Пирос
Шрифт:
Полный зал сиял сотнями свечей, блеск их искрился в хрустальных бокалах, в идеально начищенной посуде, на платьях девушек, в драгоценных камнях украшений. Эдвард, полный восторга, ходил по залу, здороваясь со всеми, переговариваясь со знакомыми мальчишками, молодыми графами и герцогами, разглядывал девушек, будущих леди, собравшихся стайками и становившихся отчего-то очень весёлыми, когда Эдвард им улыбался. От этого радость, скапливаясь в груди, раздувалась и хотела выплеснуться громким смехом или ещё чем-то очень неуместным, когда ты принц, виновник торжества и на тебе сосредоточено внимание всех и вся.
Шарик
Эдвард чётко помнил, как его брат три года назад стоял на этом же месте. Отец произносил такую же речь, весь зал смотрел испытующе, в ожидании, гадая, какую реликвию получит мальчик. От этих взглядов становилось не по себе.
Эдвард посмотрел на следящего за ним Филиппа. Тот хмурился, нервничал, словно боялся, что младшему брату достанется то, что он так хотел. Филипп столько раз насмешливо говорил, что если он не получил такой важный артефакт, то Эдварду и мечтать не стоит. И как же заманчиво было утереть Филиппу нос!
Но Эдвард мотнул головой: он не должен был думать о таком.
Готовый выбирать, он вздохнул и в последний раз осмотрел гостей. Красивая девочка, которой он сделал лучший комплимент из всех, имеющихся в запасе, смотрела с едва заметным интересом, но, когда встретилась с Эдвардом взглядом, отвернулась и изобразила безразличие, словно приходилось наблюдать то, что она видела много раз.
Все ждали. Эдвард поднял взгляд на отца. Тот ободряюще кивнул, слегка улыбнулся и указал на саркофаги. Эдвард сосредоточился, зажмурился и дотронулся до первого попавшегося. Второй исчез. Рука провалилась в вязкую прохладу, но Эдвард не медлил: с подозрением косясь на раскрытую драконью пасть, он раскрыл саркофаг.
Восторженный возглас застрял в горле. С открытым ртом Эдвард смотрел на попавшуюся реликвию, а потом медленно, не веря, боясь, что та пропадёт, протянул руку. Все звуки стихли. Пальцы сжались на рукояти, и Эдвард отточенным движением, словно вынимая из ножен, достал загоревшийся в его руках меч.
Зал разразился аплодисментами. У Филиппа опустились плечи.
Эдвард сошёл с возвышения. Он держал меч и до сих пор не мог поверить. Его окружили, осыпали поздравлениями, а он задыхался от счастья. Эдвард прошёл через толпу, глупо улыбаясь и отвечая на поздравления. Ему нравилось быть в центре внимания, нравилось, что взрослые перестали казаться такими величественными, а друзья Филиппа и он сам — взрослыми. Словно меч дал доступ в совершенно новое общество. И Эдварда распирало от счастья и гордости за самого себя.
— Поздравляю, — сказал Филипп, иронично улыбаясь и положив руку на плечо брата.
Эдвард рассмеялся и хотел было поделиться радостью, как вдруг раздался лёгкий хлопок. Зал в один момент замолк. Все устремили взгляды на короля. Рядом с Элиадом Керреллом стоял человек в чёрной форме и что-то быстро и тихо говорил. Взволнованный непонимающий шёпот поднялся в зале. Элиад глубоко втянул воздух и сжал челюсти, его брови сошлись над переносицей, и лицо помрачнело. Филипп и Эдвард переглянулись. Они стояли достаточно близко, но всё равно не слышали ни единого слова, лишь гудение воздуха, словно кто-то наложил заглушающие чары. А его величество кивнул прибывшему и повернулся к залу; человек исчез.
— Прошу прощения за неудобства, которые мы будем вынуждены причинить каждому из вас следующим, — спокойным и серьёзным голосом
Пару секунд зал молчал, не понимая, а потом поднялся гул. Встревоженный, возмущённый, он зарождался то в одном, то в другом конце зала и, как круги на воде, расходился, охватывая всех. Голоса доносились отовсюду, врезались в голову, смешиваясь в кашу из брошенных фраз. «Это ужасно!», «Так что произошло?», «Мы в опасности?», «Это что-то серьёзное?», «Как такое могло произойти?», «О Небо!». Неразбериха, граничащая с паникой. Люди спешили прочь из зала: кто-то хотел уйти в гостевую спальню, кто-то — покинуть Пирос.
Филипп, бледный, застыл на месте, глядя в одну точку. Его задевали плечами и локтями, а он пытался осознать. А затем вдруг резко развернулся и взбежал на тронное возвышение. Эдвард бросился за ним, стараясь не отставать.
Они прошли через тайный ход, скрытый в тенях за кулисами, оказались в оживлённом коридоре, и Филипп нахмурился, соображая, куда идти дальше, а потом кивнул и влился в поток направляющихся к лестнице гостей.
— Филипп! — воскликнул Эдвард, растерянно оглядываясь. — Но ведь зал совещаний в другой стороне!
Он неловко улыбался окружающим, принимал последние вежливые торопливые поздравления.
— По-твоему, нам бы разрешили туда войти? — вполголоса спросил Филипп, пропуская вперёд подозрительно покосившихся на них с братом матрону и её дочурку.
— Но как же?! Как мы узнаем, о чём они говорят? Разве не поэтому мы ушли из зала?
— Заткнись и тогда увидишь, — прошипел Филипп. — Иначе нас услышат, поймают, и никто точно ничего не узнает.
Он не хотел, чтобы Эдвард шёл с ним, не хотел посвящать его в свои тайны, но тот уже увязался следом, и Филипп не стал его прогонять.
Они пришли в ту самую уже не тайную комнату, и Филипп достал из-под кровати чудное приспособление, похожее на синернист, только размером больше и с тонкой переливающейся антенной, к концу которой был примотан кристалл.
— Что это? — спросил Эдвард и легко коснулся антенны.
— Предполагалось аналогом Всевидящего ока, — объяснил Филипп, включая прибор. — Только может подсматривать исключительно в указанном месте и только с помощью специального маячка. Я установил один в зале совещаний, когда отец отправил меня за документами. Тогда это был ещё экспериментальный вариант, но настройка до сих пор работает прекрасно. Пара моих друзей из Академии доработали чары, используемые для слежения в замках, и перенаправили их на синернист. Правда, к нему тоже пришлось много чего добавить — иначе стекло просто лопалось от переизбытка энергии.
Сделав вид, что понял рассуждения брата, Эдвард забрался на кровать и умостился рядом с ним. А в шаре уже сформировалось изображение со слабыми, почти серыми цветами. Съёмка давалась сверху, открывая вид почти на всех собравшихся. Звук был плохим, но в тишине всеми забытой спальни разобрать слова не составляло труда.
— Это событие — нонсенс! — говорил Элиад Керрелл.
Он стоял спиной к камере, и мальчики видели только плечи и макушку отца, но зато им было видно остальных присутствующих. Их было больше, чем Филипп успел заметить на балу. «Наверно, их вызвали позже», — подумал он.