Письма 1926 года
Шрифт:
Les deserts lieux [393] я получила в подарок от Бориса и дарю их тебе.
Сен Жиль, 14 августа 1926
Дорогой друг,
получил ли ты мое последнее письмо? Спрашиваю, потому что бросила его в отходящий поезд. Почтовый ящик выглядел весьма зловеще: пыль в три пальца и огромный тюремный замок. Я это заметила уже бросив письмо, рука слишком поторопилась — письмо, наверное, там и останется — до Второго пришествия.
393
Пустынные места (фр.).
Примерно дней десять назад. Содержание? Письмо и есть — содержание, стало быть, его не имеет, и все же, не вдаваясь в подробности: нечто о том, чтобы спать вместе, тебе и мне (et le lit—table evanouie [394] [395] ).
(То письмо звучало совсем иначе, и поезд, который его... несет и хоронит — свистел и выл иначе, чем пассажирский. Если я его услышу, я сразу пойму, там ли еще мое письмо.)
394
И постель — обеспамятевший стол (фр.). Из сб. „Vergers".
395
Последняя строка стихотворения «Combien a-t-on fait aux fleurs» («Сады»).
Дорогой Райнер, Борис мне больше не пишет. В последнем письме он писал: все во мне, кроме воли, называется Ты и принадлежит Тебе. Волей он называет свою жену и сына, которые сейчас за границей [396] . Когда я узнала об этой его второй загранице, я написала: два письма из-за границы — хватит! Двух заграниц не бывает. Есть то, что в границах, и то, что за границей. Я — за границей! Есмь и не делюсь.
Пусть жена ему пишет, а он — ей. Спать с ней и писать мне — да, писать ей и писать мне, два конверта, два адреса (одна Франция!) — почерком породненные, словно сестры... Ему братом — да, ей сестрой — нет.
396
E. В. Пастернак с сыном ездила в Германию к родителям и сестрам Б. Пастернака на июль-август 1926 г. Ее предполагаемая поездка в Париж, о которой писал Пастернак Цветаевой, не состоялась.
Такова я, Райнер, любое сношение с человеком — остров, и всегда затонувший — целиком, без остатка [397] .
В другом человеке мне принадлежит лоб и немного груди. От сердца отступаюсь легко, от груди — не отступлюсь. Мне нужен звучащий свод. Сердце звучит глухо.
Райнер, напиши мне открытку, всего два слова: письмо, что было в поезде, получил или — не получил. Тогда я напишу тебе большое письмо.
Райнер, этой зимой мы должны встретиться. Где-нибудь во французской Савойе, совсем близко к Швейцарии, там, где ты никогда еще не был (найдется ль такое никогда?Сомневаюсь). В маленьком городке, Райнер. Захочешь — надолго. Захочешь — недолго. Пишу тебе об этом просто, потому что знаю, что ты не только очень полюбишь меня, но и будешь мне очень рад. (В радости — ты тоже нуждаешься.)
397
По-немецки: mit Haupt — und Haut — und Haar.
Или осенью, Райнер. Или весной. Скажи: да, чтоб с этого дня была и у меня радость — могла бы куда-то всматриваться (оглядываться?).
Уже очень поздно и я устала, поэтому обнимаю тебя.
Марина
Прошлое еще впереди... [398]
Отель Гоф-Рагац,
Рагац (кантон Сен Галь),
Швейцария,
19 августа 1926
Тот поезд, Марина (с твоим предыдущим письмом), поезд, которому позднее ты отказала в доверии, домчался до меня в полном изнеможении; зловещий почтовый ящик был стар, как бывают стары верблюды и крокодилы, с юности защищенные старостью: надежнейшее свойство. — Да, да и еще раз да, Марина, всему, что ты хочешь и что ты есть; и вместе они слагаются в большое ДА, сказанное самой жизни...: но в нем заключены также и все десять тысяч непредсказуемых Нет.
398
Неточно процитированная Цветаевой строчка из стихотворения Рильке «Ich bin derselbe noch, der kniete...» («Часослов»). Эту же строчку Цветаева вспоминает 4 мая 1928 г. в своем письме к В. Н. Буниной: «А знаете полностью тот стих Рильке?
Vergangenheit steht noch bevor
Und in der Zukuft liegen Leichen...»
Прошедшее еще впереди,
И лежат в будущем трупы... (нем.)
(Неизданные письма. С. 400). О прошлом, которое повторится в будущем, Цветаева говорила неоднократно. Так. 11 октября 1927 г. в письме к Л. О. Пастернаку Цветаева, утверждая, что она «всеми корнями принадлежит прошлому», писала (по-французски): «Et ce n'est que le passe qui fait l'avenir» (Лишь из прошедшего возникает грядущее (фр.).).
Если я менее уверен в том, что нам дано соединиться друг с другом, стать словно два слоя, два нежно прилегающих пласта, две половинки одного гнезда (хотел бы я вспомнить, как будет гнездо по-русски (забыл!), гнездо для сна, где обитает большая птица, хищная птица Духа (не жмуриться!)... если я менее (чем ты) уверен... (быть может, из-за той необычной и неотступной тяжести, которую я испытываю и часто, мне кажется, уже не в силах преодолеть, так что я жду теперь не самих вещей, когда они ко мне просятся, а какой-то особенной и верной помощи от них, соизмеримой поддержки?)... то
...Не откладывай до зимы!... [399]
...«Можешь не отвечать...» — заключила ты. Да, пожалуй, я мог бы не отвечать: ибо как знать, Марина, не ответил ли я еще до того, как ты спросила? Уже тогда, в Валь-Мон, я искал его на картах: cette petite ville en Savoie... [400] , теперь это сказала ты! — Сдвинь вне времени, сделай явным, словно все уже было: подумал я, читая тебя. Но на полях своего письма, справа, ты сама написала: «Прошлое еще впереди»... (Магическая строчка, но в каком тревожном контексте!)
399
По-видимому, именно это восклицание Цветаева передает по памяти. рассказывая Пастернаку 31 декабря 1926 г. о последнем письме Рильке к ней (см. с. 201—202 наст. издания).
Лето 1930 г. Цветаева проводила в Савойе, на юге Франции. Готовясь к отъезду, она писала Н. Вундерли-Фолькарт:
«В ближайшие дни я уезжаю в Савойю — там должны мы были встретиться с Рильке. Он спрашивал: когда? Я сказала: в комнатах я сидеть не хочу, а снаружи зимой холодно, поэтому — Тогда он сразу же мне ответил — и так странно (весь он!)— писал о чем-то совсем другом и вдруг внезапно, без перехода:
Только не откладывать до весны!
Это было его последнее письмо. Я тогда удивилась: ему-то незачем так спешить, из-за меня тоже незачем. Что такое? — Это было то самое.
Вот».
400
Этот городок в Савойе (фр.).
Итак, забудь, милая, начисто, кто что спрашивал и отвечал, возьми это (чем бы оно ни обернулось) под защиту и власть той радости, которую ты несешь, в которой я нуждаюсь и которую я, наверно, тоже несу, когда ты первая делаешь шаг навстречу (он уже сделан).
Молчание Бориса беспокоит и огорчает меня [401] ; значит, все-таки мое появление преградило путь его бурному стремлению к тебе? И хотя я вполне понимаю, что ты имеешь в виду, говоря о двух «заграницах» (исключающих друг друга), я все же считаю, что ты строга и почти жестока к нему [402] (и строга ко мне, желая, чтобы никогда и нигде у меня не было иной России, кроме тебя!) Протестую против любой исключенности (она коренится в любви, но деревенеет вырастая...): принимаешь ли меня и таким, еще и таким?
401
Пастернак приводит эти слова в письме к З. Ф. Руофф 12 мая 1956 г.: «Он жаловался ей, что я больше не пишу ему, что это огорчает и заботит его. (B-s Schweigen kummert und bekummert mich)» // Вопр. лит. 1972. № 9. С. 171.
402
По поводу этого места Цветаева вспоминала в письме к Пастернаку в 1935 году: «Все близкие мне — их было мало — оказывались бесконечно мягче меня, даже Рильке мне написал: Du hast recht, doch Du bist hart — и это меня огорчало потому, что иной я быть не могла» (Новый мир. 1969. № 4. С. 197).
Райнер
Сен Жиль, 22 августа 1926
Райнер, отвечай только «да» на все, что я хочу, — поверь, ничего страшного не будет. Когда я говорю тебе, Райнер, что я — твоя Россия, я говорю тебе лишь (еще раз), что люблю тебя. Любовь живет исключениями, обособлениями, отстранениями. Она живет в словах и умирает в поступках. Стремиться быть твоей Россией в действительности — для этого я слишком умна! Оборот речи. Оборот любви [403] .
403
По-немецки: Redensart — Liebesart.
Райнер, я называюсь иначе: я — все, что ты есть, все твое бытие (быть означает: тобой живут. Etre vecu. Chose vecue [404] . Страдательный залог).
Веришь ли, что я верю в Савойю? Верю, как и ты, словно в царство небесное. Когда-нибудь... (Как? Когда?). Что я видела в жизни? Вся моя молодость (с 1917-го года) — черная работа. Москва? Прага? Париж? Сен Жиль? Везде — одно. Плита, метла, деньги (их отсутствие). Вечная нехватка времени. Ни одна женщина из твоих подруг и знакомых не живет так, не могла бы так жить. Не мести, не чистить — вот мое царство небесное. Слишком скромно? Да. Ибо слишком скверно мое царство земное. Райнер, я написала по-немецки: чистить — чистилище [405] (прекрасное слово), чистить здесь, чистилище там, чистить, пока не сметут в чистилище и т. д. Так я пишу, Райнер, — от слова к вещи, слово создавая за словом. Так, думаю, пишешь и ты.
404
Труднопереводимая игра: бытие, которым (которое) живут. Вещь, которой (которую) живут (фр.).
405
По-немецки: fegen — Fegfeuer.