Пирос
Шрифт:
— За это нужно благодарить Джона, — рассмеялся Эдвард.
Шерон сдержанно улыбнулась. Если бы не Джонатан, у них с Эдвардом не было бы даже шанса на встречу, но ей не хотелось, чтобы все темы сводились к нему. К счастью, в этот раз Эдвард был более разговорчив, чем осенью.
— Я рад, — продолжал он, прохаживаясь туда-сюда по комнате, — что празднование вообще состоится. Филипп отказался приезжать, отец настолько занят, да и на юге чёрт-те что происходит… Я думал, что всё может отмениться и у нас не получится встретиться. Вообще, — он не дал Шерон ответить, но та и не собиралась что-либо говорить, — то, что происходит между Пиросом и Райдосом, так мешает! Можно было бы поехать в поместье в Филиаре и отпраздновать там, у моря — там
— Прости, я не люблю разговоры о политике.
У Эдварда запылали щёки. Он об этом и не подумал. То, что он говорил, было слишком угнетающе, вряд ли девушки могли оценить или поддержать такие темы. С Джонатаном или Филиппом, когда тот был благосклонен, они обсуждали и оружие, и бои, и политику, и то, как можно обойти некоторые запреты вроде противотелепортационного барьера. Что же обсуждать с девушками, Эдвард решительно не представлял.
Повисла неловкая пауза.
Шерон встала и подошла к Эдварду.
— Может, вы хотите предложить мне погулять по парку, сэр Керрелл? — Она игриво улыбнулась. — Я слышала, что перед ужином многие собирались прогуляться.
— Разумеется!
Эдвард вскочил, помог Шерон надеть пальто и предложил взять его под локоть.
— Вам тоже не помешает надеть что-то тёплое, — заметила она, окидывая Эдварда взглядом, и он рассмеялся.
Прогулка затянулась. Белое небо посерело, и всё вокруг утонуло в неприятном полумраке. Заметно похолодало, и молодые люди сильнее кутались в накидки, натягивали шарфы и перчатки — всё что угодно, чтобы согреться. Эдвард и Шерон нарочито медленно гуляли по парковым дорожкам. Они ждали, когда остальные уйдут, оставив их одних, а сами уходили всё дальше и дальше в парк. Фонтан остался позади, звуки смеха и разговоров стали неслышны. Эдвард оглянулся через плечо и осторожно взял Шерон за руку, пряча это за полами меховой накидки. Губы девушки тронула смущённая, но довольная улыбка. Обтянутые тонкой кожей перчаток пальцы переплелись с пальцами Эдварда.
Всё шло так, как она мечтала. И так не хотелось портить момент, но ей пришлось сказать:
— Мы ушли так далеко ото всех. Не думаешь, что стоит вернуться?
Эдвард скривил губы.
— Тебе холодно? — спросил он.
— Не очень, — отрывисто, не понимая, к чему он клонит, ответила Шерон.
— Тогда, может, не будем спешить?
Эдвард повернулся лицом к замку. У фонтана осталось человека два, но и те вскоре поднялись, и их силуэты исчезли из виду. Он недовольно выдохнул и поправил съехавшую на бок накидку.
— Впрочем, если хочешь, мы и правда можем пойти. Ужин совсем скоро, нехорошо опаздывать.
Шерон улыбнулась и взяла Эдварда под руку. Они медленно пошли обратно.
— Почему ты не хочешь, чтобы нас видели? — она спросила тихо, сладким голосом и совсем без обиды.
— Меня пугает мадам Фрешер, — признался Эдвард. — Она и так постоянно за нами следит, не стоит давать ей или кому-то, кто может ей рассказать, повод пускать слухи.
— Ты не думаешь, что наша отлучка уже о чём-то говорит?
Эдвард усмехнулся и пригладил волосы.
— И правда. Но я всё равно не хочу излишней… публичности.
Шерон неожиданно остановилась, заставляя остановиться и Эдварда. Он удивлённо посмотрел на неё, она сняла перчатку и прикоснулась к его щеке холодной рукой, тепло улыбаясь. Её глаза были полны грустной нежности. Она не верила, что хочет это сделать, но и останавливаться не хотела. Он был рядом, они были одни. Может, у неё не будет больше шанса. Может, праздники пройдут и они вообще больше не увидятся. Шерон опустила глаза на мгновенье, а потом посмотрела Эдварду в лицо и, приподнявшись на носочки, быстро поцеловала его в губы, тут же
— Моя мать, — тихо сказала Шерон, — не может быть против вас. Никто не может.
Эдвард вспомнил, как дышать, кивнул, всё ещё заворожённый случившимся, и тихо-тихо проговорил:
— Не может. Только вот ни ей, ни кому-либо другому не понравится, если мы опоздаем к ужину.
Шерон рассмеялась, покачала головой и снова взяла Эдварда под локоть. А он, не переставая улыбаться и чувствуя приливы гордости, вдруг нагнулся и поцеловал Шерон в висок.
Если в первый вечер гостей только пригласили к столу и дали отдохнуть — для некоторых дорога была действительно долгой и выматывающей, — то на следующий был запланирован пышный бал. Весь день Эдвард не имел ни единой возможности увидеться с Шерон, но если она не была в тот вечер самой прекрасной девушкой в мире, то Эдвард не представлял, кто мог быть лучше. Она была серьёзна, но заставляла его смеяться. Её взгляд был несмел и постоянно «бегал», но каждый раз, встретившись с ней глазами, Эдвард видел искренний интерес. Он наслаждался её компанией, потому что всё оказалось предельно простым: она сама подкидывала темы для разговора, которые выбирала так ловко, попадая точно в круг их общих интересов; если он не знал, чем занять её, делала лёгкий намёк, отстранённо улыбаясь. К тому же она прекрасно танцевала и ей на удивление шёл нежно-розовый цвет.
Джонатан тоже выглядел довольным, постоянно находясь в компании красавицы Эмили. Они были похожи — белокурые, зеленоглазые, наследники богатых семей — и играли по общим правилам. Она строила из себя улыбчивую дурочку, а Джон делал вид, что не догадывается, насколько много на самом деле она знает, что каждый раз, когда она случайно оступается, падая ему на грудь или сильнее цепляясь за руку, совершенно не случаен.
Эдвард им даже завидовал. Спарксы закрывали глаза на всё, что делал Джонатан, считая, что тот нагуляется и образумится. Против Эдварда же, казалось, был настроен весь мир. Он не знал, что бы сказала его мать, но вот мадам Фрешер… Она не позволяла дочери оставаться одной и провожала ту взглядом каждый раз, когда Шерон приглашали танцевать или на прогулку. Им с Эдвардом всё время приходилось находиться в компании Джонатана с Эмили, — последняя именовала их прогулки «двойным свиданием» и раздражающе радостно хлопала в ладоши, — чтобы мадам Фрешер ничего не заподозрила. Но даже тогда, когда разрешение, казалось бы, было получено, от неё нельзя было избавиться. Каким-то неведомым образом она постоянно оказывалась рядом, а если рядом её не было, то через зал или через парк Эдвард мог видеть её лицо, обращённое в их с Шерон сторону. Каждый раз это выводило из себя и ограничивало так, что он мечтал вернуться в самый первый день, когда мадам Фрешер то ли устала, то ли была слишком занята, чтобы следить за прогулками дочери.
Самым большим подарком на Восхождение была бы возможность хоть на какое-то время остаться с Шерон наедине. У них оставался всего один день… Одна ночь.
Столпы искр взмывали в по-вечернему светлое небо, где подобно солнцу сияла Новая Звезда, затмевающая собой все остальные. Самая светлая ночь была символом смены года, после которой звезда медленно пропадала с небосклона, оставляя чёрную беззвёздную, безлунную материю. Самая тёмная ночь — конец Восхождения, конец праздников.
Но пока зимние гулянья продолжались, и приглашённые высыпали из бального зала на улицу и смотрели яркое представление. Вспышки салютов взметались в небо, взрывались и под свист и смех пылью оседали на землю. Огненные змеи крутились в воздухе, изгибались, переплетались, создавая причудливые фигуры животных: от птиц до драконов.
— Это феникс? — спросила Шерон, удивлённо глядя на только сформировавшуюся картинку.
— Наверно. — Эдвард не успел рассмотреть — змеи уже разлетелись.