…В воскресенье были в театре, так как Горький читал свою пьесу "Дачники". Он был не один, а со своими друзьями… Пьеса не произвела на нас сильного впечатления – может быть, мы ее невнимательно прослушали, буду читать ее один. Вчера я не играл и решил покончить с визитами. Поехал к Икскуль фон Гильдебранд, которые накануне поднесли мне венок с такой надписью, которую я поскорее спрятал: "Гениальному художнику, давшему сценическому искусству новую этику". Это не та Икскуль, которую ты знаешь, а какая-то шведская актриса, игравшая в Петербурге "Эдду Габлер" и потом
вышедшая замуж за посланника1. Не застал их дома. Еду к Савиной, она больна и принимает меня в таком виде. Думаю, что обстановка была не без расчета; она и кокетничала и говорила много комплиментов, но напрасно – не действует. Тем не менее я засиделся у нее, заслушавшись ее рассказов о театре. Оттуда к Варшавским, так как они в среду едут за границу…
190*. М. Г. Савиной
20 апреля 1904
Петербург
Глубокоуважаемая Мария Гавриловна!
Вы подумайте! что я наделал! опять напутал! Сегодня случайно заглянул в свой репертуар, и, о ужас… в воскресенье, 25-го, я обещал две недели назад графине Паниной поехать в ее народный театр1, а по окончании спектакля пить к ней чай и вести один деловой, театральный разговор. Дело касается одного нового предприятия, о котором я мечтаю2, и потому невозможно не быть у нее. Что же делать? В понедельник, среду и четверг я играю – остается свободным один вторник. Простите, глубокоуважаемая Мария Гавриловна, мою забывчивость, надеюсь, что я вовремя спохватился и еще не доставил Вам хлопот по отмене обеда.
Надеюсь, что Ваше здоровье поправится.
Целую Ваши ручки и извиняюсь, что так плохо пишу и на такой неприличной бумаге. Нахожусь в театре, так как играю сегодня, и пишу в антракте.
Глубоко уважающий и искренно преданный
К. Алексеев
Вторник 20/IV-904
191*. В. В. Котляревской
10 мая 904
10 мая 1904
Москва
Дорогая Вера Васильевна!
Шлю Вам из Москвы дружескую благодарность за Ваше неизменное и доброе отношение ко мне, к жене и к театру. Нестору Александровичу тоже низко кланяемся и благодарим. Я недоволен этой поездкой потому, что глупо и неинтересно трепался. Делал совершенно ненужные визиты, а хороших друзей и знакомых почти не видал. Как избегнуть повторения той же ошибки в следующие разы – недоумеваю…
Результат этой бесцельной тормошни тот, что по приезде в Москву я захворал и по сие время сижу дома – насморк, кашель, бронхит, переутомление и проч. Тем не менее приходится много работать, так как дело в театре кипит. Материальные результаты нашей поездки оказались блестящими. Говорят, очистилась крупная сумма. Какая – не знаю… В самый день приезда, почти прямо со станции, поехал на чтение переводов Метерлинка Бальмонтом1. Переведено хорошо, но чтение… да простит ему бог. Зато Ваш кумир говорил великолепно, почти вдохновенно. Я погружаюсь с его помощью в мрак смерти и пытаюсь заглянуть за порог вечности. Пока еще ни розовых, ни голубых чувств в своей душе не обретаю. Очевидно, необходимо какое-то опьянение. Не знаю только, к какому из средств прибегнуть: к женщине или к вину… В бальмонтовском смысле, очевидно, первое средство действительнее. Я по крайней мере был свидетелем следующего. В первый раз на беседе Бальмонт был окружен дамами и был опьянен и вдохновлен. На следующий же раз я подсел к нему с одной стороны, а Немирович с другой. С двух сторон мы его обкуривали
благовонием наших папирос. Он, окруженный дымом, казалось, сам превращался в облако и отделялся от земли. Увы, это опьяняющее средство не помогло, напротив… он стал только чихать, сморкаться и скоро ушел с головной болью, не сказав ни одного слова языком вечности… Итак, я бросаю курить, пью водку, ухаживаю за женщинами и только после этого примусь за mise en scene и репетиции. Думаю, что это будет самая приятная из моих постановок. Подружусь с Мишей Громовым и с Омоном… и тогда только пойму прелесть Метерлинка.
Жена чувствует себя лучше и очень жалеет, что в Петербурге была кислой и не могла заехать к Вам. Не сердитесь на нее и на меня. Она, т. е. жена, отомстила мне за буйную жизнь в Петербурге, она, наверно, припрятала дома свой грипп и по возвращении в Москву заразила меня им, приковав меня таким образом на целую неделю дома. На днях решится моя летняя участь. Еду ли я в… как его зовут-то? Забыл то место, где Вы будете за границей. Напишите, ради бога, а то я приеду по ошибке в Читу и там с нетерпением буду ждать Вас и Нестора Александровича. Поклон Нестору Александровичу. Целую ручки.
Душевно преданный К. Алексеев
192. А. П. Чехову
3 июня 1904
Дорогой Антон Павлович!
Я опять захворал и не могу выезжать. Мне не придется Вас проводить, и я очень грущу об этом1. Жена передаст Вам это письмо и пожмет Вашу руку за меня. Мысленно буду с Вами, постоянно буду вспоминать о Вас и желать, чтоб Вы поскорее ободрились и за лето окрепли настолько, чтоб провести всю будущую зиму безвыездно в Москве. Будьте здоровы и не забывайте
любящего и душевно преданного
К. Алексеева
1904. 3 июня
Любимовка
193*. О. Л. Книппер-Чеховой
3 июня 1904
Дорогая Ольга Леонардовна!
Опять захворал и не могу Вас проводить. Дай бог Вам доехать благополучно и великолепно провести лето.
Целую Ваши ручки.
Не забывайте
любящего и преданного
К. Алексеева
3 июня 1904 г.
Любимовка
194. Л. Я. Гуревич
9/VI 904. Москва
9 июня 1904
Многоуважаемая Любовь Яковлевна!
Получил Ваше хорошее письмо в разгар отчаянной подготовительной работы к наступающему сезону и в момент расчета с истекшим годом. В это время не остается ничего иного, как складывать всю корреспонденцию в один ящик, в надежде ответить на нее при первом удобном случае.
Дня два как я кончил работу и передохнул, и начинаю с Вашего письма, чтоб исправить мои старые грехи.
Простите великодушно за задержку – право, она произошла против моей воли.
Я искренно тронут как Вашим вниманием, так и всеми хорошими словами, и уверяю Вас, что жду и прочту Вашу книжку с большим интересом.