Пионерский гамбит 2

Фишер Саша

— Ну так вызывайте, чего вы на меня-то кричите? — я пожал плечами. — Вы же меня в преступлении обвиняете, ну так и пусть милиция разбирается…

— Паша, ну что я тебе говорила? — Марина Климовна с тоской посмотрела на кучерявого. — Похоже, надо собирать совет дружины и ставить вопрос об исключении Крамского из лагеря…

— А обыск-то хоть в рюкзаке устраивать будете? — спросил я.

— Иди отсюда, Крамской, — прошипела Марина Климовна. — Хотела я с тобой по-хорошему поговорить, но по-хорошему ты не понимаешь. Завтра соберется совет дружины, изволь

явиться.

«Яволь, майн фюрер!» — подумал я, но вслух говорить не стал. Мое мнение о педагогических талантах Марины Климовны упали еще ниже, чем были после истории с нашей газетой. Вот же дура-то…

— До свиданья, Марина Климовна, — вежливо сказал я, развернулся и вышел из ленинской комнаты. Успел услышать только, как все трое опять напустились на Серого с нотациями о вреде курения. Ну да, его гораздо интереснее прессовать, чем меня.

Я остановился на крыльце и огляделся. Вряд ли Серый по своей инициативе взялся на меня наговаривать. У отличного плана выдать меня за спекулянта сигаретами должен быть идейный вдохновитель. Толстый такий вдохновитель…

Ага!

Вот и вся остальная компашка!

Заседает чуть в стороне, за столиком возле библиотеки. Карточки какие-то разложили или открытки… И делают вид, что целиком и полностью поглощены созерцанием и перекладыванием этих штук из одной стопочки в другую. Бодя бросил взгляд в мою сторону, встретился со мной глазами и отвернулся, приняв подчеркнуто-равнодушный вид. Своим миньонам что-то прошептал, а когда те принялись крутить головами, злобно на них шикнул, и они снова вернулись к своим карточкам.

Дурацкая, на самом деле, ситуация.

Мне стопроцентно ясно, чьих рук это дело. Но доказать, что Серый меня оклеветал с подачи Боди я не смогу. Разве что Бодя сам сознается. Или, собственно, Серый. Чем больше буду пытаться оправдаться, тем более виноватым буду смотреться.

Вот соберется завтра совет дружины и решит единогласно, что меня надо исключить из лагеря. Просто потому что посмел не опускать глаза и не лопотать извинения, «он все не так понял» и «больше не повторится!»

Блин.

Ну вот реально, что вообще пионер в такой ситуации должен предпринять? Кроме очевидного — пойти к Надежде Юрьевне и изложить проблему? Но доказательств моей невиновности у меня и правда нет. Слово против слова. Только некоторые равнее других, потому что у Марины Климовны на меня зуб.

Когда я успел так выбесить старшую пионервожатую? Не хулиган ни разу, в каком-то смысле вообще тихоня…

— Кирюха, что я придумал! — наскочил на меня Марчуков, едва я успел приблизиться к своему отряду. — Давай в следующей главе напишем, что кто-то рисует на дверях разные значки, а?

— А кто рисует, не напишем, да? — подхватил я. — Пусть гадают, что это значит и кто все это устраивает?

— Точняк! — лицо Марчукова прямо-таки светилось вдохновением. — А еще можно…

— Так, погоди, Олежа, — притормозил я его творческий фонтан. — Надо кое-что обсудить. Найди Мамонова и Друпи. А я сбегаю за Цицероной. Собираемся в беседке недалеко от

ворот.

— За кустами которая? — искрящееся вдохновение на лице Марчукова сменилось на деловитую серьезность.

— Ага, — кивнул я, повернулся и побежал в сторону второго отряда.

— Вот такие дела, ребята, — сказал я, закончив свой рассказ про Серого, Марину Климовну и пачку «Стюардессы». — Есть соображения, что в такой ситуации можно сделать?

— Прямо как в Тиле Уленшпигене, — срачно проговорила Цицерона. — Приходит на тебя донос, обвиняющий в ереси, тебя садят в тюрьму, и дают выбор — либо тебя бросят в реку связанным, и если ты утонешь, то молодец и не виновен. А если нет — то виновен, и тебя сожгут на костре.

— Такое впечатление, что вы ничуть не удивились, — я еще раз осмотрел лица своих друзей. Марчуков сжимал и разжимал кулаки, Мамонов жевал травинку и недобро щурился. Друпи… Ну, лицо Друпи, кажется, вообще никогда не меняет своего выражения. Кажется, что все они либо были на моем месте, либо такое уже случалось в их присутствии.

— Да она вообще! — Марчуков возмущенно задохнулся. — Мы только книгу начали писать, ребятам так нравится, меня прямо затормошили всего, чтобы мы срочно бежали писать продолжение… А тут это!

— Я предупреждал насчет Боди, — сказал Мамонов.

— Короче, представьте, что я попал в такую ситуацию впервые, — сказал я. — Ну, как будто впервые. Есть идеи, что можно сделать?

— Можно пойти к Надежде Юрьевне, — сказал Марчуков. — Как мы тогда с тобой. Только всем вместе пойти. Рассказать все и…

— Про это я в первую очередь подумал, — кивнул я. — Может еще что-нибудь?

— Я бы Серого этого подловил, — сказал Мамонов. — Бодя никогда ни с кем не дружит просто так. Наверняка этот Серый сделал, как он сказал, потому что должен ему или еще что-то подобное. Если его поймать одного и расспросить как следует, то он может и рассказать, как все было на самом деле.

— Да, если его припугнуть, то он наверняка все расскажет! — Марчуков снова сжал и разжал кулаки.

— Нет, пугать я его не буду, — я покачал головой, вспомнив несчастное зареванное лицо Серого. Вот же бедный пацан, натурально попал ведь еще хуже меня… Я повернулся к Цицероне. — Слушай, Ань, ты же мне поможешь? Поговорить с Серым и правда надо бы, но это надо еще так устроить, чтобы Бодя и остальные чем-то были заняты.

Увидев меня, Серый сделал шаг назад и попытался убежать. Но его перехватил Мамонов и подтолкнул к беседке. Цицерона справилась на отличненько. Пара ее подруг из второго отряда пристали к компашке Боди с какими-то расспросами, а может даже и своих открыток притащили. Что она наговорила Серому, что тот пошел к беседке, даже не знаю. Но меня он тут увидеть явно не ожидал.

— Не бейте меня… — захныкал Серый, прикрывая лицо руками.

— Бить? А кто сказал, что мы тебя бить собираемся? — прохладно сказал Мамонов, затаскивая Серого в беседку практически волоком. Тот сучил ногами, глаза все еше были красными. Блин, бедный ребенок, а…