеалистом и романтиком. Он вспомнил, как совершенно по-детски восторгался отец результатами паранаучных экспериментов, в особенности тех, которые утверждали, что, воздействуя на высшие мозговые центры, равно как на симпатическую нервную систему, музыка способна помочь пищеварительной, кровеносной, дыхательной и прочим функциям человеческого тела. Как только отец узнавал о болезни кого-то из своих друзей или знакомых, он тут же посылал страдальцу собрание пластинок «Этюда», будучи убежден, что каждая из этих записей способна пробудить в больном особое расположение духа, помогающее справиться с недугом быстрее и лучше, чем все доктора вместе с их лекарствами.
Сидя за рулем, Остен вспомнил, что первым порывом его, когда отец объявил о своем намерении жениться на Вале, было позвонить Блейстоуну и отменить тайную поддержку Годдаром фирмы "Этюд Классик", даже если это повлечет за собой дорогостоящий иск за нарушение контракта. Если под угрозой окажется любимое дело отца, рассуждал Остен, он вполне может отменить свадьбу Для Остена не было загадкой, кто кого подцепил на самом деле, поэтому в изменившихся обстоятельствах, скорее всего, сама Валя расторгнет помолвку; на что ей сдался человек без гроша за душой, не способный предложить ей ничего, кроме своих немалых лет?