Пионеры Кремниевой долины. История первого стартапа из России, покорившего мир
Шрифт:
Пачиков от предложения следователя отказался.
После многочасового допроса Степана отвезли в университет. Декан взял зачетку и собственноручно поставил Пачикову «незачет» за последний предмет сессии. «Я и не знал, что пригрел на груди змею», – напутствовал он Пачикова.
Студент, не сдавший зачеты, не допускался к государственному экзамену. Без госэкзамена нельзя было получить диплом и поступить в аспирантуру, чтобы продолжать научную карьеру. Без диплома пять лет, потраченные на обучение, не стоили ничего.
Не было ни следствия,
Отпустили его под вечер. Степан брел по проспекту Руставели в центре Тбилиси и пытался осознать произошедшее. Он не представлял свою жизнь без науки. Но было ясно, что КГБ теперь не даст ему получить диплом ни в одном – даже самом захудалом – институте страны.
Все было кончено.
«Степа, чего голову повесил?» – услышал Пачиков вопрос. Из притормозившего рядом ГАЗ-69, советского внедорожника с брезентовым верхом, вышел, улыбаясь и протягивая Степану руку, Саша Мжаванадзе.
Вряд ли бы их пути когда-нибудь пересеклись, если бы не советские законы о всеобщей воинской повинности. В СССР каждого здорового юношу по достижении 18 лет призывали на военную службу. Студенты и аспиранты получали отсрочку от призыва – и лейтенантские погоны по окончании института. Для этого они должны были посещать занятия военной кафедры и как минимум раз принять участие в месячных военных сборах.
Даже Александр Мжаванадзе не смог избежать этой участи – хотя был сыном Василия Мжаванадзе, первого секретаря Центрального комитета Коммунистической партии Грузии. Эта должность соответствовала статусу губернатора какого-нибудь американского штата – ну если только губернатор может себе позволить не оглядываться ни на судебную власть, ни на парламент, ни тем более на свободную прессу.
Распорядок дня на военных сборах не отличался насыщенностью – время, свободное от строевой подготовки, парни коротали за игрой в карты. Пачиков произвел на Мжаванадзе сильное впечатление, декламируя за игрой в преферанс стихи Рембо и Верлена.
На почве любви к преферансу и поэзии они и стали за время сборов если не друзьями, то добрыми приятелями.
Саша и выглядел, и вел себя как совершенно обыкновенный студент. Разве что ездил не на общественном транспорте, как большинство советских граждан, а на собственном автомобиле. А когда приятели обсуждали, кто где был и что видел, он мог невзначай сказать: «Когда подплываешь к Стамбулу и смотришь на высокие минареты…»
В СССР это звучало примерно так же, как: «Когда подлетаешь к Сатурну и видишь его сверкающие ледяные кольца…»
Чтобы выехать за пределы страны, нужно было получить разрешение от КГБ. Поэтому для большинства советских граждан ойкумена ограничивалась пределами пятнадцати республик СССР.
Пачиков и Мжаванадзе не виделись с тех самых сборов. Их встреча на проспекте
«Погоди-ка», – сказал Мжаванадзе, выслушав Пачикова. Александр направился к ближайшему телефонному автомату. Будки с телефонами в то время стояли по всему городу. Бросив двухкопеечную монету и набрав цифры на крутящемся диске, можно было позвонить на любой тбилисский номер.
Мжаванадзе провел в телефонной будке не больше пары минут.
«Мне надо ехать, а ты стой здесь и никуда не уходи», – не вдаваясь в детали, сказал он, сел в свой «газик» и укатил.
Ожидание было недолгим. Приехала новая «Волга» и отвезла Степана обратно в КГБ. На входе Пачикова встретил полковник, который от лица комитета принес ему извинения за все, что произошло в этот день ранее. «У нас тоже бывают ошибки», – добавил он.
«А как же мой экзамен?» – спросил Степан. Его отвезли в университет, где декан взял зачетку, перечеркнул «незачет» и написал «зачет».
Мучения Пачикова длились почти весь день. Чтобы отыграть все назад, потребовалось меньше часа.
Почти в любом добротном вестерне есть момент, когда герой стоит под виселицей с петлей на шее – без каких-либо шансов на спасение. Он обводит глазами рожи палачей, физиономии праздной публики, горы на горизонте – и прощается с жизнью. Но когда у него уже выбивают из-под ног опору, раздается выстрел – и пуля перерезает веревку. Вместо того чтобы болтаться с переломанной шеей, герой летит вниз и приземляется на ноги, отделавшись парой ушибов.
Пачиков чувствовал себя главным действующим лицом такой сцены. Ему вернули шансы на диплом, аспирантуру, карьеру – всю его жизнь. И произошло это благодаря совершенно случайной встрече.
А ведь ее могло бы и не быть. И не было бы тогда ни самого «ПараГрафа», ни легендарной сделки с Apple, ни статей в американских газетах о первой советской компьютерной фирме, ни приключений первых русских в Кремниевой долине…
И не о чем было бы писать книгу.
Глава 2. Ученый-вахтер
Пачиков смог основать компьютерный клуб, из которого потом вырастет «ПараГраф», только благодаря тому, что в 1984 году решил устроиться вахтером в общежитие. Этот радикальный карьерный шаг определил его судьбу в гораздо большей степени, чем Академия наук СССР, которая до поры до времени оставалась для него основным местом работы.
Вахтеры были уникальным порождением советской системы. Они несли свою службу на входе в любой мало-мальски значимый объект. Зачем? Это оставалось загадкой. Не для обеспечения безопасности – вахтеры не имели ни подготовки, ни соответствующей экипировки, а доверенные им объекты в большинстве случаев не представляли интереса для злоумышленников. Да и предотвратить воровство они оказывались бессильны.