Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников

Павлова Маргарита Михайловна

* * *

Какая низменная проза! Объелся яблоками я, И виснет надо мной угроза, Что плохо ночь пройдет моя. Желудок нестерпимо режет, Раздулся бедный мой живот, И понял я зубовный скрежет, Который грешников нас ждет. Во рту погано так и кисло, Ни усидеть, ни стать, ни лечь. Угроза новая нависла: Грозится мама больно сечь. Я знаю, сбудется угроза, Мне кары той не избежать. Какая низменная проза, — В стыде и страхе трепетать! 3 сентября 1883

* * *

Я — учитель, ну так что же! Малый дома мне почет, И меня по голой коже Мать частехонько сечет. От пощечин рдеют щеки, Дома я босой сижу, Даже

в школу на уроки Босиком всегда хожу. Там строптивости и лени Бальзаминов не простит И на голые колени Стать нередко мне велит. Так порою час за часом С шалунами я стою, И хоть стыдно перед классом, Но уроки им даю. По щекам прибьет, ругает Бальзаминов; иногда Он и розгами накажет Так жестоко, что беда. Он прикажет, и мальчишки Подбегут ко мне, сдерут И рубашку, и штанишки, Бросят на пол и секут. Я реву, молю пощады, Слышу звонкий смех детей, Точно все мальчишки рады Свисту резкому ветвей. Даже те, кто сами были Ныне драны иль вчера, Точно разом позабыли, Что ведь порка — не игра. А инспектор не прощает, Он всегда неумолим, И удары он считает До назначенного им. <2 октября 1883>

* * *

Бальзаминов собирал В классе за ученье плату. У окошка я стоял, Вспомнил поле, кашку, мяту. Был я в блузе, босиком, Как всегда бываю в школе За учительским трудом, А в уме — леса да поле. Замечтался я, светло На душе внезапно стало, А под пальцами стекло Запотевшее визжало. Вдруг я слышу крик: — Шалить Вздумал в классе! Розог! Живо! Оголить да разложить! — Подбегают торопливо Четверо учеников. Вмиг раздет я, вмиг разложен, И упал, как с облаков, Я, в мечте не осторожен. Раздался свистящий звук, Началася порка злая. Я кричал, томясь от мук, О прощеньи умоляя. Но инспектор был суров, Сорок розог отсчитали. Ни мольбы, ни крик, ни рев Мне ничуть не помогали. Бальзаминову дана Власть большая надо мною, Мне расправа суждена Вслед за каждою виною. <13 октября 1883>

* * *

Утро. Солнце светит мне в окошко, А в душе тревога, скука, лень. Вижу, тучка крадется, как кошка, — Вот сейчас тут на пол ляжет тень. День опять пройдет в труде и скуке, Буду вновь мальчишкам толковать О Петре Великом, да об луке, Да о том, где надо ставить ять. Может быть, все мирно обойдется. Может быть, придут и боль, и стыд, К пустяку инспектор придерется, Выдрать розгами меня велит. Дома вновь докучные тетрадки, Где ошибок бестолковых сеть, Где все буквы кривы, косы, гадки, И за полночь с ними мне сидеть. В этой скуке, словно развлеченье, Если мать случайно рассержу, И под мукой жаркого сеченья На полу я голый полежу. <7 февраля 1884>

* * *

Как этот час был беспощаден! Я истомился, как в аду, И множество кровавых ссадин Пылает на моем заду. Инспектор был весьма рассержен Непослушанием моим, И вот я в классе был повержен На голый пол совсем нагим. За локти, за ноги держали Меня мои ученики, И два ученика стегали Меня во весь размах руки. Немного дети посмеялись, Потом затихли все, и вот Одни лишь в классе раздавались Мой рев, мольбы, ударов счет. Вот насчитали сто. — Довольно! В рубашке на коленях стой. Ну что, мерзавец, стыдно? больно? Да постоишь и в мастерской. — Звонок. Ушли на перемену. Потом опять даю урок. Весь красен. Каждому колену Пол одинаково жесток. Не слышно вовсе разговоров, И не смеется уж никто, И только раз сказал Егоров: — Небось, взревешь, как всыплют сто! <3 марта 1884>

* * *

В

переплетной мастерской Клей поставил на плиту я И работою другой Занялся, беды не чуя. Кто-то дров не пожалел Сунуть в печку потрудился. Живо клей перекипел И по всей плите разлился. Неприятен клейный смрад, И убыток — порча клея, И мальчишки все глядят На меня, вперед жалея. И кастрюлька вмиг снята, — Горячее клей, чем надо, — И очищена плита. Бальзаминову досада; Рассердился, стал вопить: — Захотел ты, видно, порки! Оголить и разложить! Отодрать на обе корки! — И пришлось мне на пол лечь. Начинается расправа, — Мальчуганы стали сечь, Хлещут розги слева, справа. <13 марта 1884>

* * *

Весенний вечер. Спит дорога. Тихонько свищут соловьи. Молчит недавняя тревога, И близко плещутся ручьи. Иду березовою рощей. Скажи мне, милый соловей, Что может быть милей и проще Весенней песенки твоей? Качнулась тонкая береза Под легким, свежим ветерком, — Но где ж пленительная роза, Сдружившаяся с соловьем? И вот березовые ветки Несут мне горестный ответ: — Здесь нету розовой беседки, И розы соловьиной нет. А если розочек желаешь, То в садик свой иди скорей; Там, сколько хочешь, наломаешь Себе березовых ветвей. Сегодня раннею порою Не розги пели там твои, — Ручные звонко над тобою Тогда свистали соловьи. На Юге соловей и роза Для сладких песенок сошлись, Тебе ж веселая береза И соловей в одно слились. <8 июня 1884>

* * *

В ночь, как папоротник цвел, В чащу я босой пошел Потихоньку ото всех, Поискать себе утех, Тайну ночи той открыть, Клад найти, счастливым быть. Но я тьмою был пленен, В сон ленивый погружен, Час заветный я проспал И цветка не отыскал. Просыпаюсь, — день давно, А в душе моей темно. Надо мне домой идти, Но забыл я все пути. К счастью, встретил я людей, Помогли беде моей. Но вернулся я домой Только в полдень золотой. — Где ты был? — спросила мать. Что сказать, чтоб не соврать? Говори или молчи, Знаю, будут розгачи, И признался я во всем, И пришлось мне голышом Наказание терпеть И под розгами реветь. 10 июля 1884

* * *

Еще немало мне осталось Тетрадок школьных просмотреть. Уж поздно. Я гоню усталость, Чтоб завтра не пришлось реветь. Но клонит сладкая дремота, Туман в глазах, темно кругом, Потяжелели отчего-то Босые ноги под столом. Дремлю, дремлю, и, засыпая, Вдруг мамин окрик слышу я: — Задрыхнул! Ж-у настегаю! — И вмиг дремота где ж моя! И снова спорится работа, Бежит рука с карандашом, Тихонько отбивают что-то Босые ноги под столом. Чулок на спицах быстро вяжет, На стуле сбоку сидя, мать, И знаю, — розгами накажет, Коль снова вздумаю дремать. <27 ноября 1884>

* * *

Все вместе: проворная пляска, Свист розог, и рев мой, и вой. Ветвей беспощадная ласка Так мучит, что сам я не свой. Лишь пятки танцуют без лени, Совсем неподвижен живот. Меня положив на колени, Мать порет, а боль все растет. Все порет, браня, упрекая. Реву я и вою, как зверь; Вдруг, новым стыдом обдавая, Скрипит, открывался, дверь. Мещанка знакомая входит И сын ее, мой ученик, И страх на мальчишку наводит Мой, розгами вызванный, крик. Лукаво смеется бабенка И стала мальчишку пугать: — И ты заревешь так же звонко, Как стану тебя я стегать. Учитель от этакой порки, Наверное, встанет сердит И мне тебя на обе корки Пороть хорошенько велит. 30 января 1885