Пир мудрецов

Афиней

{209 ...«называли псиктер диносом». — Поллукс VI.98. Ср. Аристофан «Облака» 828, где это означает «вихрь».}

В прохладных сенях ветра дуновение.

Эврипид в "Фаэтоне" [TGF2. 48]:

Древесная прохлада обоймет тебя.

И сочинитель "Эгимия", будь то Гесиод или Керкоп Милетский, пишет [frag. 7 Rzach]:

Ты, правитель народов, да будешь моею прохладой .

110. ОДОС (, "пенье"). Так называлась чаша, которую, по словам Трифона в "Существительных" [frag. 115 Velsen], подавали при пении сколиев, как это представляется в "Удвоенных" Антифана [Kock.II.45]:

– Так что богам в ней будет?

[e] - Ничегошеньки,

Когда вина не разведут.

– Одос возьми!

Потом, не заводи ты старых сколиев:

"Пэона", "Теламона" и "Гармодия".

ЯЙЦЕОБРАЗНЫЙ СКИФОС . Какой был вид у этой чаши, пишет Асклепиад Мирлейский в книге "О кубке Нестора" (ср. выше 488f):

у него было два дна, одно слитное с основанием сосуда, другое отдельное [f], на ножке, которая книзу расширяется и переходит в основание сосуда.

ЯЙЦО . Динон в третьей книге "О Персии" пишет [FHG. 11.92]: "Еще есть "потибаз" - печеный ячменный и пшеничный хлеб, -кипарисовый венок и вино, разведенное в золотом яйце, из которого его пьет сам царь".

[Конец Каталога чаш]

111. Вот какую речь произнес Плутарх под общие рукоплескания, {210} и на этом он попросил фиал, совершил возлияние Музам и матери их Мнемосине, а потом поднял его за здоровье всех пирующих. И добавил [Пиндар "Олимп." 7,1]:

{210 Начатую на 461 е.}

(504) "Как чашу, кипящую виноградной росою,

Из щедрых рук приемлет отец

И, пригубив, передает -

не только "младому зятю", но и всем, кого он любит, чтобы раб обежал с этой чашею по кругу: это и значит "пить вкруговую", - пояснил он, - приведя слова из "Перинфянки" Менандра [Kock.III. 113]:

Ни одного не пропустила килика

Старуха - как обносят, вкруговую пьет.

И из "Одержимой" [Kock.III.64]:

И вновь обносит их

Вина несмешанного первой чашею.

[b] И Эврипид в "Критянках" [TGF.2 504]: [b]

Пока идет по кругу чаша, радуйся".

Тут грамматик Леонид потребовал большую чашу и сказал: "Давайте же, друзья мои, пить-кратерствовать"... [лакуна] ... Так, по словам Лисания Киренейского, писал о попойках Геродор [FHG.II.41]: "Совершив жертвоприношение, обратились к обеду, кратерам, молитвам и пеанам". И сочинитель тех мимов, которые, по словам Дурида [FHG.II.480], всегда держал под рукою мудрый Платон, тоже где-то говорит "мы накратерились" [Софрон Kaibel 171] в значении "упились".

"Но ради богов, - воскликнул на это Понтиан, - не надо пить [с] вино большими чашами, коль скоро у нас перед глазами слова милого и приятного Ксенофонта, который пишет в "Пире" [2,24]: "А Сократ ответил: - Что касается питья, друзья, то и мне выпить вина очень даже по сердцу: в самом деле, ведь, вино, орошая душу, усыпляет печали, как мандрагора - людей, и пробуждает веселость, как масло - огонь. Однако мне кажется, с людьми бывает то же, что с растениями: когда [d] бог дает растениям пить сразу слишком щедро, они не могут расти прямо и даже распуститься вовремя, зато когда они пьют столько, сколько им приятно, то вырастают стройными, цветут и приносят плоды. Так и мы: если вольем в себя сразу много, то скоро нам откажут и тело, и ум, и мы не сможем даже вздохнуть, не то что разговаривать; но если эти молодцы будут нам понемногу накрапывать малыми чашами (скажу и я [е] на манер Горгия), то вино не заставит нас пьянеть, а только убедит нас развеселиться"".

[Соперничество Ксенофонта и Платона]

112. Прислушавшись к этим словам славного Ксенофонта, нетрудно понять, какую зависть испытывал к нему блистательный Платон. Или, скорее, оба они с самого начала стали ревнивы друг к другу, чувствуя в сопернике такие превосходные качества. Вероятно, так и началась их борьба за первенство, которая видна из того, что они рассказывают о Кире, и из всех сочинений, где они затрагивают одни и те же [f] предметы. Так, каждый из них написал "Пир", и один на этом пиру изгоняет флейтисток [Платон "Пир" 176Е], а другой вводит [Ксенофонт "Пир" 2.1]; один, как сказано выше [504d], отвергает питье большими чашами, а другой изображает, как Сократ до зари пьет из холодильной чаши. А в диалоге "О душе" [Федон 59В], перечисляя присутствующих, Платон ни словом не обмолвился о Ксенофонте. {211} И о Кире один [Ксенофонт "Киропедия" I.3.1] говорит, что тот с самого раннего возраста во всем (505) воспитывался согласно обычаям, Платон же как бы наперекор пишет в третьей книге "Законов" [р.694с]: "Что касается Кира, то, думается, полководцем он в общем-то был храбрым и неутомимым, {212} но правильного воспитания не получил вовсе и хозяйством совершенно не занимался. Кажется, смолоду он был занят только войною, а сыновей своих передавал на воспитание женщинам". И точно так же Ксенофонт, который сам сопровождал Кира в походе десяти тысяч эллинов против персов, и потому в подробностях знал все о предательстве фессалийца Мено-на, рассказывает, как из-за этого Менона Клеарх с другими греческими стратегами погиб от руки Тиссаферна ["Анабазис" II.5.28], и какой у [b] него был нрав, грубый и

распущенный. Добрый же Платон только что не говорит "неправо было это слово" {213} [ср. выше V, 216b] и пускается петь Менону хвалу, - и это Платон, который всех остальных чернит подряд, который в своем Государстве обрекает на изгнание Гомера и всю художественную поэзию (III и Х.595 В)! Впрочем, это не помешало ему писать художественные диалоги, хотя и здесь он не был первооткрывателем - Никий Никейский и Сотион рассказывают, будто [с] до него этот род словесности изобрел Алексамен Теосский, и Аристотель в книге "О поэтах" пишет так [frag. 3 Ross=72 Rose=SSR I В 1]: "Мы не будем отрицать, ни того, что диалогами являются мимы Софрона, которые не были написаны стихами, ни того, что художественны сократические диалоги теосца Алексамена, который первым начал их писать", - то есть, всезнающий Аристотель прямо говорит, что до Платона диалоги писал Алексамен. Поносит Платон и софиста Фрасимаха Халкедонского, говоря, что он похож на свое имя, а также Гиппия, Горгия, [d] Парменида [- в одноименных диалогах] и еще сразу на многих - в одном лишь "Протагоре" [ср. ниже 506f]. А в "Государстве" он позволяет себе вот какие высказывания [p.562c-d]: "Когда демократическое государство в своей жажде свободы получает по несчастью в вожди негодных виночерпиев, и более должного опьяняется неразбавленной свободой...".

{211 ...ни словом не обмолвился о Ксенофонте. — Критик считает, что Платон мог, по крайней мере, объяснить отсутствие Ксенофонта, как объяснил свое отсутствие.}

{212 ...неутомимым... — Так в АСЕ ; у Платона — «любил свой город ».}

{213 ...«неправо было это слово»... — Начальные слова палинодии, адресованной Стесихором Елене, PLG4. .217.}

113. Говорят, что Горгий, прочитав названный его именем диалог, сказал своим близким: "Здорово же умеет этот Платон насмешничать". И Гермипп пишет в книге "О Горгии" [FHG.III.48]: "Когда Горгий, посвятив в Дельфы свою золотую статую, приехал в Афины, то Платон, увидев его, сказал: "Вот наш золотой красавец Горгий!", а Горгий откликнулся: [е] "Вот какого породили Афины нового Архилоха"". А другие говорят, что, прочитав диалог Платона, Горгий сказал окружавшим: "ни я ему ничего такого не говорил, ни от него не слышал". То же самое, говорят, сказал и Федон, прочитав диалог "О душе". Поэтому прекрасно выразился Тимон [fr.52, Wachsmuth 172]:

Много наплел Платон небылиц, умело сплетенных.

В самом деле, платоновский Сократ и по возрасту вряд ли мог вступать [f] в разговоры с Парменидом, не говоря уже о том, чтобы говорить и выслушивать от него такие речи. Но всего гнусней было заявить без всякой надобности, будто Зенон, земляк Парменида, был его любовником ["Парменид" р.127b]! Точно так же и Федр не мог жить при Сократе, и тем более быть его любовником. Также не могли Парал и Ксантипп, (506) сыновья Перикла беседовать с Протагором во второй его приезд в Афины, потому что они скончались от чумы за много лет до того (429 г. до н.э.). И еще много всего можно сказать о Платоне в доказательство того, что его диалоги выдуманы.

[Злонравие Платона]

114. Что Платон вообще ко всем относился с неприязнью, видно также из диалога "Ион" [534, 541D], где он сначала порочит поэтов, а потом народных любимцев Фаносфена Андросского, Аполлодора Кизикийского, Гераклида Клазоменского. В "Меноне" он поносит даже [b] величайших афинян Аристида и Фемистокла [93, 94 и выше 505а], зато превозносит Менона, предавшего эллинов. В "Эвтидеме" он не только унижает Эвтидема и брата его Дионисодора, обзывая их недоучками {214} и крикунами, но еще и попрекает их бегством из родного Хиоса [271С], после которого они поселились в Фуриях. И в диалоге "О мужестве" он уверяет, будто Мелесий, сын соперничавшего с Периклом Фукидида, и Лисимах, сын Аристида Справедливого, оба недостойны своих отцов ["Лахет" 179 В-С].

{214 ...обзывая их недоучками... — Платон иронически называет их «велемудрыми» .}

[с] А что он наговорил в "Пире" об Алкивиаде, непристойно сказать при свете дня, - равно как и в первом диалоге об Алкивиаде ["Пир" 212С и т.д.; "Алкивиад I" 103А и т.д.] (второй же диалог, говорят некоторые, принадлежит Ксенофонту, а "Алкиона", по мнению Никия Никейского, - академику Леонту). Так что о сказанном против Алкивиада умолчу [ср. выше V, 182а]; замечу лишь, что афинский народ он называет судьей безрассудным и опрометчивым , {215} восхваляет же лакедемонян, а вместе с ними персов, общих врагов всем эллинам. Клиния, брата Алкивиада, он обзывает сумасбродом [d] ["Алкивиад I" 118Е], сыновей его глупцами, {216} Мидия любителем перепелиных боев ["Алкивиад I" 120А], {217} а об афинском народе говорит, что "с виду он красив, но смотреть на него надо, когда он раздет" [Ibid. 132 А]: и тогда, мол, станет виден лживый блеск его величия. {218}