Пираты Мексиканского залива
Шрифт:
– Бог поможет нам, ведь научили же вы меня желать того, о чем я и не помышляла. Вот увидите, я выполню все ваши советы, да еще и не то придумаю.
Донья Фернанда удалилась, гордясь уроком, преподанным дочери, а также и ее понятливостью.
С этого дня Ана спала и видела себя графиней де Торре-Леаль. Ей мерещились гербы на дверцах кареты, вензеля, вышитые в уголке носового платка, ливреи лакеев, роскошь и блеск старинного дворянства. Раньше Ана стремилась восторжествовать над доном Энрике, заполучив его себе в поклонники. Теперь она хотела заполучить его в мужья.
III. ИНДИАНО
В те времена одним из самых заметных людей в Мехико был дон Диего де Альварес, известный в городе под прозвищем Индиано. Он
Дону Диего было около тридцати лет, лицо его выдавало несомненную принадлежность к чистой индейской расе. Стройный, сильный, с гладкими черными волосами и бронзовой кожей, безбородый, с тонкими усиками над губой, он казался прямым наследником Монтесумы.
Индиано приехал в Мехико богачом, но никто не знал его прошлого. Одни говорили, будто он родом из внутренних провинций, другие – из Антекеры, третьи – из Семпоалы или с берегов Грихальвы, а иные были уверены, что он явился с Кубы или Эспаньолы. Сам дон Диего не пускался ни в какие объяснения, и его прошлое было окутано тайной. О нем создавались невероятные легенды, что только способствовало его успеху у женщин.
Несмотря на разноречивые слухи и пренебрежение, с каким относились тогда к индейцам, богатство дона Диего заставило умолкнуть всех недоброжелателей, и он был с почетом принят в высшем обществе Мехико. Только вице-король и вице-королева, не отказавшись от своих сомнений, проявляли подозрительность и продолжали следить испытующим взором за всеми, даже самыми невинными поступками Индиано.
Дон Диего принадлежал к наиболее пылким поклонникам доньи Аны, и он-то лишился и ее благосклонности, когда любовь красавицы завоевал молодой наследник рода Торре-Леаль. Между обоими претендентами сразу же вспыхнуло соперничество. Разжигаемое равнодушием дамы к одному из них и благосклонностью к другому, соперничество это вскоре превратилось в лютую ненависть, и оба, затаившись, ждали только случая, чтобы найти ей выход.
Однажды дон Энрике публично похвалился тем, что похитил сердце дамы у соперника, а тот гордо объявил, что первым властелином несравненной красавицы был он. Неосторожные слова, подхваченные еще более неосторожными друзьями, сделали невозможным всякое примирение. Дон Диего готовился к мести, и Энрике, зная это, был все время настороже.
Донья Ана, пользуясь мудрыми советами своей матушки, изменила тактику по отношению к возлюбленному. Иногда ему по нескольку дней не удавалось с ней встретиться, и в конце концов он поверил, что между ними стоят непреодолимые преграды. Разумеется, все эти маневры не могли не оказать желаемого действия, и вскоре дон Энрике, который начал домогаться любви доньи Аны только из прихоти, был страстно влюблен. А попав в расставленные сети, мужчина, как бы он ни был умен, как бы ни гордился своей волей, будет, как дитя, подчиняться всем желаниям любимой женщины, не понимая, что его обманывают, и с гневом отвергая уговоры друзей, пытающихся предостеречь его. Всю свою жизнь он отдаст этой женщине, которая может стать для него либо спасением, либо гибелью. Жертвами этой ужасной болезни сердца обычно становятся или старики, или так называемые светские люди. Дон Энрике и дон Диего захворали опасным недугом одновременно, и страсть их была обращена на одну и ту же женщину. Дон Диего внезапно утратил любовь доньи Аны, на пути страсти дона Энрике возникли неожиданные преграды, и эти перемены, казалось, еще больше воспламенили обоих.
Дон Энрике чувствовал себя способным на любую жертву ради Аны, но мысль о женитьбе на ней казалась ему кощунством. Ни за что на свете он не отказался бы от этой женщины, однако понятия о чести рода, внушенные ему с детства, делали для него невозможным брак с дочерью даже не сельского идальго, а торговца, да еще легкомысленной кокеткой, весьма благосклонно относившейся к своим бесчисленным поклонникам.
Близилось тринадцатое августа – день святого Ипполита, и город Мехико готовился пышно отпраздновать годовщину падения
Накануне великого дня город был оживлен сверх обычного. По всем улицам сновали портные, шорники, золотошвеи, ювелиры, слуги и рабы; с величайшей осторожностью оберегая свой груз, несли они, кто – китайский фаянс, кто – шитые золотом пышные юбки или бархатные панталоны и камзолы, кто – украшенные золотыми и серебряными бляхами седла и сбрую, кто – перья, цветы, драгоценности, парчу – словом, вещи неслыханной ценности, об истинном назначении которых не всегда даже можно было догадаться. Балконы домов были задрапированы парчой и камчатной тканью, шитой разноцветными шелками, и убраны выставленными напоказ золотыми и серебряными блюдами, японским фарфором, редкими растениями и цветами в фантастических китайских вазах. Все это нагромождение богатств стоило целого королевства.
Дон Энрике прогуливался с друзьями по улицам, наслаждаясь общим оживлением. Он рассчитывал увидеться во время торжеств с доньей Аной и, пользуясь праздничной суетой, незаметно поговорить с ней. Проходя по площади мимо часовни шорников, – называвшейся так, потому что за порядком в ней следили члены этого цеха, – Энрике заметил, что за ним неотступно следует какой-то негритенок, подавая ему таинственные знаки. Юноша заколебался, не зная, к нему ли обращается негритенок, но вскоре, увлеченный беседой, позабыл о нем. Так дошли они до угла улицы Такуба. Дон Энрике разглядывал балконы, а негритенок, оттесненный толпой, пытался догнать его. Наконец юноша остановился. Негритенок, воспользовавшись моментом, подбежал к нему и тихонько дернул за полу. Дон Энрике обернулся, и мальчуган показал ему записку, одновременно поднеся палец к губам в знак молчания.
Увидев, что они стоят у какого-то дома, дон Энрике вошел под навес, негритенок последовал за ним. Друзья, догадавшись, что речь идет о любовном приключении, остались на улице, загородив вход в дом, и дон Энрике, скрытый от любопытных взглядов, развернул записку и принялся читать:
«Любовь моя! Завтра я надеялась увидеться и поговорить с тобой, но это невозможно. Я очень несчастна. Моя мать знает, что ты участвуешь в шествии со своим отрядом всадников, и не разрешила мне выходить днем на улицу, а вечером не пускает меня на бал.
Если ты любишь меня, если хочешь доставить мне радость поговорить с тобой и даже пожать твою руку, завтра в полночь я буду ждать тебя у оконной решетки на первом этаже нашего дома. Придешь?
Надеюсь, что придешь, ведь ты не захочешь, чтобы я умерла с горя в тот день, когда все будут радоваться и веселиться.
– А на словах твоя сеньора ничего не велела передать? – спросил Энрике, прочитав письмо до конца.
– Сеньор, молодая госпожа говорит, что целует руки сеньору и что вы ее господин; и еще говорит, завтра молодой госпоже нельзя выйти, нельзя видеть сеньора. А в полночь она будет ждать у решетки внизу, у окна, что выходит на улицу, в такое время, когда старая госпожа ляжет спать.
– Отлично. И ты думаешь, ей удастся прийти туда?
– Да, мой сеньор. Это комната Фасикии, кормилицы молодой госпожи. Она знает все дела сеньоры так же хорошо, как я. Фасикия постережет, чтобы не пришла старая госпожа.