Пир во время чумы

Леонов Николай Иванович

– Возьми его, скажи, у меня к нему базар есть, и волоки к себе. Я часа через два буду.

– Велика честь, такая мелочь куда скажешь пристебает.

– Тебе сказано, ты сделаешь и забудешь навеки. За мной не заржавеет, – сказал Мефодий.

– Как можно, нарисуем в лучшем виде, – ответил Свисток. – Значит, у меня два часа? – и убежал.

В условленное время Свисток встретил старого вора еще у оврага, метров за пятьсот от своего дома.

– Сидит ждет, дрожит, выпить хочет, только не смеет.

– Лады. Стой

на шухере, я через час уйду, – сказал Мефодий.

Юрок, совсем не соответствовавший ласковому уменьшительному имени, был мужик плотный, длиннорукий, сильный, только не дал бог ему храбрости, и для выбранного дела он подходил мало.

Сидел за столом, потел, пил чай, стакан дребезжал о блюдце. Когда Мефодий вошел, Юрок вскочил и быстро заговорил:

– Зачем обеспокоились, Сапсан, я бы и сам хрусты принес. Чего я, малолетка, не понимаю, что такие деньжищи не для меня? – Он выложил завернутую в тряпицу пачку долларов.

Мефодий лишь глазом зыркнул, достал из-под куртки литровку самогона, круг колбасы, взял с серванта стаканы, один наполнил до краев, другой лишь наполовину, глянул на Юрка, кивнул:

– Пей, разрешаю.

Юрок едва край стакана не откусил, выпил, дрожь унял.

– Ты башку-то не потеряешь? – Мефодий сунул в сухие губы изгрызенный мундштук трубки.

– Как можно, Сапсан, не малое дитя, большое дело доверили, такие деньжищи отвалили.

– Тебе бы храбрости чуток, – молвил Мефодий.

– С детства маюсь, и в кого я таким бздуном уродился? – Юрок тяжко вздохнул: – Разреши, – и указал на бутылку.

– Смотри, у меня к тебе базар есть. Окосеешь – деньги заберу и тут закопаю. – Мефодий сам волновался, набил трубку.

– Понимаем, мне два стакана в самый раз будет. – Юрок налил, выпил, заел колбасой. – Говори, умру, но сделаю.

– В твоем деле самое простое – это умереть. Что плюнуть. Но я на тебя поставил, и Акула тоже. Чуешь?

Юрок напружинил грудь.

– Режьте, не подведу.

– Ты понимаешь, что вас обоих на верную смерть посылают? – спросил Мефодий.

– Допер уже, потому и дрожу. Таким малявкам огромадные деньги даже в гроб не кладут.

– Выполнишь, что я велю, – живым вернешься, и деньги твои никто не тронет, будешь жить спокойно. Это я тебе обещаю. Знаешь, вор в законе словами не бросается.

– Знаю. – Самогон уже достал парня, он осмелел. – Только, Сапсан, тебе не по чину со мной дело иметь. Извини.

– Так карта легла. В Москве вам велят кого-то замочить. Какого дня – не скажу, может, суток несколько обождать придется, но после вы долго не проживете.

– Это я уже скумекал, – ответил Юрок. – Откажешься – здесь замочат. Верняк. Куда деваться, Сапсан?

– Меня слушать. Вас встретят, доставят на хату и сразу повезут на место. Но дела раньше вечера не будет. Ты скажешь, мол, охота тебе Москву посмотреть, главную улицу увидеть. Тебе ответят, мол, после

дела и посмотришь. А ты скажешь, после такого дела легко в ящик сыграть, и стой на своем. Скажи, что такова твоя последняя воля, а если нет, так ты в отказ идешь. Спорить с тобой не станут и повезут по Тверской.

– Я улицу Горького знаю, бывал, – с гордостью сказал Юрок.

– Молодец. Тогда ты и Центральный телеграф знаешь.

– А то? Я там раз с бабой встречался.

– Еще лучше. Скажешь, что хочешь матери пять тысяч послать.

– А коли не позволят? – спросил Юрок.

– А кто не позволит, ты тому в харю. У них тогда выбора не будет, разрешат. Но с тобой на телеграф пойдут двое, ты заранее на пачке «Беломора» – ты ведь его куришь? – напишешь адрес и время операции. Когда войдешь в зал, иди к окошкам, где написано «Прием переводов». Увидишь высокого малого в темных очках, он будет деньги считать, толкнешь его и сунешь в карман куртки свой «Беломор». Имей в другом кармане вторую пачку.

– Для хитрых, – усмехнулся Юрок.

Мефодий посмотрел на него одобрительно.

– Цельная операция, – пробормотал Юрок.

– Еще не цельная. Вечером вас повезут на улицу или в переулок, где должна быть мочиловка, покажут место, где вас будет ждать машина. Она не у подъезда будет стоять, а метрах в ста, может, ближе. Ваше дело телячье, кого покажут, того и замочите, а когда вы из подъезда выскочите, там другая машина будет стоять, вы как бы со страху в нее и сядете. Если кто мешать станет – мочите. В той машине ваше спасение.

– Могут приказать стволы бросить, – рассудил Юрок.

Мефодий согласно кивнул.

– Обязательно. Когда у вас стволы в руках, вы хозяева. Без стволов вас в машину не пустят, она уйдет, уйдет и ваше спасение.

– А водилу в той машине нам слушать? – спросил Юрок. – Может, он скурвится?

– Он не скурвится. Когда ты его увидишь, не обмочись. – Мефодий взял со стола завернутые в тряпицу деньги, сунул в карман. – Вернешься – получишь.

Когда Мефодий снова явился к Николаю, то застал там троих его охранников, еще троих «быков» из враждующей группировки и самого Кастро, прозванного так за окладистую черную бороду. Николай в одних плавках лежал на тахте. Настя, обливаясь потом, массировала мускулистое тело хозяина.

Увидев вора в законе, бандиты сели пристойно, Кастро убрал ноги со стула и, чуть замешкавшись, сказал:

– Добрый вечер, Мефодий, вот зашли взглянуть на болящего, узнать, не надо ли чего, ведь свои люди.

– У меня такой свой человек грязный половик украл, – пробасила из угла Варвара, где стояла, опираясь на ухват.

Кастро ничего не ответил. Мефодий на гостей не взглянул, взял за ухо старшего охранника, резко крутанул.

– Хорошо заплатили, сучонок? Почему чужие люди глухой ночью в доме?