Пират
Шрифт:
Зимой почти каждую ночь волки подходили к складу. Они долго и терпеливо подкарауливали собак, но собаки слышали их издали и отсиживались за высоким забором, как в крепости.
Если волки приближались слишком близко, собачий лай переходил в вой и на крыльце сторожки появлялся Радыгин с ружьем в руках.
Волки откладывали расчеты с этой собачьей парой и, обходя далеко склад, проникали в самый поселок, где охотились на неосторожных, зазевавшихся псов.
Несколько дней назад Альма забралась
До вчерашнего дня эта нора пустовала, а вчера в ней появилось шестеро разномастных щенков.
Сегодня Альма видела, как ушел на охоту хозяин, слышала его призывный свист, но не тронулась с места. Шестеро щенят, похожих на нее и на Полкана, лежали у ее живота. Хозяин подошел к штабелю, заглянул в нору и сказал:
— С приплодом. Не пойдешь теперь, значит. Альма не вышла навстречу, она только поглядела на Радыгина влажными, округлившимися глазами и лениво шевельнула несколько раз хвостом.
Радыгин усмехнулся, достал из сумки кусок хлеба и, отломив половину, бросил Альме. Полкан сунулся следом, но Альма заворчала и оскалила зубы.
— Пойдем, Полкан, ей теперь и без нас не скучно, улыбаясь сказал хозяин.
Вернувшись с охоты, Радыгин не вошел в дом, а прямо подошел к жилью Альм и поманил ее. Она приподняла голову, шевельнула хвостом и осталась лежать. В подобравшихся и округлившихся в последние дни глазах ее было недоумение. Но человек был настойчив, он стоял у штабеля и звал до тех пор, пока Альма не поднялась и неохотно вылезла из логова.
Привычным движением потянулась она, чтобы лизнуть руку хозяина, но сразу же насторожилась, заворчала. Рука пахла псиной, но запах этот был слишком крепким, чтобы он мог быть запахом собаки. Альма ощетинилась и еще раз осторожно обнюхала руку. От хозяина пахло волком.
Собака отступила на шаг, прикрыв собою детей. Она стояла с взъерошенной шерстью и в то же время виляла хвостом и пристально смотрела на хозяина, словно спрашивала, что это значит.
Радыгин подошел к ней ближе, несколько раз провел рукой по спине, пригладил шерсть, затем взял за ошейник и потянул следом за собою в сторожку. Через минуту туда же был водворен Полкан.
Закрыв собак, Радыгин вернулся к щенкам, достал из-за пазухи волчонка и сунул его в кучу щенят.
Альма и Полкан просидели в сторожке больше часу. Полкан молча сидел в углу. Альма беспокойно сновала по каморке и время от времени отрывисто взвизгивала. Но чем дальше, тем промежутки между взвизгиваниями становились короче и возгласы продолжительнее, пока не вылились в жалобный вой.
Большая, волчьей масти собака сидела посредине крохотного, низкого чуланчика и, подняв кверху голову, выла протяжно и жалобно.
Наконец послышались знакомые шаги. Радыгин открыл дверь и выпустил собак. Полкан радостно прыгал вокруг хозяина, вилял хвостом, Альма даже не взглянула на Радыгина, со всех ног бросилась к щенкам.
Щенята
Альму еще долго преследовал запах волка, она беспокойно принюхивалась и волновалась, но постепенно запах исчез.
Щенки соскучились по теплому молоку и быстро прильнули к соскам, но вели они себя странно, барахтались и толкали друг друга, как будто забыли свои обычные места.
Наконец все успокоились и принялись сосать; лежа на боку, Альма тщательно одного за другим облизала их.
Они, верно, казались ей самыми красивыми на свете, и даже этот, самый беспомощный и самый головастый, который долго не мог найти себе соска и толкал других большой головой, с трудом державшейся на крохотном туловище. И он тоже, верно, казался ей красавцем, иначе она не стала бы так долго его облизывать. Она лизала его до тех пор, пока совсем не пропал волчий, враждебный ей запах.
Уродливый головастый щенок, по масти больше всего похожий на нее из всего помета, заснул у Альмы под животом, в той самой позе, в которой еще несколько часов назад лежал в животе у волчицы.
Двенадцать дней болезни сильно истощили волчицу, она с трудом ковыляла на трех ногах и, высунув язык, хрипло дышала; только раз она остановилась, спрятавшись за куст, навострив уши, потянула воздух. Но через полминуты она уже двинулась дальше, а из-за другого куста отделился большой лобастый волк и потрусил с ней рядом, приноравливая свой шаг к медленному ходу волчицы.
Чем ближе оставалось до логова, тем торопливее двигалась волчица. Но, когда показались высоко задранные корневища опрокинутой ели, волчица резко замедлила шаг и осторожно несколько раз обошла вокруг поваленного дерева. Большой лобастый волк теперь шел следом за ней. Волчица прокралась к логову и заглянула внутрь; она вздрагивала, словно ожидала встретить засаду.
Но засады не было, не было ни логова, ни детей. На месте логова лежал развороченный мох, и неподалеку от него виднелось темное пятно.
Лесные звери и птицы начисто уничтожили остатки волчат, и теперь только жучки-могильщики, заканчивая их работу, рылись в земле, медленно шевеля прошлогодние, потемневшие листья.
Даже запаха детей не обнаружила волчица. В логове пахло сыростью, прелыми листьями; к этим запахам примешивался легкий, едва уловимый запах падали. Но, кроме этих запахов, волчица обнаружила еще один, чужой и враждебный. Это следы опаленных порохом листьев и куча серой табачной золы. Волчица взъерошила шерсть и так быстро отпрянула назад, что едва не сшибла с ног своего спутника. Волчица еще несколько раз обошла вокруг логова, обнюхивая каждую пядь земли, пока не остановилась среди поляны, не зная, что делать дальше. Затем, опустив голову, заковыляла в ту сторону, откуда слышался собачий лай и откуда ветер приносил сложные, всегда враждебные ей запахи.