Пирожки с мясом
Шрифт:
Безобразная вышла сцена.
2
Да где же Маринка, чёрт побери?!
Лида в последнее время, как мазохистка, собирала зловещие слухи, жуткие истории о пропавших детях, изувеченных трупах, отрубленных детских головках. Впихивала всё это в уши и душу Максиму. Да что слухи: на днях в газете областной прошла нервомотательная статья о маньяке-убийце. Полгода весь город в страхе держал. Его выловили только на седьмой жертве. Затаскивал, зверюга сдвинутая, девчушку или мальчонку в тёмный угол, насиловал, всячески изгаляясь, потом прирезывал - пересекал
У-уф! Максим перевёл дух, расслабился - мелькнуло зелёное пальтишко, из дверей школы выскользнула Маринка, увидела его, махнула ладошкой. Он погрозил пальцем, показал - гляди на светофор! Максим специально не приближался к школьному порогу, не заходил внутрь: не дай Бог, поймает Маринкина учителка, пиши пропало - заговорит насмерть, начнёт педагогическими советами пичкать. Да и дочка вон уж какая взрослая, перекрёсток переходить умеет - ничего страшного.
Максим смотрел, как Маринка, вертя по-птичьи головой направо-налево, спешила к нему. Да-а-а, пальтецо у девчонки скукожилось - форма школьная уже на ладонь выглядывает, коленки торчат. И опять Лида весь подбородок ей зелёнкой измазала. Что ж она так! Простуда простудой, но девчонке-то не к лицу зелёнка.
Он вздохнул, встряхнулся, разгладил морщины: ладно, нечего на дочке своё настроение отыгрывать, надо с ней повеселее, а то она и так в последнее время всё больше пасмурная да задумчивая.
– Э-э, Пелагея! Пелагеюшка, чего так застряла после смены?
Маринка округлила глаза, робко улыбнулась.
– Какая я тебе Пелагея? Ты чего?
– Ах, прости старого папку-дурака! Как же я забыл, ты ведь у нас Мар-га-ри-та. Королева Марго.
– Папка, да чего ты?
– ещё сильнее оживилась дочь.
– Я не Маргарита никакая! Ты какой смешной сегодня. Балуешься, да?
Максим и сам приободрился, взял Маринку за руку.
– Пошли-ка быстренько нах хаус. Папка у тебя не балуется, а шибко умный. Он сегодня в одной книжке вычитал: оказывается, и Маргарита, и Пелагея, и Марина - это всё одно имя. Так звали греческую богиню красоты Афродиту. Одни звали её жемчужной, а это и есть по-гречески Маргарита. Другие её звали морской, а это по-гречески - Пелагея, по-латыни - Марина. А почему богиню морской звали, знаешь? Потому что она из морской пены родилась. А жемчужной почему? А моряки в её храмы жемчуг в дар мешками приносили. Вот и получается: ты - тезка всем Пелагеям, всем Маргаритам и самoй богине красоты Аф-ро-ди-те...
Максим плёл языком, насыщал дочь знаниями из книжки, что загнал утром за бесценок, а сам высматривал, не продают ли где курево. На углу Коммунистической он узрел трёх цыганок, ринулся к ним. Точно - "Космос" и "Винстон". Ну, на "Винстон" и глядеть нечего, не по зубам, а вот нашенский "Космос"...
– Почём?
– Бэри, дарагой! Дэсят рублэй. Дарам атдаю!
– Да ты что, цветастая!
– Максим всплеснул, по-бабьи, руками. Позавчера за шесть покупал.
– Инфлацыя, дарагой! Бэри, пака ест. На ладна -
Максиму отступать было некуда -уши распухли, вот-вот и лопнут, как пузыри от жевательной резинки. При дочке позориться не хотелось, но - куда ж деваться? Не оглядываясь на Маринку, вцепился в звенящую монистами старуху, начал уламывать, клянчить. Кое-как выцыганил - швырнула пачку, презрительно цыкнула:
– Цэ! На, куры задарам, раз такой ныщий!
Задаром-то задаром, а шесть рублей схватила, карга старая, за пазуху вмиг упрятала.
Максим хотел пободрее оправдаться перед Маринкой как-нибудь приосаниться и вдруг увидел: она неотрывно смотрит на кооперативный ларек на другом углу. Там из жёлтого тёплого окошка рука продавца методично совала покупателям вафельные кульки с застывшем пеной мороженого. Максим спрятал пачку в карман, крякнул, прочистил горло, взял дочку за варежку.
– Пошли, Марин... Сейчас дома картошки нажарим, молока бутылка есть.
Маринка вздохнула, молча пошла.
– А я дураки же люди, - начал пересаливать Максим, - вон те, мороженое берут. Да разве в кооперативах можно брать? Вчера вон по радио слышал - в Воронеже сто тридцать человек отравились таким мороженым. Да и холод собачий - враз ангина будет. Вот дураки...
– А я, пап, и не хочу мороженого, - тихо сказала Маринка, глядя в сторону, сглотнула.
– Ни капельки не хочу...
"Сволочь!
– сказал сам себе Максим.
– Чтоб ты подавился этими сигаретами!"
Ну что ж он никак не бросит дурацкую привычку пускать дым изо рта и ноздрей? Курить-то начал - смехотура - чтоб не потолстеть. И вот пристрастился. Книги вон из дома уже ворует, мороженое у дочки изо рта вырывает... Сволочь!
Максим хотел принагнуться, чмокнуть Маринку в щеку, но привычки к телячьим нежностям не обнаружилось, да и народу кругом - пропасть.
Они шли по самой толпливой улице города, Коммунистической - местной пародии на столичный Арбат. Справа и слева сплошной стеной тянулись магазины, лавки, лавочки; в центре пешеходной улицы возвышались обширные клумбы, окаймлённые скамьями-бордюрами. На одной из клумб торчал железный остов будущей елки, ершась обрубками труб. Два мужика впихивали в трубы сосновые ветки. Уже вовсю горели уцелевшие фонари. заполошенные люди сновали по размякшему от соли и грязи гнилому снегу от витрины к витрине, вскакивали в очереди, хватая всё подряд - после Нового года ожидался обвал диких цен.
Фу ты чёрт! Отец и дочь невольно встрепенулись, потянули носами. Из полураскрытых дверей с вывеской "Пирожки" обдало таким ароматом, что в животах ёкнуло. Максим за весь день хватанул два стакана чая, булочку и яйцо. Маринка в школе, конечно, тоже только булочкой да чаем обошлась, а от завтрака одни воспоминания остались. У-у-ух и запах! И вправду - мясной дух. Что интересно, стоят эти пирожки с мясом вполне по-Божески - целковый штука. А вроде - кооператив. Впрочем, ну их - ещё головы ломать да животы томить.