Письма без марок
Шрифт:
«…От папы нет писем.
Почему он не пишет?
На душе тревожно.
Я сижу у окна, отложив учебники.
Весна. Солнечно.
На молодую травку, что протянулась вдоль тропинки, пересекающей двор, ложится тень облака.
Я смотрю, как медленно движется она по земле, подбираясь всё ближе к нашему дому.
Сердце колотится всё беспокойнее, и страшные мысли лезут в голову.
Хочется заплакать.
Успокаиваю сам себя — зачем понапрасну расстраиваться, когда ничего ещё неизвестно?..
Может, папе просто некогда писать?..
На
Хлопнула калитка.
Послышались шаги на крыльце, потом встревоженный мамин голос:
— Вова, где ты там? Скорее сюда…
Я отскакиваю от окна. Выбегаю на крыльцо.
Рядом с мамой стоит бабушка Катя. Она смотрит на меня с тревогой.
Мама протягивает мне письмо:
— Только что почтальон принёс… Читай скорее… Я не могу… Видишь, не отцовской рукой написано…
Беру из дрожащих маминых рук письмо.
Осторожно надрываю конверт.
Начинаю читать.
„Как ни тягостно будет для Вас…“
Строки письма сливаются перед глазами в одну чёрную линию.
Ничего не могу разобрать.
А мама с бабушкой ждут. У них слёзы на глазах.
И я с трудом пересиливаю себя, дочитываю до конца…
Мне сразу становится не по себе. Дрожу весь, словно на лютом морозе…
Хочется крикнуть: „Папа! Папочка! Неужели тебя больше нет? Не верю! Не верю! Ты жив, жив, жив!“
Но в руках у меня письмо со страшным словом: „погиб“…
Так вот почему ты так долго молчал, не писал нам…
И никогда больше не придут от тебя письма.
А мы с мамой всегда их так ждали…
*
Мы с мамой сообщили всем родственникам и друзьям отца о его гибели.
И почтальон принёс нам сразу три письма.
Одно от моей бывшей учительницы — военной медсестры Анастасии Ивановны Нестеренко, другое от дяди Миши, который теперь воюет танкистом на фронте, и третье — от папиного родственника Тимофея Егоровича из города Кинешмы, где мы жили прежде, до переезда в село.
Тимофей Егорович пишет, что папин брат Василий пропал без вести и сейчас у них нет никого родных, кроме нас…
Самое большое письмо пришло от Анастасии Ивановны.
Его мы читали три раза, и мама каждый раз плакала. Вот оно, это письмо:
„…Не плачьте, дорогие, не плачьте! Не надо!
Знайте только одно, что ваш отец погиб как герой — за жизнь сына, за его цветущее будущее…
Память о нём пусть хранится в ваших сердцах вечно. Жаль только, что могилки его сейчас не найти!..
Я знаю, нелегко забыть человека, с которым, ты Вова,
И вдруг — его нет?!
Как трудно перенести это горе!
Мне кажется, что вот-вот вы пришлёте мне письмо, и там я увижу, как прежде, привет от твоего папы…
Ты должен понять и запомнить, Вова, навсегда одно: твой папа пал смертью храбрых, он до последнего своего дыхания был в рядах первых, ибо он у тебя — герой.
Когда будешь изучать историю нашей партии, в которой состоял твой отец, ты, Вова, откроешь для себя много славных имён героев нашего Отечества, узнаешь о стойких борцах за народное счастье. И тогда поймёшь, мальчик, почему твой отец так жил и так погиб.
По-иному он не мог. Ведь он у тебя жил, работал и воевал, как коммунист.
И погиб коммунистом“.
*
Я согласен с Анастасией Ивановной — лучше погибнуть в бою, чем жить трусом, прятаться от опасности.
Вспоминаю, как нынешней зимой мы ловили в лесу человека, который убежал с войны, спрятался в лесу, на другом берегу Иргиза.
Дезертир построил себе там, в непролазной чаще, шалаш из веток.
По ночам он, как голодный волк, пробирался в село, воровал кур и лазил по чужим погребам.
Колхозники решили поймать его — оцепили лес со всех сторон и двинулись в самую чащу.
И мы, школьники, шли рядом с ними.
Целую неделю выслеживали дезертира, пока не набрели на его шалаш.
Он вышел к нам, злой и бородатый, весь оборванный, со впалыми обмороженными щеками.
Мы вели его по сельской улице, и женщины плевали ему в лицо, ругали самыми страшными словами.
А он шагал с опущенной головой, боялся взглянуть людям в глаза.
Противно было смотреть на этого жалкого труса.
Не спас он свою продажную шкуру, получил по заслугам!
Так ему и надо!
Ни к кому в жизни я не питал ещё такой лютой ненависти, как к этому изменнику… Он не достоин даже малейшей жалости. О нём и вспоминать противно…
А о моём отце все говорят с гордостью и любовью.
Каждый вечер приходят к нам в избу разные люди, которые знали отца, работали вместе с ним. И все они вспоминают о нём что-то хорошее, доброе.
Приходили работницы из пекарни, где отец прежде работал.
Приходили плотники, вместе с ними он когда-то строил дом на улице Советской.
И все называли отца настоящим коммунистом, честным и справедливым, мастером на все руки.
*
Сегодня вот раскопал в мамином комоде давнюю красную папку. В ней — справки всякие, трудовая книжка, профсоюзный билет и вырезка из кинешемской газеты „Приволжская правда“, где помещена заметка о том, как моего отца — лучшего плотника фабрики — рабочие принимали в партию.