Пирамиды Наполеона

Дитрих Уильям

— Убирайтесь вниз! — заорал на меня Брюэс.

С нижней палубы донесся громогласный приказ капитана Касабьянки:

— Огонь! Огонь!

Я тут же распластался на юте, а мир вокруг растворился в грохоте пушек. «Ориент» раскачивался как от выстрелов своих собственных пушек, так и от ответных залпов англичан, ведущих прицельный огонь. Палуба подо мной задрожала, и я услышал треск ломающегося дерева где-то в недрах нашего флагмана. Но французская тактика стрельбы также нанесла урон стороне противника. Подобно срубленным деревьям, со страшным грохотом рухнули мачты «Беллерофона», покрыв его верхнюю палубу сокрушительными обломками. Тогда английский линкор начал медленно

отступать. Теперь и у французских моряков появился повод для ликования. Оглушенный, я поднялся на ноги, со смущением заметив, что никто, кроме меня, даже не пытался лечь или пригнуться. Однако не меньше десятка человек были убиты или ранены, а Брюэс продолжал отдавать команды с окровавленной головой и поврежденной рукой. Он отказался от перевязки, и кровь капала прямо ему под ноги.

— Месье Гейдж, я приказал вам спуститься в трюм, — напомнил он.

— Может быть, мне повезет, — неуверенно начал я, глядя, как «Беллерофон» исчезает в клубах оружейного дыма.

Однако не успел я закончить фразу, как английские орудия полыхнули в темноте оранжевым цветом, и пушечное ядро, со свистом пробив наш борт, срезало ногу адмиралу. Нижняя часть его ноги отделилась, подобно выдернутому за веревочку зубу, и улетела за борт в ночную мглу, окрасив кровавыми брызгами белую морскую пену. С изумлением провожая взглядом свою утраченную конечность, Брюэс несколько мгновений простоял на второй ноге, а потом вдруг медленно повалился набок, словно сломанный стул, с глухим стуком ударившись о палубу. Офицеры с криками окружили его. Кровь растекалась вокруг, словно разлившийся соус.

— Отнесите его в лазарет! — проревел капитан Касабьянка.

— Нет, — выдавил Брюэс. — Я хочу умереть на боевом посту.

Вокруг царил полный хаос. Матрос, лишившийся половины головы, пошатываясь, прошел мимо нас, прежде чем упасть. Гардемарина, словно ненужный мусор, отбросило к пушке, и ее дуло теперь торчало из его груди. Падающие снасти, летающие обломки и обрывки внутренних органов, окутанные кровавыми брызгами, превратили верхнюю палубу в настоящую преисподнюю. Люди ступали по оторванным конечностям своих товарищей. Подносившие заряды мальчики скользили в лужах крови, не успевающей впитываться в насыпанный песок. Грохотали пушки, трещали мушкеты, стрельба не прерывалась ни на минуту, и это полнейшее средоточие разрушения выглядело куда страшнее любого наземного сражения. Ночная тьма то и дело озарялась вспышками залпов, и в этом мерцающем свете проявлялись все новые фрагменты жуткой бойни. Насколько я понял, поблизости от нас бросили якорь еще два английских корабля, начавших усиленно поливать нас артиллерийским огнем. Точно наказанный пес, «Ориент» дрожал от прицельных попаданий, а наши ответные выстрелы слышались все реже, поскольку большинство французских пушек уже были выведены из строя.

— Он умер, — объявил Касабьянка, вставая с палубы.

Я взглянул на адмирала. Он лежал недвижный и такой белый, словно вся кровь до последней капли вытекла из его жил, но лицо обрело выражение спокойного умиротворения. По крайней мере, ему не придется держать ответ перед Наполеоном.

Очередной бортовой залп англичан — и очередной взрыв обломков. На сей раз, проворчав что-то, рухнул Касабьянка. Голова ближайшего офицера просто исчезла в темноте, залив оставшиеся на месте плечи красным ливнем, а одного лейтенанта попавшее в живот ядро вышвырнуло за борт, точно снаряд из катапульты. От ужаса я не мог сдвинуться с места.

— Отец!

Провожавший меня в сокровищницу парнишка вдруг выскочил на палубу и с распахнутыми от страха глазами бросился к капитану.

В ответ

Касабьянка крепко выругался и поднялся на ноги. Он получил небольшое осколочное ранение, скорее разъярившее его, чем нанесшее серьезный вред.

— Ступай вниз, как было приказано, — прорычал он.

— Я не оставлю тебя!

— Ты отказываешься выполнять свои обязанности? — Он схватил сына за плечо. — Мы должны показывать пример нашим матросам и всей Франции!

— Я присмотрю за ним, — сказал я, хватая парнишку за руку и подталкивая его к спуску. Мне самому уже не терпелось покинуть кровопролитную верхнюю палубу. — Пойдем, Жокант, здесь ты бессилен, а внизу сможешь принести много пользы, подтаскивая боеприпасы канонирам.

— Отпустите меня!

— Делай, что приказано! — прогремел его отец.

Мальчик пытался вырваться.

— Я боюсь, что тебя убьют.

— Если и так, то твой долг помочь нашим матросам продолжить бой. — Его тон смягчился. — Не волнуйся, все будет в порядке.

Мы с мальчиком спустились в адский мрак. На всех трех окутанных дымом артиллерийских палубах стоял оглушительный шум: грохот наших пушек перемежался со взрывами вражеских снарядов и воплями раненых. Пострадали и уши многих контуженых канониров. Жокант обнаружил какое-то важное дело и бросился туда, а я, не имея особого выбора, продолжил спуск и вскоре вновь оказался ниже ватерлинии. Если уж «Ориент» пойдет ко дну, то я по крайней мере спасу календарь, захватив его с собой. Здесь, внизу, фонари раскачивались при каждом пушечном выстреле, но хирурги упорно отпиливали конечности раненым, и их крики не казались невыносимыми лишь благодаря всеобщей относительной оглушенности. Матросы таскали ведра воды, чтобы смывать кровь.

Цепочка шустрых, как обезьяны, мальчишек передавала со склада наверх похожие на колбасы мешки с боеприпасами. Я пробрался мимо них к сокровищнице, где было совсем темно.

— Мне нужен фонарь! — крикнул я вахтенному.

— Какой еще фонарь, идиот, здесь же порох!

Чертыхнувшись, я нырнул в темноту, решив на ощупь отыскать календарный прибор. Под руками у меня лежали царские богатства, но шансы обладания даже малой их толикой сводил к нулю ураганный обстрел. А вдруг мы утонем? Миллионное сокровище пойдет ко дну. Может, стоит насыпать немного в башмак? «Ориент» кренился в разные стороны при каждом бортовом залпе британцев. Дрожали палубы и ребра шпангоутов. По-детски втянув голову в плечи, я со стоном продолжил поиски. Пушечная стрельба походила на удары мощного тарана в ворота, и он, безусловно, в конце концов пробьет брешь в нашей крепости.

И тогда до меня донесся полный ужаса крик матроса:

— Пожар!

Я выглянул. Дверь склада боеприпасов захлопнулась, и подносчики пороха резво взлетали наверх. Это означало, что наши пушки вскоре совсем умолкнут. Сверху уже исходило рыжеватое свечение.

— Открыть забортные клапаны, затопить артиллерийский погреб! — крикнул кто-то, и я услышал шум водного потока.

Приложив на мгновение ладонь к потолку, я болезненно поморщился. Он был уже обжигающе горячим. Слышались крики объятых ужасом раненых.

Сверху в люк просунулась чья-то голова.

— Выбирайтесь из трюма, вы, сумасшедший американец! Неужели не знаете, что на корабле пожар!

Наконец-то! Нащупав кольцо календаря, я схватил его и в страхе поднялся по трапу, оставляя внизу целое состояние. Языки пламени виднелись повсюду, распространяясь с невероятной быстротой. Деготь, конопля, сухое дерево и парусина: бой проходил на куче растопки.

Из темноты ко мне подскочил французский моряк, дико вращая глазами и угрожая штыком.