Пират.Дилогия
Шрифт:
– Как это – не совсем?
– Не по огневому бою, как ты, спец, а по всякому прочему – кастет, кинжал, сабелька.
Громов лишь хмыкнул про себя: вот уж послал Бог сотоварищей, один другого стоит. Впрочем, кроме Головешки Сильвио больше никто ни с кем особо не откровенничал, здоровяк Деревенщина, похоже, вообще не любил болтать попусту, а прозванный Пташкой Мартин, может, и поговорил бы, да побаивался, стеснялся. Что же касаемо Рамона – то тот вообще казался темной лошадкой, явно отправленный в ссылку не за просто так.
– Эй, парень, – в тишине трюма вновь послышался голос Сильвио, на этот раз именно к Мартину и обращавшегося. – А тебято за что в дальние страны спровадили?
– Ни за что, – вздохнув, отозвался подросток. – Право же, ни за что – даже и сам не знаю.
– Так ты самто из Барселоны? – не отставал настырный Головешка.
Парень отвечал односложно:
– Из Барселоны, да. Ну и в Жироне жил когдато.
– А чем занимался?
– Да так, работал… карманы пришивал.
– Карманы? – вступил в разговор Рамон. – А у какого портного?
– У дядюшки Жульерма, близ церкви Святой Марии Морской.
– А я на стройке работал, – Рамон со скрипом потянулся и смачно зевнул. – Каменщиком. Собор Святой Эулалии строил.
– Поди, цемент воровал да кирпичи? – ехидно подначил Сильвио. – Этот собор уж лет четыреста строят и еще столько же будут – с такимито работниками.
Головешка был не так уж неправ – и в самом деле, тот еще долгострой был этот собор Святой Эулалии. Начали в конце тринадцатого века, а закончили аккурат к открытию Международной выставки 1888 года!
Рамон негромко заворчал про себя, видать, обиделся, Сильвио еще попытался было разговорить Мартина, да вмешался Деревенщина: жутко на всех рявкнул да сказал:
– Ша! Поспать дайте, ироды.
И впрямь, неплохо было бы сейчас и поспать – за деньто утомились изрядно.
Все уснули сразу – даже прикрикнувший на остальных Деревенщина Гонсало Санчес. Ни беготня да вопли на верхней палубе, ни гром якорной цепи никому вовсе не помешали, да и Гонсалото выступал просто так, для порядку. Проснулись узники утром, не сами – разбудили.
– А ну вылазь, сволочье! Освобождай место.
Несколько обескураженных таким поворотом дела ссыльных вывели на палубу, поместив на их место в трюм человек тридцать черных эбонитовоблестящих рабов – по большей части крепких молодых мужчин, впрочем, попадались и тощие подростки, и испуганные, с глазами, как у газели, женщины.
Похожий на смесь бульдога и таксы боцман Гильермо, кроме того, что исполнял обязанности канонира, еще оказался и неплохим кузнецом, ловко перековав новоприобретенных узников – на этот раз уже черных.
– А вы что вылупились? – обернувшись прикрикнул он на ссыльных. – Работы нет? Сейчас я вам найду, потом не говорите, что не слышали.
В этот день Громова и его сотоварищей особо не гоняли – и сам капитан, и вся его команда, исключая вахтенных, напилась
Резко изменив курс, «Святая Эулалия» пенила бурные воды Атлантики.
– Лайлала, лайлала, ла! – орали матросы во главе со своим капитаном.
Громов, нынче вместе со всеми переселенный на палубу, так и не смог сомкнуть глаз, всё чудилось, будто поют порусски чтото наподобие «В флибустьерском темносинем море бригантина поднимает паруса». И почему слово «бригантина» всегда ассоциировалось с романтикой? Вон, «Святую Эулалию» взять – дааа… Романтики хоть отбавляй, особенно – учитывая живой товар в трюме.
И начались нудные дни плавания, слава богу, без особых штормов – так, пару раз потрепало, но «сэр Якоб» при всех его гнусных недостатках оказался опытным капитаном. Во время шторма трудились как проклятые все, включая не только команду и ссыльных, но и пассажиров: тянули по команде боцмана разного рода веревки и тросы – бегучий такелаж, а наиболее шустрые – «висельник» Громов, Головешка, Мартин Пташка – уже и забирались на ванты, слава богу, не сорвались – Андрей както вовремя ухватил за шкрябень Мартина.
На протяжении недели ветра дули свежие и даже слишком, корабль швыряло, словно щепку, правда, морской болезнью почти никто не страдал – каторжный труд с легкостью лечил все. Бывший лейтенант много чему научился – вязать морские узлы, рифить паруса, птицей взмывая на казавшуюся такой высоченной мачту – работы хватало всем не только в шторм, но и в сильный ветер, который – даже попутный – вовсе не вызвал радости у опытных моряков «Святой Эулалии», – скорость судна все равно не увеличить – все паруса не поставишь – ветер сорвет либо сломает мачту. Самое хорошее – это средненький или даже слабый ветер, и не совсем попутный, а чуть сбоку – чтоб паруса друг друга не перекрывали. Такой, какой задул в пятницу, дня через три после шторма.
Судно подняло все паруса, на мачтах радостно затрепетали красножелтые полосатые вымпелы Каталонии, а на кормовом флагштоке гордо реял белый английский флаг с крестом Святого Георгия. В прозрачноголубом безоблачном небе ярко сияло солнышко, ласковые изумрудные волны несли бригантину к ее цели – в городок Чарльстон, до которого – все в это верили – не так и много уже оставалось. Так бы вот плыть и плыть… Впрочем, капитан Пинеда вовсе не собирался давать отдых команде, а особенно – ссыльным: те драили палубу по нескольку раз в день. Все правильно – у хорошего командира солдаты никогда бездельем не маются.