Пирожок по акции

Ракшина Наталья

Она смотрела с сомнением, недоверием, болью. Она вышла из машины, кутаясь в палантин, ощетинившись под порывами ледяного ветра осенней ночи. Туфельки проваливались в кладбищенскую почву, не успевшую схватиться льдом за несколько часов минусовой температуры.

Руку Ману все же дала — так, по-птичьи, сунула в протянутую твердую ладонь ледяные, как смерть, пальцы. И увидела то, что хотел показать рыжебородый мужчина.

Оно витало в паре метров над землей. Невидимое многим — кроме, разве что, странной пары нарядных людей около могильной плиты, да совы, сидящей на ближайшей сосне. Оно было нелепое. Грязное. Заблудившееся. Отчаявшееся. Жалкое. Не имеющее

конечностей, но пытающееся хоть к чему-то прикоснуться, хоть закопаться в пропитанную влагой болота почву погоста, хоть забиться в щель крошащегося памятника. Не имея век, оно хотело закрыть глаза, но не могло. Оно хотело хоть какого-то покоя — но в этом покое было отказано.

— Que es… — прошептала Ману, не в силах сдвинуться с места. — Не говори, что ты не колдун, Антонио…

Прим. авт.: Что это… (исп.)

Лозинский готов был надавать себе пощечин за то, что добавил к ее страхам такое зрелище, но лекарства бывают горькими, и только!

— Самоубийца. — Прошептал он. — Смотри, девочка. Ты ведь крещена по христианскому обряду?.. Ты католичка? Ну, все одно. Так забудь о благородной смерти с петлей вокруг шеи и душой, отданной силам зла. Судить будет Он, а не демоны или боги Шибальбы, чье время прошло. Даже если ты умрешь там, на земле, где их тени до сих пор могут покидать свой темный мир и пересекаться с миром живых. Оглянись.

Она подчинилась. Такие же сгустки непонятной материи — без плоти и подобия жизни, — можно было рассмотреть в белой мутной круговерти подступающего ночного снегопада. Не прощенные. Не упокоенные. Лишившие себя жизни в угаре слабости, пьяных слезах, приступе эгоизма по отношению к близким, в исступлении в ожидании конца света или вечного блаженства, обещанного ловцами человеческих душ. Отмеренная им вечность до окончательного высшего приговора только начиналась…

Женщина озиралась в непритворном ужасе, потому что вместе с внешними проявлениями потусторонних сущностей Антон отчасти передавал и эмоциональную окраску окружения. Это давило, угнетало — так, что хотелось завыть от тоски.

— Антонио… те, кто убили себя, здесь. Где же те, кто… убивал сам?

Лозинский медленно покачал головой.

— Их тут нет. Думаю, они в гораздо более страшном месте. Но однажды — только однажды! — я показывал потомку серийного убийцы призрак того, кто не раскаялся в содеянном. Я не захочу видеть это еще раз.

— А это…

Ману вцепилась в руку Лозинского.

Еще один сгусток грязного бесформенного мрака. Только не в одиночестве. Вокруг него плясало облако красноватых теней, не дававших даже сдвинуться с места. Минута за минутой, день за днем, год за годом.

— Кто-то заигрывает с тьмой и признает себя ее последователем, а потом идет до конца в порыве саморазрушения. Иногда — во время ритуалов. — Ответил профессор, добавляя последнюю каплю в бокал горького лекарства. — Просить-то у бесов можно многое при жизни, а вот дадут ли… Может, и дадут, но спросят по полной… Цена такая, что трата не окупится. Ни местью за смерть близких, ни чем другим. Пойдем отсюда, Маняша.

Профессор был вымотан физически и морально. Волшебным термосом с хорошей дозой виски он перед выходом из гостиницы не запасся, иначе готов был силой влить его в Ману, чьи плечи тряслись в беззвучных рыданиях всю недолгую дорогу до Сургута.

ГЛАВА 12.

Текила и пепел

— Так кто ты, Антонио?.. Говоришь, что не колдун, но знаешь про меня слишком много. И, как мне кажется, совсем недавно. То ли тебя осенило, то ли

кто-то поделился. Сеньора Торнеро исключается. Так кто же?.. Как ты живешь с тем, что можешь видеть?..

Они сидели в небольшом ресторанчике неподалеку от гостиницы, уже расставшись с одеждой «для приличного вида», потому что после визита на кладбище оба страстно хотели переодеться. Администратор гостиницы опять удивилась, когда заметила, что колоритная пара гостей, покинувшая холл несколько часов назад, вернулась в изрядно грязной обуви. Судя по уровню нарядности, эти господа должны были посетить то ли театр, то ли корпоративный банкет в серьезной фирме, а не бродить где-то по болотам.

Лозинский видел, какой настороженной стала Ману. Несомненно, дело в нем самом — и в том гнетущем видении, что показал ей мужчина менее двух часов назад. Также не приходилось сомневаться, что увиденное поразило ее до глубины души. Рассказывать ей о работе в ОМВО?.. Ни в коем случае. Но какие-то объяснения дать нужно. Желательно в убедительной и не пугающей форме.

— Понимаешь, — издалека начал профессор, — сам я точно не являюсь колдуном. Вот разве что предок мой мог им быть — но это по итогам народной молвы и исторических баек. Алла справедливо заметила: я не практикую и ко всяким практикам подобного рода отношусь отрицательно. Я не верю в белую магию, как и в обезличенную магию — тоже. Я вижу то, что ее сопровождает и часто — ее источник. Я не родился с этой способностью. Я ее приобрел.

Антон был хорошим преподавателем. Он умел в нескольких выражениях донести до студентов информацию и ее смысловую и эмоциональную нагрузку, на что некоторые его коллеги умудрялись тратить половину лекции, дословно пересказывая какой-нибудь учебник. Вот и сейчас Антон выстроил несколько коротких доходчивых выражений: о том, как его жизнь изменилась после звонка и о том, что звонят многим (если не всем), но не все отвечают. И о том, что ответственность за зло, совершенное предками, может обрастать «процентами» с каждым новым поколением — и звонок (или любой другой способ информирования о долге — актуален для потомков). И о том, что с некоторых пор он видит мир несколько иначе, чем другие люди. Смуглая женщина слушала его крайне внимательно. И выводы делала верные, причем слишком быстро.

— Часто ты показывал кому-то то, что я видела?..

— Когда как. — Антон тоже отвечал быстро. — И не только это, но и другие явления. Когда было нужно.

— Ты сам узнал о моем прошлом, или тебе помогли?

— Помогли.

— Какова вероятность того, что ты солгал на выставке, утверждая, что там нет владельца монеты?

— Высокая. И не спрашивай, насколько, я пока не скажу.

В черных глазах опять зажегся крохотный, но довольно зловещий огонек ярости.

— Я звоню Алле. — Отрывисто сказала метиска, откладывая в сторону меню, которое крутила в руках уже минут десять, заставляя официанта подходить к столу и удаляться обратно в глубину зала. — Моя договоренность с ней превыше всего, а это…

— Это пока лишнее. — Резко прервал ее Лозинский, ни в малейшей степени не боясь показаться грубым. — Меня послушай теперь. Я взялся за это дело и буду искать пути помощи Алле — и тебе, но не так, как ты хочешь. Для начала мне нужно посетить одно место — бывшее старообрядческое село на Урале. Тебе лучше полететь со мной — для этого я воспользовался данными твоего паспорта и уже заказал два билета на завтрашний рейс. Можешь ругаться и называть меня воришкой сколько угодно. Я не знаю, откровенна ли Алла, потому что многие моменты во всей этой истории меня смущают!