Пири против Кука. Полярный детектив длиною в столетие
Шрифт:
Спустя две недели ситуация с проливом определилась, но время было потеряно, хотя существование Земли Александра I подтвердилось – впервые со времени ее открытия русскими моряками Беллинсгаузеном и Лазаревым в 1821 году.
Удаляясь от берегов Антарктиды, 4 марта в координатах 71 град. 10 мин. ю. ш. и 84 град. 55 мин. з. д., примерно в 300 милях западнее Земли Александра I, по словам Кука, «мы были вынуждены признаться в невозможности выпутаться из создавшегося положения» (Cook, 1998, p. 198). Амундсен дает свою оценку событий, прежде всего с точки зрения моряка: «Оба моих начальника (то есть Жерлаш и Лекуант. – Авт.) открыли в ледяном поле трещину в южном направлении и решили укрыться там от шторма. Они не могли совершить худшей ошибки. Я сознавал
Первые впечатления от дрейфа были описаны Куком в начале марта такими словами. «Мы дрейфуем от 5 до 10 миль в сутки. Как-то странно знать, что дуновение ветров движет нас по морю неизвестности, но ничто не свидетельствует об этом движении. Мы не проходим какие-то неподвижные пункты, мы не можем наблюдать движение льдов. Все спокойно. Горизонт смещается вместе с нами. Мы часть бесконечного замерзшего моря. Наш путь – зигзагом, в основном на запад. Мы не знаем места нашего назначения, сознавая, что мы единственные люди в самом низу глобуса. Курьезная ситуация».
Дрейф «Бельжики» продолжался почти год и проходил в той части моря Беллинсгаузена, которую наиболее редко посещали люди. Первые же измерения глубин моря, в основном в пределах 500 метров, показали, что в феврале – марте судно дрейфовало преимущественно в районе материкового склона, тогда как к маю оно оказалось уже на океанских глубинах, где лот не достигал дна на глубине 1500 метров. О попытке самостоятельного плавания в сложившейся ситуации речи уже не шло, тем более что состояние экипажа не позволяло думать о чем-либо подобном. Недаром Кук назвал возникшую обстановку «беспомощные в море безнадежности». Тем не менее люди, или, правильнее сказать, самые активные среди них не собирались ожидать конца сложа руки.
Продолжались научные наблюдения, что в условиях дрейфа означало строительство на ненадежном льду. В конце марта Данко приступил к сооружению хижины странных треугольных очертаний для своих магнитных наблюдений – подальше от судна, чтобы избежать влияния корабельного железа. Еще спустя неделю ученые и моряки приступили к строительству павильона для астрономических наблюдений, которые намеревался проводить капитан Лекуант. Работали все участники экспедиции и члены экипажа, независимо от должности и положения. «Команда орудовала молотком и гвоздями», – описал строительную лихорадку Кук, – Раковицэ пилил, Арцтовский готовил доски, Данко выступал в роли гендиректора. Я и Лекуант в качестве рабочих лошадок транспортировали доски и другие материалы с судна к месту строительства. Отвлечение от официальных обязанностей вносило приятное разнообразие. День за днем этот объект приобретал свои, не вполне архитектурные, очертания; кроме того, из-за ветра, который продувал его насквозь, внутри постройки было еще холоднее, чем снаружи. Потом мы покрыли его толем и присыпали снегом. В ближайшую же ночь капитан использовал его, понаблюдав пару светил, и затем заявил: «Великолепно!» Правда, потом меня вызвали лечить два отмороженых пальца» (Cook, 1998, p. 248–249).
С постройкой павильонов фронт научных работ расширился, и спустя месяц они шли полным ходом. В мае, согласно записям Кука, люди были особенно заняты, поскольку «последние ночи и дни мы проводили промер и отбор образцов морской биологии. Это дало Арцтовскому и Раковицэ обильные сборы. Интересно наблюдать, как они корпят в темной лаборатории, постоянно и преданно уставясь в микроскопы, готовые выпроводить всякого, кто им мешает. Несчастные парни – их лица выглядят уставшими и исхудалыми, словно после какого-то бедствия. Данко упрямо продолжает свои магнитные наблюдения, которые целиком поглощают его рабочее время.
Сейчас метеорологические наблюдения превратились в неприятное занятие, потому что проводятся каждый
Таким образом, Кук отметил первые признаки ухудшения здоровья у участников экспедиции. Видимо, и сам Кук обратил на них внимание не сразу, поскольку источник опасности в самом начале зимы не определился. «Наша пища недостаточно разнообразна, но ее качество настолько хорошее, насколько можно пожелать в наших условиях… На завтрак подают хлопья, овсянку-геркулес, свежеиспеченные бисквиты, маргарин, мармелад и кофе. Наши запасы сахара и молочных продуктов из-за повышенного спроса истощаются. На обед – разные супы, консервированное мясо, картошка и макароны. На ужин – рыба, сыр, смесь макарон, пеммикана и консервированного мяса» (Cook, 1998, pр. 232–233).
Правда, сам Кук еще раньше обратил внимание на рекомендации предшественников избегать консервов. В такой ситуации были предприняты первые попытки переключиться на местные пищевые ресурсы. В результате выяснилось, что пингвин по вкусу напоминает мясо, птицу и рыбу одновременно, причем в соусе из рыбьего жира, по консистенции приближаясь к хорошо прожаренному судовому брезенту. И тем не менее в этом местном провианте присутствовало нечто, чего не было в запасах из судовой кладовой. «Мы понимали, что это было суровым делом, но интересы науки и требования наших желудков сделали подобные акции абсолютно необходимыми» (Cook, 1998, p. 243). Проблему питания Кук в своей книге поднимает многократно. «Продолжительная темнота, вынужденная изоляция, консервы, низкие температуры на протяжении многих месяцев одновременно с усилением штормов и высокой влажностью способствовали развитию того, что мы назвали полярной анемией. Появилась бледность с характерным зеленоватым оттенком, наша секреторная деятельность испытывала гнет. Желудки и другие органы работали ленивей. Но самые опасные симптомы исходили от мозга и сердца, работа которых теряла прежний ритм, слабела и становилась ненадежной. Симптомы снижения умственной активности не были столь же отчетливыми. Однако люди уже не могли продолжительное время сосредоточиться на интеллектуальной деятельности. Один матрос оказался на грани безумия, но восстановился с возвращением солнца» (Cook, 1998, p. 303).
Первой жертвой «полярной анемии» стал магнитолог Данко, хотя первоначально развитие его болезни было спровоцировано, по-видимому, какими-то недостатками в сердечной деятельности, возникшими задолго до экспедиции и обострившимися в Антарктике. Уже в мае у Кука возникли опасения, что его пациент не доживет до появления солнца. Быстрое развитие болезни Данко на фоне ухудшения здоровья экипажа в целом невольно порождало среди наиболее слабых вопрос: кто следующий? Сам Данко без жалоб и сожалений встретил приближение конца.
Чтобы как-то отвлечь людей от мрачных мыслей и скрасить однообразие полярных будней, был проведен «Большой конкурс женской красоты». По сложнейшей системе в условных баллах оценивались запросы зимовщиков по отношению к отсутствующей прекрасной половине человечества, что касалось не только внешних данных, но и душевных качеств далеких дам. Самым тонким ценителем женской красоты среди задубевших от испытаний зимовки полярников оказался Арцтовский. Будущий полярный корифей Амундсен также вошел в группу призеров конкурса, тогда как Кук занял лишь предпоследнее место. На какой-то момент это мероприятие разбудило щемящие душу воспоминания, скрасив неполноту полярной жизни, но затем вахты и работа снова вошли в привычный ритм, в котором не было места переживаниям.