Писательские дачи. Рисунки по памяти
Шрифт:
Скосили лопухи и крапиву, заказали плотнику круглый садовый стол и скамейки, посадили сливы и яблони. Привели дом в порядок — отмыли, оклеили свежими обоями, купили недорогую, но удобную мебель. Наверху устроили для Виктора просторный кабинет с окном в сад. Внизу — большая гостиная, где можно наконец-то принимать сколько угодно гостей.
Жизнь была прекрасна и сулила одно сплошное счастье.
И вдруг…
Это случилось летом шестьдесят восьмого, ночью, на даче. Виктору Юзефовичу стало плохо. Невыносимая головная боль, рвота, головокружение. Приехала «скорая», врач сказал, что это по всем признакам острое отравление, велел промыть желудок, принять
Ничего не помогало, Виктору Юзефовичу становилось все хуже. Алла в отчаянье примчалась к нам. Утром на нашей машине его перевезли на их московскую квартиру, вызвали врача из литфондовской поликлиники. Тот поставил диагноз: спазм головного мозга. Велел лежать, соблюдать полный покой, ни с кем не общаться даже по телефону. Лекарства, уколы, неподвижность.
Алла от него не отходила. С дочкой на даче оставалась няня. Весь поселок всполошился, все старались чем-нибудь помочь.
Через неделю-другую Виктору Юзефовичу стало лучше, он поднялся с постели. Немножко нарушилась координация движений, но врачи сказали, что это пройдет и что он еще легко отделался. Посоветовали отказаться от алкоголя и кофе, не напрягаться, не наклоняться, не утомлять себя работой, помнить про первый «звоночек».
Это он-то, с его энергией и жизнелюбием, станет беречься!
Снова общение с друзьями, застолья, рюмка-другая водки и работа, работа. У него было столько замыслов!
Увы, болезнь отпустила его не надолго. Вскоре случился микроинсульт. И началась совсем другая жизнь: больница, санаторий, лечебные процедуры, надежды на какое-то чудодейственное японское лекарство, которое достать было почти нереально, но стараниями друзей все же удалось достать. На какое-то время лекарство помогло — снова наступил период относительного выздоровления, и снова не долгий. И опять по кругу: профессора, консилиумы, больницы, процедуры, сильнодействующие препараты, постепенно менявшие его характер.
Замыслы так и остались неосуществленными, из-под пера еще выходили какие-то рассказы, но далеко не в прежнюю силу. Он это чувствовал, мучился, впадал в угрюмость. Ушли праздничность, радушие, заразительная веселость. Изменился он и внешне: погрузнел, стал одышлив, малоподвижен. Подволакивал левую ногу при ходьбе. Ему поставили искусственные зубы, ровные, правильные, но лишившие его улыбку прежней притягательности.
А тут еще история со злосчастным тибетским травником.
Сначала прошел слух, что на Тибете (потом оказалось — всего лишь в Алма-Ате) живет старичок-знахарь, который лечит от неизлечимых болезней заговорами и травами. Старичка тайно привезли в Москву, нелегально поселили у кого-то в квартире, и среди московской интеллигенции начался невероятный ажиотаж. К целителю толпами устремились жаждущие исцеления. Друзья Виктора и Аллы решили: надо непременно устроить к нему Виктора.
Сам Драгунский в чудеса не верил и к старичку ехать не хотел. Его долго уговаривали. Особенно старались Россельсы. Владимир Михайлович был заикой, брызгал слюной, шипел, таращил глаза — от этого его рассказы о волшебнике-целителе звучали особенно убедительно.
А главное, Аллочка уговаривала: вдруг целитель поможет? Чем ты рискуешь?
Не так еще и легко было попасть к старичку на прием, но Россельсы через своих многочисленных знакомых устроили, был назначен день и час.
Целитель встретил Виктора, сидя на полу, на коврике, скрестив ноги. Старательно шаманил, жег сухие травки, что-то приговаривал по-казахски, делал руками какие-то пассы.
На Виктора Юзефовича все это произвело комическое впечатление.
А через некоторое время в журнале «Крокодил» был напечатан рассказ Драгунского, в котором писатель
Особенно обиделись Россельсы, и отказали ему от дома. Многие в поселке перестали с ним здороваться. Но не наша семья. Родители мои не верили ни в каких знахарей, а Виктора и Аллу очень любили. Отца фельетон, правда, огорчил, но больше по причине литературной слабости.
Драгунский глубоко переживал охлаждение тех, кто еще недавно перед ним стелился. Алла Васильевна горячо сострадала мужу, пыталась всем объяснить, что он не хотел ничего дурного, умоляла быть к нему снисходительнее, потому что он очень, очень болен.
Никто еще тогда не понимал, до какой степени он болен. У него была злокачественная церебральная опухоль, постепенно сжиравшая его мозг.
В декабре 1971 года, вернувшись из Германии, я пришла на Каретный ряд навестить Драгунских. Привезла Виктору Юзефовичу в подарок немецкий колокольчик.
Отяжелевший, мрачный, с погасшими глазами Виктор Юзефович сидел за столом на кухне. Рядом — шестилетняя Ксюша. Перед обоими — тарелки с гречневой кашей, чашки с молоком. Его глаза на минуту вспыхнули чем-то прежним мне навстречу и тут же снова погасли. Он взял колокольчик плохо действующей левой рукой, какое-то время смотрел на него, словно припоминая, что это такое. И равнодушно отставил в сторону.
Алла пододвинула поближе к мужу чашку, нечаянно толкнула ее, несколько капель молока пролилось. И вдруг он злобно закричал на нее, швырнул на пол ложку. Ксюша заплакала. Алла начала успокаивать ее, его, было видно, что она на пределе усталости, но в ее взгляде на Виктора были только нежность и забота. Она очень плохо себя чувствовала — ей нужна была операция на щитовидной железе, но приходилось откладывать, потому что Виктор не мог ни дня без нее обходиться.
— Ты не представляешь, как это мучительно, — сказала она, когда мы ненадолго остались вдвоем, — видеть, как он превращается в собственную противоположность. Он раздражается по любому поводу, взрывается, кричит, потом плачет, умоляет простить его… Боже мой! Разве я могу на него сердиться! У меня сердце кровью обливается от жалости! Мне сказали: эта болезнь не поддается лечению, она может тянуться и год, и два. Организм у него крепкий, так что наберитесь сил и приготовьтесь к худшему.
Виктор Юзефович умер в мае 1972 года.
После его смерти семья осталась почти без средств, потому что всё скопленное за много лет было вложено в дачу, истрачено на лечение. Надо было как-то выкручиваться. Алла и выкручивалась как могла: продала машину, сдала на лето комнату на даче двум знакомым дамам, устроилась на работу преподавателем английского языка в медучилище. Зарплата мизерная, но ей нужен был стаж для пенсии.
А главное, Алла Васильевна начала борьбу за переиздание книг Драгунского. Борьба была нелегкая: книги его упорно оттеснялись, задвигались в тень менее талантливыми, но более прыткими авторами, которые видели в нем, даже мертвом, своего конкурента. Издатели тоже не очень охотно шли ей навстречу: им нужна была высокая партийная идеология, революционная тематика, а смешной мальчик Дениска с его светлячком, манной кашей и безыдейной мечтой о слоненке в этом смысле не очень соответствовал.