Пираты Короля-Солнца
Шрифт:
— Заладил!
— Я вижу, тут уже все за меня написано. Жаль трудов вашего секретаря.
— Завтра у нас будут другие дела, — сказал Бофор, — Пиши, тебе говорят!
Рауль взял перо и довольно коряво вывел: 'Браж…
— Видите, — сказал он, — Зря вы меня заставляете.
— Все нормально, — сказал Бофор, — Валяй дальше.
Рауль проворчал: 'Как вам угодно, монсеньор, проспитесь, потом не ругайтесь' .
Он снова окунул перо в чернила, хотел продолжить свою фамилию, но тут с кончика пера сорвалась проклятая клякса и осквернила подпись адъютанта его светлости на бланке контракта.
— Клякса, —
— Ну и хрен бы с ней, с кляксой! — сказал Бофор, — Нашел из-за чего тужить! Не бери в голову, пиши дальше.
Тут Рауля осенила дерзкая пьяная мысль о новом варианте своей подписи. Он расхохотался и продолжил свою фамилию, которая вдруг резко взмыла вверх, что, кстати, говорило о весьма приподнятом настроении. Но так безобразно он не писал даже в пятилетнем возрасте. Рауль провел зигзаг под фамилией к началу и добавил несколько росчерков, пытаясь исправить это безобразие. Подсохшей кляксе, он, по-прежнему пьяно посмеиваясь, придал форму розы.
— Да хватит венезля вырисовывать, — проворчал Бофор.
— Раз уж вы приказали, монсеньор, дайте поизгиляться. Я тут еще листочки подрисую, и шипы, шипы обязательно, какая роза без шипов. К моей кляксе типа розы. Вот, монсеньор. Раз уж вам было угодно в третьем часу ночи… собирать бумаги… я же вам говорил… ваша светлость. Утро вечера мудренее. Народная мудрость.
Бофор посмотрел на подпись Рауля и расхохотался:
— И правда, на розу похоже! Но где ты, мой друг, видел черные розы?
— Чернила черные, и клякса, то есть роза, получилась черная. А вам что, монсеньор, кровью подписать? Я могу, если прикажете! Ну, не вышла подпись, разве по пьяному делу напишешь? Я готов, м-м-мон-сеньор, кровью искупить свою вину и поставить вам здесь кр-расный автограф.
— Сойдет и черный. Полно вздор молоть. Давай еще раз, на втором экземпляре.
Тут Гримо напялил на себя знаменитый алонж и отвлек Рауля.
Бофор сказал:
— Я подержу бумагу для надежности, помогу тебе, дружок.
Герцог придерживал бумагу, и Рауль, обалдело глядя на Гримо в парике алонж, машинально вывел свою подпись на доверенности, которая была прикрыта бланком контракта. Бофор облегченно вздохнул. Дело было сделано! Доверенность была у него в руках. Интрига закончена. Рауль мельком взглянул на свою подпись и опять на Гримо.
— Я сплю или брежу, — сказал он, — Гримо, ты ли это? Я допился уже до белой горячки. Ты — в парике алонж?
— Я, — сказал Гримо, — Я самый. Вы что, меня не признали, господин Рауль?
Гримо подошел к своему господину, чтобы тот мог убедиться, что это именно он, и полюбоваться его париком алонж.
— Откуда это у тебя? — вытаращил глаза Рауль.
— Монсеньор подарил, — сказал Гримо.
— Монсеньор? — воскликнул Рауль, — Ого!
Бофор мигнул ему. Гримо не подозревал, что подарок герцога превышает сто пистолей, оставленных ему по завещанию Бофора. Но Рауль знал, что почем. Парики алонж еще не вошли в широкий обиход, а Белокурый Парик, в котором он сам когда-то играл пастушка в Фонтенбло, можно было надевать только по личному разрешению Его Величества Короля. Впрочем, Рауль не пользовался королевской привиллегией, и парик алонж
— Пустое, мой дорогой. Сочтемся. Извини, что отвлек тебя от веселья. Можешь возвращаться к своим собутыльникам. Да и я пойду.
— Подождите, пожалуйста, монсеньор, — сказал Рауль, — У меня тоже есть для вас документ. Я его написал еще в Париже в здравом уме и трезвой памяти и отвечаю за каждое слово. Кстати, монсеньор, моя сегодняшняя подпись не имеет юридической силы, сказал бы мой адвокат Фрике. Кажется, вы его знаете. Но это шутка, монсеньор, насчет адвоката. Просто мне припомнились бедные пейзаны, которые по пьяному делу подписывают бумаги, ловко подсунутые вербовщиками в нужный момент / конечно, не так красиво оформленные /, и пополняют ряды нашей победоносной пиратской армии.
— К чему ты клонишь? Я, выходит, вербовщик, и твой контракт не имеет юридической силы? Ну, зови своего адвоката. Тут и свидетель есть — Гримо подтвердит. Разорвем контракт. И катись к чертовой матери на все четыре стороны. Скатертью дорога.
— А, — сказал Рауль, — Правда глаза колет. Я-то ладно, а вот пейзанов жаль.
— О себе подумай, — буркнул Бофор, — Однако, мой милый, что у трезвого на уме, у пьяного на языке.
— Я подумал о себе, — сказал Рауль и вручил свою бумагу герцогу.
Бофор развернул документ, который подал ему Рауль. Прочитал. Взглянул на него.
— Садись, — сказал он, — Гримо, доставай трубки. Перекурим это дело.
Рауль уселся, или, вернее, плюхнулся рядом с герцогом и широко раскрытыми глазами смотрел на пускающих дым Бофора и Гримо. Он и не подозревал о таком 'хобби' своего старика.
— Читай, — протянул герцог документ Гримо.
Гримо взял бумагу.
— Долго думал? — спросил Бофор Рауля.
— Eodem flatu — на одном дыхании, — сказал Рауль.
''Его Величеству Королю
Франции
ЛюдовикуXIV
Я, Рауль де Бражелон, адъютант
Его Светлости герцога де Бофора прошу причитающееся мне жалованье отдать
Отцам Святой Троицы для освобождения христиан, томящихся в плену у арабов.
Бражелон. 2. 04. 62.
Заявление Рауля было под стать заявлению Анжелики. Но Рауль не коснулся тем, поднятых дочерью Бофора. «Заявление» было написано четким, красивым почерком. Правда, самыми мелкими были слова: "Его Величеству… ', 'прошу' и 'арабы' . А самыми крупными и красивыми 'Франция' , "Герцог де Бофор", "Отцы Святой Троицы" и "Освобождение христиан". Все прочие слова были написаны обычным размером. Правда, в дате было одно исправление. Единица была исправлена на двойку. Видимо, Рауль написал свое заявление первого апреля, но исправил, решив, что Людовик XIV примет за розыгрыш документ, написанный в День Дураков и поставил завтрашнее число.