Пир плоти
Шрифт:
— И что дальше?
— Это было занятие по серологии. Мы проверяли друг друга на гепатит В и СПИД с помощью набора «Элиза».
Джонсон пропустил медицинские термины мимо ушей.
— Мы взяли друг у друга кровь и провели с ней тесты. Ничего сложного. Как два пальца обоссать. Только… у меня реакция оказалась положительной.
Джонсон поднял голову от своего блокнота:
— На гепатит?
— На СПИД.
Это было произнесено с бесцеремонной откровенностью, но как еще об этом можно было сказать?
Джонсон глядел на молодого человека,
— Простите.
— За что мне вас прощать? Не вы в этом виноваты. Беда в том, что и не я тоже. У меня гемофилия. Несколько лет назад это считалось профессиональным риском. — Наступила неловкая пауза. Затем молодой человек прошептал: — Понимаете, я даже не думал, что мой фактор свертывания может иметь значение. Не то что раньше, когда боялись, что очередная инъекция будет фатальной.
Выждав секунду, Джонсон вернул Пейнета к главной теме его рассказа.
— И что же вы сделали?
— Взял еще одну пробу, разумеется. После того как и вторая, и третья дали положительный результат, я стал умолять Никки не говорить об этом никому. Дать мне возможность решить, что делать дальше.
— Сами вы, разумеется, никому не проговорились.
Пейнет посмотрел на Джонсона как на идиота. Возможно, таковым он его и считал.
— Чтобы угробить свою медицинскую карьеру через пять месяцев после того, как она началась? Кто захочет лечиться у доктора, больного СПИДом?
Джонсон мог бы выдвинуть в качестве контраргументов этические соображения, но момент был для этого не самым подходящим.
— И что же вы сделали?
— Я поступил довольно глупо. Решил оставить все как есть. Расспросив знающих людей, я понял, что, не ведя хирургическую практику, вполне можно заниматься медициной без риска для пациентов. Так я и сказал Никки. Взял с нее обещание, что она не проболтается.
Однако Джонсон понимал, что на этом дело не закончилось. Несколько человек успели рассказать бывшему полицейскому, что между Джеймсом Пейнетом и Никки Экснер что-то произошло,но что именно, никто не знал или не хотел сообщать.
— Потом, через месяц или чуть больше, она вдруг предложила мне встречаться чаще. — Пейнет замолчал, и воспоминание о девушке заставило его улыбнуться, несмотря на всю ненависть к ней. Джонсон подумал, что Никки Экснер, должно быть, действительно умела обезоруживать своей красотой. — Это была просто фантастика, — продолжил Пейнет. — Я решил, что все ее недооценивают, раз она не оттолкнула меня, несмотря на СПИД.
— А на самом деле все было совсем не так?
Молодой человек посмотрел на Джонсона широко раскрытыми глазами, скривив при этом рот.
— Оказалось, это я ее недооценил. Не видел, сколько в ней дерьма и на что эта тварь способна.
Джонсон счел разумным промолчать.
— Однажды мы зашли в пиццерию. Никки была бесподобна, и мне начало казаться, что, может быть, все наладится. Перед этим я думал, что моя жизнь закончилась.
— Что именно?
— Она сказала, что раз мы в таких хороших отношениях, а моя семья достаточно состоятельна, то почему бы мне не дать ей денег.
— Вот так просто предложила, ничего не добавив?
— Сперва нет. Мне эта просьба показалась странной. Сразу все изменилось. Она по-прежнему улыбалась, но в ее глазах уже не было того дружелюбия, в них было что-то другое. Я спросил, что именно она имеет в виду, и тогда она объяснила, что хочет денег в уплату за молчание о моем СПИДе. Поскольку я ни в чем не признался в школе, то у меня будут неприятности, если она расскажет об этом.
Голос молодого человека задрожал. Джонсон поспешил задать следующий вопрос:
— И что вы сделали?
— Я сказал ей, что должен подумать. На этом наша дружеская встреча кончилась — во всех смыслах; мы распрощались. Всю ту ночь и весь следующий день я размышлял, как поступить.
— И к какому решению вы пришли?
Неожиданно Джеймс Пейнет заплакал. Лицо его было все так же неподвижно, но из глаз катились слезы. Справившись с собой, он ответил:
— Ясно, к какому, раз я здесь. Помощник аптекаря.Если повезет, я смогу читать курс фармакологии в каком-нибудь университете. Но никакой медицинской практики, даже зубоврачебной. Даже ветеринара из меня не получится. Остается не так уж много. Пока что вот — устроился сюда.
— Вы кому-нибудь рассказывали об этом предложении Никки?
Парень горько рассмеялся:
— Я же не мог ничего доказать. Она стала бы отпираться, и это навредило бы мне еще больше.
Джонсон чувствовал себя хуже, чем священник в камере осужденного. От Пейнета исходили волны одиночества и отчаяния, а он ничем не мог помочь. Ему нечего было предложить молодому человеку кроме, разве что, своих подозрений.
— Где вы были в тот вечер, когда произошло убийство? — спросил он.
При этом вопросе лицо Джеймса Пейнета изобразило удивление, потом гнев, презрение и, наконец, на нем застыло выражение полной покорности судьбе, после чего молодой человек со вздохом произнес:
— Я работал в ночную смену. Это легко проверить.
Смутившись, Джонсон поднялся и поблагодарил Пейнета за откровенность. Тот достал носовой платок и высморкался. Затем сказал:
— А СПИД по-прежнему со мной, никуда не делся.
Джонсон покидал аптеку с ощущением, что оставляет мертвеца в морге. В больнице он проверил, чем занимался Джеймс Пейнет в ту ночь. Он действительно работал.