Письма Григория Сковороды Михаилу Ковалинскому
Шрифт:
Бедным был Павел, который ничего не хотел;
Бедным делает не денежный ящик, а душа,
Взлетающая высоко к небу.
11
[Октябрь (?) 1762 г.]
Ты спрашиваешь: если счастье в нас, почему людская толпа
Так редко и столь немногие его достигают?
О, потому что им трудно управлять своей душой
И потому что не научились обуздывать влечения.
Извилистыми тропами холмистой местностью через глубокие рвы
Несется безумный всадник, не умеющий управлять конем.
По морям, по землям, сквозь железо и огонь несется тот,
Кто неразумную душу не направляет разумом.
Итак, что же остается? Читать блаженные книги,
Которые очищают душу и учат сердце уступать.
Мало внутренней работы, нужно выразить ее делами.
Теперь ты новобранец: упражняясь, станешь воином.
Из этих воинов происходит тот дивный царь,
Каким был Христос и его ученики.
Дражайший
Хорошо ли я использовал время, начав сегодня беседу с тобою такими речами? Полагаю - неплохо.
Твой Григорий Саввич
Узнай, что называется блаженной жизнью.
Все отложи и туда обрати свое сердце.
Всем сердцем следуй правилу, следуй таким божиим словам:
О сын, сын мой! Отдай мне свое сердце!
Отдай мне все свое сердце; если ты отдашь
Часть своего сердца миру, я не возьму твоего сердца.
Счастлив тот, кто способен достичь счастливой жизни.
Но счастливее тот, кто в состоянии ею пользоваться.
Недостаточно найти здоровую пищу и питье,
Если вкус твой поврежден болезнью;
Недостаточно сияния света дневного солнца,
Если свет головы твоей испорчен.
Деятельное бездействие увеличивает наши силы:
На кораблях и колесницах мы стремимся к лучшей жизни.
Но то, к чему ты стремишься, с тобой,
Оно, мой друг, находится внутри тебя.
Если ты доволен судьбою, ты останешься в покое.
Не тот счастлив, кто жаждет лучшего,
А тот, кто доволен тем, чем обладает.
Если тебе...
12
Наижеланнейший мой Михаил!
Я потерял было твои стихи, неблагоразумно достав их из кошелька, но скоро, засветив свечу, нашёл их на полу. Хотя они мало обработаны, всё же, поскольку они твои, они мне сильно нравятся: в них, как в каком-либо чистейшем источнике, я очень ясно вижу твою дорогую для меня душу, склонную к честности и и полезным наукам, и, наконец, ко мне, твоему другу. Ты просишь меня известить, если роясь в книгах хорошихавторов, я найду какое-нибудь золото. Что может быть мне приятнее и сладостнее этой твоей просьбы? Прекрасно ты назвал золотом мудрость, которая и в Священном писании именуется то женою, то жемчугом, то золотом. Хорошо, что я теперь один, без проживающих со мною коллег, хочется вволю с тобой поболтать. Но я решил послать тебе некоторые прекраснейшие и наиболее изящные изречения из нашего Плутарха, особенно касающиеся отличия льстеца, это как бы цветочки, собранные от разных времен от подлинного друга. Я не хочу, чтобы ты оставался в неведении относительно этих изящных рассуждений, которые мне доставляют громаднейшее удовольствие, а я знаю, что ты, как это свойственно дружбе, разделяешь мои вкусы и потому примешь в дар тот или другой душистый цветок и сможешь с него подобно пчелке взять частицу меда и сложить в душе тот полезнейший для здоровья сок, дабы, делая это часто, ты вырос со временем в совершенного мужа, в меру, как говорит Павел, полноты Христа, и дабы питать не только нашего земного Адама, то есть тело, но и тем более Адама невидимого. Но откуда у меня эта болтливость?
Уже давно должен говорить с тобою не я, а Плутарх. Навостри уши! "Но я не осел", - скажешь ты. Однако не одни ослы имеют длинные уши, но и олени. О, болтун! Мой Михаил! Поверь мне, я достаточно над этим потешался и будучи один. Но заключим мир!
"Я полагаю, не было необходимости обличать в лести Мелантия(греческий философ), прихлебателя Александра Ферейского (ферский тиран), который на вопрос, как погиб Александр, сказал: будучи перенесен в мое чрево. Кто теснится вокруг обильного стола, тех от него не удержит ни огонь, ни медь, ни железо". Чуть дальше: "Итак, кого же следует остерегаться? Того, кто не производит впечатления и не признается, что он льстит; того, кто не встречается тебе около кухни; который не меряет тень, чтобы узнать время обеда, но по большей части трезв, ведет себя заботливо и хочет быть союзником в делах и участником тайн. Подобно тому как, по словам Платона, высшая несправедливость состоит в том, чтобы казаться справедливым и не быть им, так и в данном случае следует признать опасной такую лесть, которая обманывает, а не ту, которая действует открыто, и ту, которая действует серьезно, а не ту, которая принимает форму шутки". Но остановись, мой Плутарх! Ах! мой Михаил! Замечаешь ли ты, что Плутарх различаем между льстецом и льстецом? А именно: один открытый, а другой - скрытый. Один шатается у стола богатых, мелет вздор, шутит, льстит, смеется. А другой, прикрывшись маской серьезного мужа и мудреца, выдает себя за надежного мудрого советника, достойного всякой почести. Первый стремится к тому, чтобы по-нищенски выпросить пищу и напитать чрево чужими обедами, другой, наподобие змеи вкрадываясь в доверие, выведывая тайны, стремится к тому, чтобы причинить вред простому и неосмотрительному человеку и даже совсем погубить его. О, подлинно адская змея. Это посланцы сатаны, прикрытые человеческим образом. Я сам испытал шесть или семь ударов со стороны этой ядовитой чумы. Какой злой гений направляет их на простые сердца? Что у них общего с людьми искренними, не знающими и не располагающими
Твой Григорий Саввич
В воскресенье, около полуночи.
13
[Октябрь 1762 г.]
Здравствуй, дражайший друг, мой Михаил! Вчерашняя моя грубая шутка о свиньях и ослах, боюсь, показалась тебе оскорбительной (в этом возрасте мы все легкомысленны); она была слишком крепко приправлена уксусом, а тебе, серьезно погруженному теперь в эти великолепные пустяки, нет ни времени, ни охоты слушать шутки. Это тревожит меня из-за любви. Почему я так грубо пошутил, отнеси к тому отвращению, которое я обычно в сильной степени чувствую к этим людям, к этим, так сказать, кипрским быкам. Подобно так родители, видя, что ребенок, ползая по земле и играя, неосторожно попал в нечистоты и в них движется и возится, обыкновенно со смехом ему делают замечания и, чтобы легче указать ему на нечистоты и отозвать от того места, говорят, на кого он теперь похож с руками, ногами и ртом, обмазанными этими желтыми нечистотами, а он, слыша насмешки и считая недостойным поступком, что те, для кого он должен быть всего дороже, обращают его в посмешище, плачет до тех пор, пока родитель, не вынося плача, поспешно подойдя, не освободит его от грязи и, обтерев тело, не осушит его слезы, - так и душа друга, видя, что душа твоя имеет дело с этими грязными и достойными свиней пустяками, и зная, что ты нашим общим родителем - богом создан для чистого и небесного, смеется и шутит не над тобою, но над местом, где ты находишься, тебя же самого любит более, чем родного брата. Ты нам пришли три слова, если для четырех нет времени. Ибо я во сне видел, что получил от тебя присланные мне стихи, двустопные или анакреонтовские - не помню: все, что пришлешь, будет для меня нектаром. Будь здоров, мой дорогой!
Будь дома в первом часу дня.
Твой Саввич.
14
Харьков [Октябрь 1762 г.]
Самый дорогой из самых дорогих, заботы и утешение моё, юноша, преданный музам! Здравствуй, товарищ, более дорогой, чем самые дорогие, Михаил, друг из Аттики! (так учитель мотивировал ученика к изучению древнегреческого языка)
Ты действительно расточителен: вместо трех слов, ты мне подарил в десять раз больше; я просил три, а получил тридцать. Ты подражаешь Юпитеру, а Зевс то ясен. То дождлив. Часто в один день он проливает столько дождя, сколько было бы достаточно для орошения земли в течение целого месяца, делая землю смертных, то слишком сухою, то слишком влажною, очень похожею на губку, погруженную в воду. Я знаю портного, который в течение двух или трех месяцев свято хранил правило не касаться сивухи, но по истечении времени поста, в один день столько поглощал нектара "артемовского", сколько три пребольших мула или три аркадских осла, мучимые жаждой, выпивали воды. Ты говоришь, моя сила в осуждении. Правильно! Ибо если... Но я по пословице оставляю тебя наподобие вороны с открытым ртом и иду в греческую школу
Будь здоров, дражайший!
Твой Григорий Саввич.
Перед наступлением сумерек, ожидая нас дома, веди себя, как улитка: никогда не выползай... По-видимому, я не учел особенностей твоего возраста.
[Конец октября - начало ноября 1762 г.]
15
Харьков, конец октября - начало ноября 1762 г.
Возлюбленный друг Михаил!
Я не могу удержаться от того, чтобы, наконец, не сообщить тебе небольшую частицу того, чем меня вскоре после твоего ухода не терзал, как это обыкновенно делают софистические тернии, а исключительно радовал наш Плутарх. Бессмертный Боже! Как он рисует дружбу! Как ярко он описывает ворону, украшенную чужими перьями, как лукавейшего льстеца, принимающего личину друга, которого греки называют льстец. Но приведу тебе подлинные слова нашего Плутарха:
"Как монету, так и друга следует испытывать ранее, чем в нем будет нужда, чтобы узнать его не после того, как мы пострадали, а иметь опыт в распознании льстеца, дабы не подвергнуться неприятностям. Иначе мы окажемся в положении тех, кто, испробовав наконец яд, почувствовали, что он смертелен".
Ибо мы не одобряем как этих, так и тех, которые полагают, что самим делом разоблачают себя те льстецы, которые ведут себя ласково и приятно. Ибо друг не должен быть неприятен или груб, серьезность и строгость дружбы не состоит в резкости поведения, но самая ее эта красота и серьезность должны быть приятны и милы... Не только тому, кто несчастен, приятно видеть лицо благожелательного человека.