Пионовый фонарь
Шрифт:
О-ЁНЭ: Не говорите так, это плохая примета. Кто мог такое сказать?
ХАГИВАРА: Да вы заходите, пожалуйста! Вон там калитка…
О-ЦУЮ и О-ЁНЭ проходят и поднимаются к ХАГИВАРЕ на веранду.
Мне ужасно стыдно, что я не навещал вас… А тут недавно заходит ко мне Ямамото Сидзё и рассказывает, что вы обе умерли…
О-ЁНЭ: Ну что это такое! У нас он тоже был и рассказал, что вас больше нет на свете. А знаете, по-моему, всё очень просто.
ХАГИВАРА: Буду рад, если вы мне хоть
О-ЁНЭ: После вашего визита О-Цую только и думала и говорила о вас. А у господина в доме есть скверная женщина – О-Куни. Это, конечно, она, уговорила Сидзё сообщить нам, будто умерли вы, а вам – будто скончалась О-Цую… А тут ещё господин Иидзима хотел её замуж выдать. Тут уж она – «ни за что!» Отец говорит: в Янагисиме я тебя не оставлю! Так мы переселились в Сансаки.
ХАГИВАРА: Вот как!.. А я все эти дни молился о ней…
О-ЁНЭ: Спасибо. И она одно только твердит: пусть, говорит, меня выгнали из дома, лишь бы он любил меня… Послушайте, господин Хагивара, удобно ли нам будет переночевать у вас сегодня?
ХАГИВАРА: Пожалуйста! Только вам лучше пробраться в дом через чёрный ход: у меня во дворе тут живёт старик Хакуодо, он такой…
О-ЁНЭ: Разумеется. Пойдёмте, госпожа О-Цую.
О-ЦУЮ и О-ЁНЭ вошли через чёрный ход, переночевали у ХАГИВАРЫ и удалились перед рассветом. Семь вечеров подряд приходили они к нему в любую погоду, ночевали и уходили, пока не рассвело. Влюблённые словно вросли друг в друга, и Хагивара совсем потерял голову.
Ночь.ТОМОДЗО, который вечер слыша из своей пристройки женские голоса, выходит во двор и прислушивается.
ТОМОДЗО: Больно уж прост наш господин. Не окрутили бы его дурные женщины.
Томодзо крадётся к дверям дома Хагивары и заглядывает внутрь. Покои занавешены сеткой от комаров, и через неё можно разглядеть, что на циновке, не стесняясь друг друга, словно муж и жена – сидят ХАГИВАРА и О-ЦУЮ и любовно беседуют.
О-ЦУЮ: А если отец навсегда прогонит меня, ты возьмёшь нас к себе?
ХАГИВАРА: Я буду только счастлив. Но вряд ли можно на это надеяться. Как бы нас не разлучили, как дерево колют пополам!
О-ЦУЮ: Я знаю, что нет и не будет у меня мужа, кроме тебя. Пусть даже отец убьёт меня, всё равно я люблю только тебя. И не вздумай меня оставить! (Она прислонилась к его коленям, с нежностью заглядывая в глаза.)
ТОМОДЗО: Странная женщина. Разговаривает по-благородному. Надо как следует разглядеть…
ТОМОДЗО потихоньку отогнул полог и… позеленев от страха, в ужасе отшатнулся.
Оборотень… Оборотень!
Картина седьмая
Дом и двор Иидзимы. ИИДЗИМА возвращается со службы домой. Возле него, словно приношение на алтаре, располагается О-КУНИ и начинает обмахивать его веером.
О-КУНИ:
ИИДЗИМА: Никто не приходил в моё отсутствие?
О-КУНИ: Вас ожидает господин Аикава.
ИИДЗИМА: Аикава Сингобэй? Опять, наверное, будет просить посоветовать ему лекаря. Такой забавный старик… Ну, что ж, пригласи его.
АИКАВА Сингобэй уже входит в комнату Иидзимы.
АИКАВА: (громко). Простите за вторжение! Господин Иидзима, надеюсь вы в добром здравии? Всё на службе, и без устали, в такую жару!
ИИДЗИМА: Жара ужасная. А как здоровье вашей дочери О-Току?
АИКАВА: (вздыхает). Дочка всё больна… Да я, собственно, по этому поводу… Ну до чего же жарко!
ИИДЗИМА: А вы немного остыньте, тогда и ветерок почувствуете.
АИКАВА: Я пришёл к вам с просьбой. Очень прошу, снизойдите!
ИИДЗИМА: Какая же у вас просьба?
АИКАВА: Я как-то затрудняюсь в присутствии госпожи О-Куни.
ИИДЗИМА: Всем удалиться и сюда не входить!
О-Куни послушно выходит.
АИКАВА: Вы, знаете, дочка моя с семи лет осталась без матери, а сейчас ей восемнадцать, я вырастил её сам, потому она так и проста…
ИИДЗИМА: Но чем же она больна?
АИКАВА: Вчера вечером она мне, наконец, рассказала. Сущая дура, вся в родителя! А я всё не знал, как её выходить – да от этого ни боги, ни Будды не спасут. Что ж ты, говорю, сразу не сказала?
ИИДЗИМА: Не понимаю. В чём всё-таки дело?
АИКАВА: По правде говоря, всё дело в вашем слуге Коскэ…
ИИДЗИМА: Коскэ?
АИКАВА: Вы, господин Иидзима, часто расхваливали его при мне, говорили, что человек он преданный, и хотя и на положении дзоритори сейчас, но происходит из самурайского рода. Вы ещё говорили, что намерены отдать его в какой-нибудь дом наследником, чтобы он вернул самурайское звание…
ИИДЗИМА: Всё это так.
АИКАВА: Я прихожу домой и слугам своим кричу, чтобы брали пример с вашего Коскэ, и кухарка О-Сан нахвалиться им не может…Вобщем, моя дочь… Уф, даже в пот от стыда бросило… влюбилась моя дочь в этого Коскэ. Стыд какой!
ИИДЗИМА: Ну что вы, господин Аикава. Дело молодое.
АИКАВА: «Как, - говорю - ты, дочь самурая, опустилась до того, что влюбилась, забыв о чести и долге, да ещё и заболела? У этого Коскэ, у него же за душой ничего, кроме синей куртки и деревянного меча, нет. Неужто он такой уж на вид красивый?»
ИИДЗИМА: (улыбаясь). Что же она говорит?
АИКАВА: «Я, - говорит - полюбила Коскэ не за то, что он красивый, а за его преданность. Вот – говорит - возьмёте вы в сыновья кого- нибудь со стороны, а вдруг он плохим окажется? Лучше нам взять хоть простого слугу, а только чтобы был он человеком верной души…» И, знаете, господин Иидзима, рассуждения её показались мне разумными… И я пообещал ей просить вас отдать мне в наследники вашего Коскэ. Не откажите в моей просьбе.