Пираты Мексиканского залива
Шрифт:
Однажды вечером, оставшись с дочерью наедине, донья Фернанда приступила к делу.
– Дочь моя, – сказала она, – возможно, мои слова покажутся тебе странными, ведь до сих пор я никогда не вмешивалась в твои дела. Но в нынешних обстоятельствах благоразумие и долг велят мне быть твоей советчицей.
– Вот чудо, матушка! А главное, вы поздно спохватились. Кажется, я уже совершеннолетняя и приобрела достаточный опыт в жизни!..
– Даже к старости, дочь моя, жизненный опыт не бывает
Ана с удивлением посмотрела на мать, слегка раздосадованная этим неуместным допросом.
– Не удивляйся, – продолжала донья Фернанда. – Ты моя дочь, и я желаю тебе добра. Именно в отношениях с доном Энрике ты должна соблюдать величайшую осторожность.
– Уж не думаете ли вы, матушка, что я ребенок, которым Энрике может играть по своей прихоти?
– Нет, надеюсь для этого ты слишком умна. Я боюсь не того, что он посмеется над тобой, а того, что у тебя не хватит ловкости заставить его жениться.
– Да я об этом даже не думала.
– Вот в том-то и беда, об этом я и хотела поговорить с тобой.
– Так поговорим, матушка.
– Ана, ты молода и красива, живя со мной, ты ни в чем не нуждаешься, а в тот день, когда я умру, ты станешь очень богата. Но одинокая женщина не может занять достойное место в обществе. Мы, женщины, рождены, чтобы выходить замуж. Ты тоже должна иметь мужа, и я не вижу никого, кто подходил бы тебе больше, чем граф де Торре-Леаль.
– Он еще не граф.
– Но будем им, и очень скоро. Теперь перейдем к главному: говорил ли он тебе когда-нибудь о супружеских узах?
– Никогда. Он говорил только о любви. Разве этого не достаточно?
– Вот они, молодые люди! Наплетут вам нежных слов, а вы и довольны…
– Да что же я могу сделать, если он не думает о женитьбе?
– Заставить его, заставить.
– Но как?
– Ты призналась, что любишь его?
– Да, матушка.
– Потому-то они так ветрены! Никаких препятствий, никакой борьбы! Все течет легко, как вода в ручейке, все само идет им в руки…
– Но, матушка!
– Потому-то так трудно теперь уберечь девушку. В мои времена, дочь моя, «да» говорили лишь в ответ на предложение руки. Мы были очень благоразумны…
– Полно, матушка, меня не проведете. Я уверена, что и вам моя бабка говорила то же самое, и сама она слышала те же слова от своей матери…
– Поступай как хочешь, но я говорю тебе истинную правду.
– Ладно, пусть так. Но что же вы мне посоветуете теперь, когда дон Энрике уже добился взаимности без всяких условий?
– Посмотрим, посмотрим. Чтобы распалить его страсть, нужно поставить перед ним непреодолимые препятствия, но это уже должна делать не ты,
– Вы?
– Да, я. Скажешь ему, что я против вашей любви, так как узнала о его легкомыслии. Скажешь, будто я пригрозила, что скорее заточу тебя в монастырь, чем соглашусь на ваш брак.
– Но если он ничего не говорит о браке…
– В таком случае я первая заговорю об этом, понимаешь? И слово, которое ты вложишь в мои уста, а он услышит от тебя, сразу направит ваши отношения по другому пути.
– А если это охладит его любовь?
– И не думай! Ты не знаешь мужчин. Возможно, вначале ему это не понравится, но потом страсть в нем вспыхнет еще жарче. А кроме того, скажу тебе по секрету, дон Хусто, брат доньи Гуадалупе, сообщил мне, будто Энрике уже начинает скучать.
– Боже мой! Матушка!..
– Вот что случается, когда нет никаких препятствий, этому я и хочу помешать. Ты только верь мне и делай все, что я говорю, тогда сама увидишь…
– Хорошо, матушка, я на все согласна.
– Теперь запомни хорошенько: я – самый лютый враг вашей любви, и я запрещаю тебе видеться с ним. Почаще плачь, назначай ему свидания в самое неподходящее время, делай вид, что дрожишь и боишься. Едва увидев его, убегай, проговорив второпях: «Уходите, ради бога, уходите, дон Энрике, сюда идет моя мать! Мы погибли!»
Ана весело расхохоталась при одной мысли о предстоящей комедии. Таких любовных приключений у нее еще не было, и все показалось ей очень забавным.
– Но, – продолжала донья Фернанда, – иной раз я не буду пускать тебя на балы и прогулки…
– Ах, матушка, какая досада!
– Это необходимо. Иначе он ничему не поверит, а мы ничего не выиграем.
– Очень жаль!
– Нередко я буду запирать тебя, и ты не будешь видеть ни его, ни кого другого. Тогда можешь послать ему письмо, полное отчаяния и любовных жалоб.
– Да ведь я едва умею написать свое имя, и это ужасно, потому что и вы пишете не лучше.
– Пустое. Я-то не сумею, но верный друг, хотя бы тот же дон Хусто, который обещал во всем помогать мне, напишет все, что нужно. А не то попросим отца Хосе из монастыря кармелитов.
– Нет, лучше уж дон Хусто. Ведь фрай Хосе мой духовник, и мне придется нелегко.
– Ладно, как хочешь, это пустое. Было бы добро, все равно от кого.
– Отлично, вот это мне по вкусу.
– Значит, теперь ты понимаешь?
– Понимаю, понимаю.
– Тогда за дело. Начинай завтра же и расскажешь, как все удалось. Уверяю тебя, не пройдет и нескольких месяцев, – если только будет на то воля божья, и старенький граф отправится вкушать небесный покой, – как ты станешь сеньорой графиней де Торре-Леаль.