Письма (1876)
Шрифт:
Главное же, прошу Вас, любезн<ый> Михаил Александрович - сделайте мне расчет как можно вернейший и точный: сколько у нас страниц всего, то есть с доставленной теперь частью третьей главы, и много ли еще надо написать страниц. Поймите, как это для меня важно, и пришлите мне расчет в продолжение дня.
Прилагаемая корректура (1) была мерзейшим образом в типографии продержана, а потому заняла у меня вдвое времени. При расчете страниц обратите внимание и на вставку в корректуре.
В<аш> Ф. Достоевский.
(1) далее начато: 2-й
685. M. А. АЛЕКСАНДРОВУ
31 марта 1877. Петербург
Любезнейший и многоуважаемый Михаил Александрович,
Вот Вам окончание №. 5 страничек тексту (с 38 по 42 стран. включительно), составляющих по моему расчету непременно 2 1/2 страницы печатных "Дневника". Но
А потому для этой последней третьей недостающей страницы и прилагаю объявление о "Русской старине".
Затем сами будете видеть: если все-таки будет недоставать, то каким-нибудь образом растяните в печати объявления о "Р<усской> старине" и наше.
А если окажется слишком много текста, то можно кой-что сократить в объявлении о "Русской старине" по примеру прошлого месяца, да и само объявление стеснить. Если же можно и совсем обойтись без объявления о "Р<усской> старине", то, пожалуй, и не печатайте.
Ради бога, выручите. Я уже более не способен писать ничего на этот №, да и голова трещит.
Жму Вам руку
В<аш> Достоевский.
Р. S. Выйти непременно надобно послезавтра в субботу 2-го апреля. Цензор не выкинет ни слова.
На обороте: Михаилу Александровичу Александрову
686. А. Ф. ГЕРАСИМОВОЙ
16 апреля 1877. Петербург
С.-Петербург, 16 апреля 1877 г.
Многоуважаемая А. Ф.
Я был болен и занят весь месяц, но хоть я и теперь очень занят, так что не имею возможности отвечать на письма, но на Ваше письмо, от 15 марта, не могу отказать себе в сердечной потребности черкнуть Вам хоть два слова (хотя Вы и не требовали ответа). Мне хотелось Вам только выразить, что из второго письма Вашего я узнал Вас вдесятеро больше, чем из первого, и неудержимо желаю Вам высказать, что глубоко уважаю Вас. То, что Вы говорите о Вашем отце (который, хотя невольно, но всё же причиною Вашего тяжелого положения), о том, что он хотя и не образован, а лучше многих образованных, о том, как Вы его любите и боитесь огорчить, - все это рисует Вашу прекрасную и твердую душу. Не удивляюсь после того, что жених Ваш (которого Вы не любите) так дорожит Вами. Решение Ваше выждать шесть месяцев превосходно. Много воды утечет до тех пор, а там как бог пошлет. Я во всяком случае, чем только могу, буду служить Вам. В половине мая выеду из Петербурга, но к концу августа буду в Петербург обратно (кроме того, буду на 10 дней в конце нюня). Во всяком случае я еще раньше шести месяцев буду в Петербурге.
А засим Вас глубоко уважающий Ф. Достоевский.
687. С. Е. ЛУРЬЕ
17 апреля 1877. Петербург
Петербург 17 апреля/77.
Многоуважаемая и добрейшая Софья Ефимовна,
Я всё нездоров, и всё в хлопотах, и из сил выбился. Думал, выпустив №, отдохнуть и всем ответить на письма (Вам первой), но столько прибыло новых писем, требовавших самого немедленного ответа из-за самых разнообразных, но не терпящих ни малейшего отлагательства причин, и столько явилось новых посетителей, из которых иные до того странные, что не было возможности не развязаться с ними как можно скорее, - что на это и ушло всё мое время (и уходит здоровье), и только теперь я схватываю несколько минут, чтоб Вам ответить. Во-первых, спасибо за то, что Вы так ко мне привязаны. А во-вторых - напечатал я о Гинденбурге по Вашему письму: не повредил ли Вам этим чем-нибудь в Вашем кругу? Сомнение это зародилось во мне только теперь. Когда я писал и печатал, в соображении моем были только Вы, а теперь думаю и про всю Вашу среду. Уведомьте меня, и если я чем-нибудь Вас огорчил или рассердил, то простите.
Ваше письмо очень любопытно, но, главное, Вы спрашиваете: что Вам делать при семейном разногласии, особенно по вопросу об экзамене? Мое бы мнение такое: не будьте с родителями жестки, не идите слишком напролом; ведь всё равно их мнений Вы не переделаете, а между тем они всё же Вам родители, отец и мать, и не можете же Вы поступить с ними жестоко и растерзать их сердца. Если любите несчастных и хотите служить человеколюбию, то знайте, что самое высшее несчастие в том, если (1) люди хорошие, добрые и великодушные не понимают или перестают понимать, вследствие своей среды и прежней жизни, известных идей и вступают в явное разногласие даже с теми, которых желают любить и осчастливить. Всего чаще это встречается между отцами и детьми. Без сомнения, и Вы не можете отдать в жертву всё свое и все самые дорогие свои убеждения, но всё же Вы должны быть снисходительны и сострадательны к ним до последнего предела. В этом настоящий подвиг человеколюбия, и нечего рваться
Насчет Виктора Гюго я, вероятно, Вам говорил, но вижу, что Вы еще очень молоды, коли ставите его в параллель с Гете и Шекспиром. "Les Misйrables" я очень люблю сам. Они вышли в то время, когда вышло мое "Преступление и наказание" (то есть они появились 2 года раньше). Покойник Ф. И. Тютчев, наш великий поэт, и многие тогда находили, что "Преступление и наказание" несравненно выше "Misйrables". Но я спорил со всеми искренно, от всего сердца, в чем уверен и теперь, вопреки общему мнению всех наших знатоков. Но любовь моя к "Misйrables" не мешает мне видеть их крупные недостатки. Прелестна фигура Вальжана и ужасно много характернейших и превосходных мест. Об этом я еще прошлого года напечатал в моем "Дневнике". Но зато как смешны его любовники, какие они буржуа-французы в подлейшем смысле! Как смешны бесконечная болтовня и местами риторика в романе, но (4) особенно смешны его республиканцы - вздутые и неверные фигуры. Мошенники у него гораздо лучше. Там, где у него эти падшие люди истинны, там везде со стороны Виктора Гюго человечность, любовь, великодушие, и Вы очень хорошо сделали, что это заметили и полюбили. Особенно что полюбили фигуру l'abbй Myriel. Мне это ужасно понравилось с Вашей стороны.
Вы пишете мне анекдоты про Ваших местных чудаков. Рассказал бы я Вам про чудаков, которые меня иногда посещают, и, уж конечно, удивил бы Вас.
Не скучайте, скрепитесь на время, а там и опять в Петербург или в Москву (где тоже есть курсы). Я верю, что Вы успеете, потому что у Вас есть характер.
В середине мая я уеду из Петербурга в деревню, но до того времени Вы мне, может быть, и напишете. Тогда сообщу Вам и адрес мой (летний то есть).
Преданный Вам искренно Ф. Достоевский.
(1) далее начато: до<брые>
(2) далее было: Вы
(3) вместо: тысячным приданым - было: тысячами приданого
(4) было: и
688. В. И. ЛАМАНСКОМУ
20 апреля 1877. Петербург
20 апреля/77.
Многоуважаемый Владимир Иванович,
Дома я никакого извещения не нашел, как надеялся по словам Вашим, что мне уже послано "в числе других". А потому, рассудив, что всё это может быть еще в проекте (тем более что вчера не успел расспросить Вас точнее), не рискнул потерять вечер на предполагаемое "приветствие", потому что страшно запоздал с "Дневником", а время дорого и хлопот пропасть. Да и с "приветствием" могло выйти много хлопот: пиши я его для себя в "Дневнике", например, я бы был покоен, а тут я все-таки пишу для многих, которые могут остаться недовольны, непременно стали бы критиковать, поправлять - и время мое было бы потеряно. Главное же опять-таки в том, что всё это может быть еще только в проекте и не состоится.
А потому не рассердитесь, многоуважаемый Владимир Иванович, на меня за мой отказ: буквально завален собственным делом, а это бы меня отвлекло ужасно.
Ваш весь Ф. Достоевский.
Р. S. Конспект того, что Вы изложили мне дорогой для обработки, показывает, что Вы первый напишете в десять раз лучше Многих других. Я слишком в этом уверен.
689. О. А. АНТИПОВОЙ
21 апреля 1877. Петербург
21 апреля 1877 г.