Письма и записки Оммер де Гелль (Забытая книга)

Вяземский Павел Петрович

№ 10

Париж. Четверг, 14 ноября 1833 года

Я имела неимоверный успех, все старики восторженно хлопали, я их остановила одним взглядом, но их энтузиазму не было перерыву. Какие знатоки собрались у Тю-фякина! Они каждую ноту умели оценить. После ужина я потихоньку встала и, переодевшись вивандьеркой, в красной, очень коротенькой юбке (я так выросла, помнишь ту юбку, которую я надевала в прошлом году?), выступила с барабанным боем, застав их еще за ужином, и речитативом им произнесла: «Без папа, без мама, без огня». Изумлению их не было границ. Три иностранные князя просили меня им пропеть «Марсельезу», которую я им пропела с неимоверным воодушевлением. Эти три австрийские князя были крайне возбуждены и успокоились, когда я им пропела во второй раз «Идемте, дети отечества». Они целовали мои руки и сулили золотые горы, но когда я сделала вид, что склоняюсь на их предложения, то один за другим принимали вид, точно проглотили горячую воду. Эти три австрийские князя, я их назову тебе, а то, пожалуй, не упомню. Вот их имена: князь Роган Рошфор, князь Когари и князь Дидрих-штейн.

Все трое из Вены. Они все трое весьма еще бодрые старики. Тут был крайне привязчивый старик с отвисшей губой, Александр Тургенев. Ему только пятьдесят лет. Он очень умен и занимается разысканиями в наших архивах. Поздравляю его и желаю ему много счастья, а меня бы оставил в покое. Одни из них почти никогда, а многие уже несколько лет как не посещают театров. На вечере были два князя Роган (один из них Гемене), князь Крой-Гавре; князь Роган Гемене вернулся из Лондона и туда же опять уезжает. Он звал меня на семейный обед через три дня. Непременно поеду, но петь не буду. Им шестерым было около пятисот лет. Мой Тюфякин без ревности смотрел на их ухаживания. Однако когда Роган Гемене взял мою ножку и поднес ее к губам, то он сильно закашлялся. Полез за моей ножкой и князь Крой-Гавре, но сам чуть-чуть не задохся. Из остальных приглашенных я припоминаю графа Жерсей, генерала, имя которого я совершенно забыла, кажется, виконт Лагамелиней, граф Партуно Гомар, который отозвался с большим уважением о трудах мужа. Ему вторил Гумбольдт, говоря о моем муже, как о новом светиле; мне очень польстили их похвалы, и когда, сойдя с лестницы, я давала моему лакею ногу, чтобы он надел дульеты, то сам Гумбольдт, с живостью молодого человека, выхватил дульету у лакея, надел бережливо одну из них, а Гомар взял другую, любуясь ими и ожидая очереди. Гомар спросил меня, сколько я буду брать за мой вечер.

— Четыре тысячи франков за час, с каждого слушателя.

И, вообрази, на другой день посыпались карточки с приглашениями на обеды. Также звали три австрийские князя. Верно, цена подходящая.

Жиске, префект полиции, хотя ему было с небольшим сорок лет, несмотря на молодые годы, был приглашен на вечер. Он до глубины сердца тронул меня тем неподдельным восторгом, с которым слушал меня и видимо любовался мной, и проводил нас до кареты. Через несколько минут карета остановилась, и мой Жиске впрыгнул в нее с отвагой пожарного. Старики правы, не приглашая людей моложе их на свои вечера. Я очень обрадовалась ему и усадила напротив себя, рядом с матерью. Я всегда езжу в четвероместной карете, чтоб платья не съеживались и не мялись, и я охотно отдала ему мою ногу на съеденье, затем обе. Мать моя дремала или казалась спящей. Он у меня оставался до трех часов утра. Я очень люблю Жиске, он мой самый верный друг, и всю полицию его обожаю. Я переговорила с ним о затеваемой школе для князя Тюфякина. Первоначальную мысль он совершенно одобрил; это единственное средство развлечь старика. Он мне посоветовал обратиться к Луизе Мейер в улице Сен-Мартэн, № 22, отдающей клавикорды напрокат, продающей ношеные платья, всякий хлам и т. д.

— Поручите ей вести дело. Это женщина примерной честности, она берет десять процентов, работает за десятерых, бьется из-за каждой копейки и в каждой копейке вам отдаст отчет. Вы останетесь довольны. Вы будете иметь меньше забот, содержание вам обойдется несравненно дешевле и вам не будет никаких хлопот. Как практично!

№ 11

Понедельник, 25 декабря (1833 года)

Я увезла с собой Полину на пятнадцать дней. Мы сегодня танцуем у Тюфякина. Я увожу Полину каждую субботу вечером. Она у меня гостит до утра понедельника. Когда бал у Тюфякина, то я отвожу ее во вторник.

№ 12

4, 5, II, 12, 18, 19, 25, 26 января 1834 года

С каким нетерпением я ожидаю этих дней. Я, однако, хожу дежурить исправно к Тюфякину. 13-го и 27-го мы танцуем. Полина всем нравится. Я была на бале королевы бельгийской. Так много было выпито на этом бале, что король запретил подавагь вина на балах.

№ 13

Февраль 1, 2, 8, 9, 15, 16, 22, 23

Все эти вечера мы проводим у Тюфякина и заходим иногда днем. Полина очень мила и совсем обворожила старика. 10-го бал у Тюфякина.

№ 14. ДЕВИЦЕ МЮЕЛЬ

Среда, 12 февраля 1834 года

Как скучно, что ты нездорова. Масленица в разгаре, по милости лорда Сеймура, бульвары кишат народом. Много верхом, в самых разнообразных костюмах. Экипажи лорда Сеймура тянутся один за другим и переполнены замаскированными молодыми людьми, которые несколько раз проехали между двух рядов экипажей, бросая конфетти и муку в народ и даже в мой брег. Я тут очень чинно сидела около бульваров. Покрытые с головы до ног мукой, мы пожелали позабавиться и сами. Я не вытерпела и просила лорда покутить с ним вместе. Он нас принял очень охотно, но с условием, что я допущу моих замаскированных воспитанниц, разумеется, с Луизой Мейер, присоединиться к нам. Мы разместились наудачу, но попарно, каждый кавалер имел свою даму. Мы часто менялись. Мы все одеты были дебардерами, как и ученицы мои; одна Луиза Мейер одета была Пьерро. Мы неистовствовали так, что лучше выдумать трудно. Демидов, одетый весь в розовом атласном жюстокоре, галопировал на белой лошади, кидаясь во все стороны со своей мукой, так что лошадь пала под ним, и мы его приняли в наш экипаж с криком неподдельной радости.

Мы кутили целых три дня, так что я могла едва выспаться к отправке из Куртильи. Я некоторых из них нарядила в костюм французской гвардии. Мы, миновав заставу, попали в Гран-Сен-Мартэн, загородный трактир, содержимый Денойэ. Давка была ужасная. Моим девчонкам бока порядочно намяли, пока они нас оберегали. Мы

толкались по этим бастрингам и ничего замечательного не видели. Я видела как сквозь сон быка, шествующего в Палэ Рояль, окруженного несметной толпой с трубачами впереди. Их, говорят, встречает в Палэ Рояле герцог Орлеанский и завтракает с этой толпой. Я вовсе не желала его видеть. Я спросила сержанта, где же настоящий канкан, и, подобрав юбки, сделала ему мое пресловутое па.

— Я приехала сюда и хочу видеть «бурный тюльпан». Мне сержант отвечал:

— В участке, прекрасная дама.

Вот единственно умная вещь, которую мне удалось слышать в течение всей длинной ночи. Две из наших дам повздорили (герцогиня Д. и графиня Л<егон> из-за какого-то школьника). Это было в «Ванданж де Бургонь» Сцену эту будто бы предсказывает Люше в книге «Сто один», за год назад, в 1833 году. Лорд Сеймур протестовал против этого описания; взялись исполнить его программу (лорд Сеймур протестовал против некоторых неточных подробностей). Этот молодой мальчик оказался бароном де Шассирон, ему едва шестнадцать лет; он нас очень забавлял, выделывая действительно невозможные фигуры им представляемого Христофа Колумба с графиней Л<егон>. Не знаю, право, мы ли исполняли программу Люше или это было в воздухе самых заведений. Герцогиня Д. уехала в слезах, получив здоровенную оплеуху. На другой день Тюфякин мне задал порядочный нагоняй. Дело почти доходило до разрыва. Я ему объясняла, что взяла мою школу, чтобы они ознакомились с mise en scene [39] , чтобы они, наконец, имели понятие о couleur locale [40] , что я их взяла с собой, чтобы он не подумал ничего дурного — и разревелась, как ребенок. Тут мой добрый старик растрогался и сказал мне:

39

Мизансцена, постановка (фр.). — Ред.

40

Местный колорит (фр.). — Ред.

— Я вам все, кажется, позволяю, но не таскайтесь, ради бога, по грязным трактирам.

№ 15

Март 1, 2, 8, 9, 15, 16, 22, 23, 29 и 30

… [41] бал. Мы праздновали масленицу — до 9 марта, а начали 9 февраля. Я весь месяц провела с графом Валевским. Он вернулся из Алжира героем. Он поляк и сын Наполеона и вальсирует как бог. Герцог Орлеанский дуется, герцог Немурский жмется, точно аршин проглотил, Морни сбежал, д'Альбон мне наговорил дерзостей: у него на другой день была дуэль с Лютероде. Лютероде очень гордится, что ходит с подвязанной рукой, я его вожу в моей коляске по Елисейским полям. Тюфякин читает мораль, но ничего не берет: мои паутинные нити перепутались. Оно так и следует. 10-го Полина вернулась с отцом. Он мне не на шутку куры строит. Милости просим. Он мне подарил сорок тысяч франков за мои хлопоты и заботы о дочери. Это гораздо остроумней всей остальной масленицы. Кажется, графиню Л<егон> пригласили уехать в Брюссель, чтобы дать успокоиться скандалу. К счастью, я все время не снимала маски, хотя было очень душно.

41

Пропуск в подлиннике.

№ 16. ГРАФИНЕ ЛЕГОН в БРЮССЕЛЬ

Понедельник, 10 марта 1834 года

Я была нынче в театре, давали «Дон-Жуан». Вид зала был очень хорош, и туалеты отличались истинной роскошью; королева имела бархатный пунцовый ток. Она меня вызвала в свою ложу и хвалила мой туалет: платье из крепа жонкиль, юбка, разрезанная спереди и закрепленная букетами из анютиных глазок; их было пять по лифу; в промежутках виднелась атласная юбка жонкиль; рукава в три буфа, лиф с мысом, образованным эмалевыми пуговицами фиолетового цвета, вокруг осыпанных бриллиантами; на голове шнурок из фиалок, и в косу была вдернута бриллиантовая эгрета. Она не могла налюбоваться моим туалетом; она знала, что это герцогу ничего не стоит, а крупных и мелких бриллиантов у меня было на сорок тысяч франков. Она воображала, что я влюблена в него по уши. Я ей сказала, что бриллианты — подарок моей матери. Я из театра повезла с собой Полину, и мы плясали до упаду. Бедный Тюфякин приходил и спрашивал у моих танцоров, скоро ли кончится бал. Меня он и не спрашивал, боясь, что я этим огорчусь. После финального канкана я велела играть котильон. Истощенный вид Тюфякина не помешал ему нас встретить с сладострастной улыбкой, когда мы подошли к нему втроем: герцогиня Валенсей, Полина Мюель и я. Выбор пал на Полину Мюель, которая с сияющей улыбкой, взяв его под руку, отправилась с ним в кабинет. Она все это даром проделывает. Она просто душка. Граф Валевский со мной вальсировал до упаду. Когда музыканты заиграли мазурку вслед за котильоном, я думала, что Тюфякину дурно сделается. Он Валевского не жалует и боится, что его Николай из Парижа отзовет. Ну, так что же, я с тобой в Петербург охотно поеду.

№ 17

Апреля 5, 6, 12, 13, 19, 20, 26, 27

7, понедельник

После бала мы поехали верхом с Полиной. Время было чудное. 13-го апреля мы поехали в Консерваторию с герцогиней Брольи смотреть чудную девушку. Мне очень хотелось ее завербовать в школу Тюфякина. Оттуда мы заехали вместе в мастерскую Давида д'Анжер; он лепил статую г-жи Сталь, матери герцогини. Она говорит, что мать ее точно живая. Около двух часов мы ездили слушать немецкого проповедника в Темпль де Биллет. Проезжая улицу Сен-Дени, мы повернули в улицу Урс и Гренье-Сен-Лазар. Мы увидали воздвигающуюся баррикаду около улицы Мобие и снова наткнулись на баррикады; мы свернули вправо, так и не слыхав знаменитого проповедника.