Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 2
Шрифт:
Вот это был ход так ход!
Собственный еврей сломя голову скакал впереди, прыгал с поезда на поезд и только предупреждал в каждом городе:
— Завтра приедет Греков!
— Кто?
— Сам Греков!
Никто из страха опростоволоситься не спрашивал, кто это такой. Греков приезжал и сонно произносил только одно слово: «Сколько?»
То есть сколько десятков макетов. Ибо кто же на святой Руси посмеет не купить макет дома, где явился миру Он, великий вождь, отец народов, гениальный стратег революции, красное солнышко, корифей науки и пр. и пр. Заказы текли равномерным,
— Вы понимаете, Дмитрий Александрович, — объяснял он мне, — я запил оттого, что у меня, как у одного студента, где-то у Леонида Андреева, помните? — душа нежная и не выносит такого свинства. Я — производное всероссийского рабства. Истинный герой нашего времени, не Онегин и Печорин, а Греков! Будь это старый режим, постригся бы в монахи и крышка. А тут куда пристроишься? Только и выход, что сесть за нарушение правил уличного движения. Ведь именно в лагере таким разочарованным героям и жить: поверите ли — отдыхаю здесь душой! Конечно, в заключении свинства хватает, но ведь не столько же, как на воле?! Мой еврей временами наезжает к начальству с визитом, и меня не беспокоят. Числюсь по аптеке, вожу лекарства из Мариинска. Когда хандрю, посылаю всех к черту: мне этот советский монастырь обходится не дешево!
Греков сожительствовал со всеми начальницами МСЧ по очереди, в порядке их служебной смены, читал умные книги, досыта спал и гулял по лугам и перелескам. Питался за зоной, в семье одного начальника. «Тихо догорал», по его собственному выражению. В это утро он мягко взял меня под руку:
— Хочу предупредить. Вас ожидает неприятная перемена в образе жизни.
Анечка побледнела. Греков сочувственно пожал ей локоть.
— Я кое-что случайно слышал. У Рачковой месяца два тому назад сорвалась отправка вас обоих в этап. Вы оскорбили ее как женщину. Берегитесь: будет предпринята новая попытка сделать вам гадость. Выбран день, когда начальства не будет в зоне и заступиться окажется некому.
— Сегодня? — спросил я, вздрогнув.
Греков опустил глаза.
— Не знаю. Но будьте готовы. Хотя бы морально. Разрешите откланяться?
Уже издали он обернулся:
— Что можно и когда можно, я сделаю! Помощь будет, если только успеет…
Прижавшись друг к другу, мы медленно побрели в барак.
В моей кабине все в сборе.
— Только что был обход. Удача: сегодня дежурит Плотников. Можно начинать! — хором встретили меня все собравшиеся.
Царица Тамара… Какая стерва…
— Ладно. Но на случай каждый должен иметь наготове жалобу на какое-нибудь заболевание, а я одену халат и стану у полочки с лекарствами. Вольф, сядьте на порожках и в случае чего запойте или стукните в дверь!
Я вынул из столика маленькую книжицу в красной обложке с портретом одутловатого бородатого человека. Прикрыл ее коробкой с порошками. Расправил шпаргалку с цитатами. Подумал. Перед глазами все еще стояли лужи горячей крови, отражающие весеннее голубое небо, и брезгливая улыбка Грекова, но я сделал над собой усилие: ведь доклад — это радость, это дверь в другой мир, это Шелковая Нить, которая вопреки всему нас ведет в бессмертие… Будь что будет!
Лишь бы не потерять Анечку! Я успокоился и почувствовал прилив душевных сил и уверенность. Покуда мы в состоянии думать, жизнь имеет смысл, она — радость.
Слушатели закурили, устроились удобнее и стихли.
— Товарищи, — начал я, — я заготовил не совсем обычный доклад. Может быть, это вообще не очередное сообщение, а что-то другое, но что именно — мы сообща определим позднее. Представьте себе, что выступает медицинский эксперт и разъясняет неспециалистам некоторые медицинские понятия.
— Штилле нахт, хайлиге нахт, — вдруг хрипло запел на порожках Вольф новогоднюю песню.
Я сунул шпаргалку в карман.
— Приготовились. Откройте рот! — сказал я Майстраху. — Когда у вас заболело горло?
Дверь распахнулась рывком. На пороге Верка-Гроб.
— Доктор, скажи Антипке, чтоб убрал простыни с койки Боба. Украдут враз.
— В чем дело?
— Грязнулька переходит в барак. Ко мне в бригаду. Мы будем кушать вместе. Понял?
— Вполне.
— Я ее забираю сейчас же.
— Давай, давай, Верка! Поздравить с законным браком?
Верка оскалила ровный ряд крупных белых зубов. Это была красивая девка — статная, смуглая. С удалой улыбкой. С бесшабашным заломом кубанки. Она чем-то напоминала Федьку-Шрама.
— Опасная гадина! Убийца! — заговорили мои слушатели, едва Верка захлопнула дверь. — А насчет свадьбы вы правы, доктор: она кобел. Только ведь у нее есть девочка и хорошенькая — та, что обокрала хлеборезку, помните? По кличке Борька!
— Ту Верка сплавит в этап: Грязнулька красивее!
— Верка, как Тамара Рачкова: она — опасный любовник! Грязнульке еще нужно подумать…
— Тише, товарищи, кончайте разговоры. Время идет!
— Штилле штеен ди боймен, мехт ихь иммер зо троймен…
Дверь опять рванулась настежь. Верка остановилась на пороге, широко расставила ноги в ярко начищенных сапожках и подперла бока маленькими кулачками. Чиркнула исподлобья живым взглядом по всем сидящим и вдруг неожиданно тихонько спросила:
— Принимаете в компанию?
— Куда? В какую компанию? Борис Владимирович, так раскройте же рот! На что жалуетесь?
Верка расхохоталась.
— Страсть люблю ученые разговоры. Я сяду в углу и не буду мешать. А нагрянут гады, так вам же лучше — меж самой контры вдруг блатная! Я первая открою рот и попрошу таблетку от живота.