Пионеры атомного века (Великие исследователи от Максвелла до Гейзенберга)

Гернек Фридрих

Композиция книги в достаточной степени продумана и обоснована. Книга делится на десять глав, каждая из которых сама по себе есть законченное целое: это биографии великих естествоиспытателей, творчество которых составляет особые этапы в развитии физики. Форма документальной биографии, причем биографии, организующим центром которой является решающее открытие, сделанное ученым, позволяет показать историю физики в разных ее аспектах, развернуть стереоскопически зримую панораму событий. В основу композиции книги положена великая драма науки, открывшей одну из могущественнейших сил природы в условиях перехода капитализма в последнюю стадию своего существования - империализм. Начав с поисков решения чисто познавательных задач и с теоретического объяснения "случайно" открытых неизвестных дотоле электромагнитных явлений и естественной радиоактивности, будучи глубоко убеждены, что все это не имеет никакого отношения к повседневному производству и политической борьбе, ученые "вдруг" оказались в ситуации выбора: с кем идти? Служить ли силам войны и буржуазной реакции, размахивающим над планетой ядерной бомбой, или объединиться с силами мира и социального прогресса.

Описание великой драмы науки, документальное

расследование "приключений познания", оказавших неизгладимое влияние на все сферы общественной жизни, и в особенности на арсенал средств вооруженной политической борьбы классов и мировых социально-политических систем, опирается на марксистско-ленинскую концепцию науки, сознательно принятую автором в качестве единственной последовательно научной методологии исследования истории естествознания.

Эта концепция, подтвержденная богатейшим фактическим материалом, нашедшим отражение на страницах книги, признает марксистскую теорию науки неотъемлемой частью научного, диалектико-материалистического учения о пролетарской социалистической революции. Самое существенное в этой теории состоит в там, что она раскрывает историю создания буржуазией одной из мощнейших производительных сил, которая используется в борьбе с феодализмом, а затем становится средством эксплуатации и сверхэксплуатации покупаемой буржуазией рабочей силы пролетария. Вопрос об отношении социалистической революции к науке как производительной силе и социальному институту, созданному буржуазией, есть поэтому вопрос об изъятии этой силы из ведения буржуазии и передачи ее в руки пролетарского социалистического государства.

Многие места в книге Ф. Гернека являются яркой иллюстрацией основных положений социологии науки, сформулированных К. Марксом в рукописи 1861...1863 годов "К критике политической экономии". К. Маркс отмечал: "Капиталистический способ производства первым ставит естественные науки... на службу непосредственному процессу производства, тогда как, наоборот, развитие производства дает средства для теоретического покорения природы. Наука получает призвание быть средством производства богатства, средством обогащения"[2]. Воплощаясь в машинах и в производственных процессах и становясь вследствие этого производительной силой капитала (частью постоянного капитала), "наука выступает как чуждая, враждебная труду, господствующая над ним сила" [2]. Эта социально-экономическая функция науки в условиях капитализма детерминирует и социальный статус ученых. "Люди науки, поскольку эти" науки используются капиталом в качестве средства обогащения и тем самым сами становятся средством обогащения также для людей, занимающихся развитием науки, конкурируют друг с другом в стремлении найти практическое применение этой науки" [2].

Ф. Гернек воссоздает средствами документального повествования картину науки на изломе времен, на рубеже двух эпох - эпохи зарождения предпосылок и условий социализма в недрах капитализма и эпохи революционных социалистических преобразований.

Развиваемая и документально обосновываемая Ф. Гернеком теоретическая характеристика социального статуса науки и ученых, функционирующих в условиях капиталистического способа эксплуатации, потребует от читателя, привыкшего к чисто просветительному пониманию всего, что связано с уважаемыми им именами Д.К. Максвелла, О. Гана, А. Эйнштейна, Л. Мейтнер, М. Планка, которых он воспринимает только как сеятелей разумного, доброго, вечного, известной социально-психологической перестройки и ломки "антисоциологических" предубеждений.

Об основных положениях марксистской социологии науки, на которых Ф. Гернек строит свой анализ истории физики, приходится говорить именно потому, что, как свидетельствуют факты, ученые на Западе сравнительно поздно обнаружили трагическую связь науки с большой политикой, связь между наукой и экономикой. Причем эта связь была понята ими в духе апологетического самосознания, которому наука представляется "решающим экстрапродуктивным сектором человеческой деятельности" и "решающим фактором социального прогресса" [3].

И дело не только в том, что почти все физики, биографии которых представлены в книге Ф. Гернека, были выходцами либо из буржуазных, либо из дворянско-аристократических слоев общества. Решающими здесь оказываются те требования, которые наука как социальный институт буржуазного общества предъявляет своим будущим активным агентам, и то, каким образом это общество воспитывает и формирует их. Механизм подготовки творца идей в сфере буржуазного духовного производства в его немецко-баварском варианте конца XIX века, то есть как раз того периода, когда происходило формирование немецких физиков, описываемых в книге Ф. Гернека, мастерски изображен Л. Фейхтвангером в памфлете "Автор о самом себе": "98 преподавателей в общей сложности обучали его 211 научным дисциплинам, среди которых были древнееврейский язык, прикладная психология, история верхнебаварских владетельных князей, санскрит, сложные проценты, готский язык и гимнастика, но не было ни английского языка, ни политической экономии, "и истории Америки. Писателю Л. Ф. понадобилось целых 19 лет на то, чтобы полностью вытравить из своей памяти 172 из этих 211 предметов. За годы его учения имя Платона упоминалось 14 203 раза, имя Фридриха Великого - 22 614 раз, а имя Карла Маркса не упоминалось ни разу" [4]. И если "способный естествоиспытатель" и одновременно "истинно набожный человек" Д.К. Максвелл был глубоко убежден в том, что деление людей на бедных и богатых угодно богу, что всегда поэтому будут существовать рабы и господа, то этим он был обязан и своему происхождению (из семьи шотландского помещика), и воспитанию (в духе английского протестантизма), привившему ему еще в детские годы "удивительное знание текста Библии", и той роли, которую наука играла в превращении Англии во всемирную мастерскую и в создании Британской колониальной империи. Если Г. Герц "не был противником прусского милитаризма и партийным соратником Бебеля", то это вполне объясняется тем, что он происходил из семьи богатого гамбургского сенатора и разделял социальные и "национальные" убеждения и предрассудки своего класса. Когда в 1919 году в Мюнхене была

создана Советская Республика, то контрреволюционное движение буржуазии поддерживал и престарелый В.К. Рентген, озабоченно обсуждавший вопрос о "большевистской опасности", и молодой В. Гейзенберг, который со своими школьными друзьями оказывал помощь контрреволюционным "отрядам порядка", и Макс фон Лауэ (сын крупного чиновника военно-юридического ведомства), вступивший в добровольческий корпус, чтобы сражаться против "большевизма", и Вилли Вин, который сам создавал в Вюрцбурге такой корпус. Все они вели себя в соответствии с логикой классовой борьбы, сознательно или бессознательно защищая коренные интересы буржуазии, "а которые посягал революционный рабочий класс Германии. И если деятель науки такого масштаба и мировой известности, как В.К. Рентген, к тому же не обладавший склонностью к философствованию, незадолго до смерти мог писать: "Моя жизнь кажется мне такой бесцельной!" - то это вполне укладывается в рамки буржуазного миросозерцания.

То что М. Планк (фамилия его срослась с физической константой, обозначаемой буквой h) смысл своей научной карьеры видел в оттачивании оружия немецкой науки и утверждении германской государственности, что во время первой мировой войны он в качестве ректора Берлинского университета произносил милитаристские речи, а во времена Веймарской республики сожалел о слетевших княжеских коронах и утере былого немецкого могущества, что во времена фашистской диктатуры он мог занять позицию невмешательства в "дело Эйнштейна", определялось не столько его "благородной наивностью" или тем, что он (по замечанию А. Эйнштейна) разбирался в политике так же, как "кошка в "Отче наш"". Сын профессора права, потомок целой династии теологов, зять мюнхенского банкира, "тайный советник Планк", занимавший руководящие посты в ведущих учебных и научных учреждениях немецкого буржуазного государства, исповедовавший этику Канта и философию права Гегеля, не мог не быть стопроцентным немецким буржуа в науке.

Как следует из документов, приводимых Ф. Гернеком, даже самые прогрессивные из великих физиков не шли дальше "социализма на уровне эмоций". И Эйнштейн, и Мария Кюри, и Пьер Кюри были радикальными демократами на крайнем левом "рыле буржуазии с нескрываемыми, но не безграничными "красными" симпатиями. В книге Ф. Гернека убедительно показано, что их борьба за общественный прогресс в соответствии с принципом "невозможно построить лучший мир, не улучшив отдельных людей", их антифашизм, их протест против использования достижений науки во вред человечеству - все это не выходит за рамки буржуазно-демократических требований. Их вполне понятное и достойное уважения самозабвенное увлечение красотой научного поиска граничит порой с замаскированным под научный эстетизм бегством от противоречий действительной жизни. Их наивная вера в возможность науки стоять по ту сторону "грязной политики" таит в себе разлад со своими же собственными гуманистическими идеалами и оборачивается для них в конце концов муками совести. Может быть, только Лиза Мейтнер без особого смятения чувств признавалась, что ей принадлежит не последняя роль в американских и английских ядерных исследованиях, приведших к созданию атомного оружия. Ее коллега Отто Ган иначе реагировал на ужасы Хиросимы и Нагасаки. "Я не имею к этому никакого отношения!" - воскликнул он в ответ на сообщение об атомных бомбардировках. А. Эйнштейн выразил не только свое мнение, но и мнение тысяч других больших и малых физиков и математиков, участвовавших в создании атомного оружия, когда заявил: "Если бы я знал, что немцы не работают над атомным оружием, я ничего не стал бы предпринимать для создания бомбы".

В таких случаях немцы говорят: "O ware ich Vogellein!" Социологическая ситуация бессилия, в которой оказались созидатели новой физики в самый драматический для нее период ее истории, отсутствие положительной программы действий остроумно охарактеризованы А. Эйнштейном: "... я устал повсюду фигурировать как символический вожак бараньего стада с нимбом над головой".

Ф. Гернек наглядно показывает, что даже самые возвышенные и благородные устремления прогрессивных научных кругов капиталистических стран, нашедшие выражение в словах М. Борна: "Мы хотим, чтобы наша прекрасная наука вновь служила исключительно благу людей и не употреблялась во зло ради целей отжившей свой век политики", являются лишь благими пожеланиями, если они не опираются на понимание того, что только рабочий класс в ходе социалистического строительства может осуществить программу использования науки на благо человечества. Шаги в сторону установления прочного союза с силами социализма делает поколение ныне живущих ученых, которые идут к признанию коммунизма через данные своей науки, через размежевание с фон браунами и теллерами.

В повествовании Ф. Гернека страница за страницей раскрывается история того, как в результате творческих поисков ученых-буржуа, монополизировавших до Великой Октябрьской социалистической революции труд по разгадке тайн природы, происходит смена механистического понимания мира более точной и адекватной ему современной диалектико-материалистической научной картиной.

Объективно-истинное знание природных процессов и закономерностей добывается, как показывает Ф. Гернек, не абстрактными познавательными субъектами, сошедшими со страниц книжек по логике науки, а конкретно-историческими личностями, связанными тысячами нитей с экономическими, политическими условиями и духовной жизнью буржуазного общества. Конкретно-исторический подход к исследованию научного познания позволяет Ф. Гернеку воссоздать глубокую противоречивость этого процесса не только в логическом, но и в социологическом плане, ибо творческие биографии большинства физиков, представленных в книге Ф. Гернека, являются яркими иллюстрациями к теоретической "модели" естествоиспытателя-буржуа, которая была создана Ф. Энгельсом. Раскрывая сложность и трудность процесса становления материалистического понимания природы, шедшего в середине XIX века на смену господствовавшему дотоле идеалистическому мировоззрению, Ф. Энгельс писал: "...Как это трудно, доказывают нам те многочисленные естествоиспытатели, которые в пределах своей науки являются непреклонными материалистами, а вне ее не только идеалистами, но даже благочестивыми, правоверными христианами" [5].