Письма и записки Оммер де Гелль (Забытая книга)
Шрифт:
20, воскресенье
Мы опять поехали к Давиду д'Анжер. Склад моего ума и моя манера держать себя ей живо напоминали мать. Я драпировалась в шаль г-жи Сталь и приняла ее позу по указанию герцогини. Вошел знаменитый Араго; я продолжала рассказывать наши приключения на прошедшей неделе.
21, понедельник
Я много вальсировала с Валевским. Я полагала, что одержала верх над моей чувственностью. Но, увы, мои добрые пожелания обратились в дым. — Проповедника, которого мне не удалось услыхать в Темпль де Биллет, зовут, кажется, Мундт.
№ 18
Май 3, 4, 10, 11, 17, 18, 24, 25, 13
5 и 19
После бала мы каждый раз ездили верхом вчетвером, с Валевским и Морни, который
№ 19
Июня 1-го
Мы эти два дня провели вместе, я только ходила с Полиной к Тюфякину, Полина уехала с отцом в Эпиналь. Наше прощанье было раздирательным.
№ 20. ПОЛИНЕ <МЮЕЛЬ>
Париж. Понедельник, 2 июня 1834 года
Душка ты моя, как грустно без тебя. Что тебе делать в твоем скучном Эпинале? Приезжай лучше в Компьен. Мы весело заживем, у меня дача прекрасная, близ леса. Мы переезжаем через десять дней. Но не пугайся, у старика своя дача: его вилла за две версты от моей дачи. Мой предмет теперь герцог Немурский. Я люблю его несравненно больше, чем большого Цыпленка, которого отпустила на время в отпуск; пусть ходит в школу графини Л<егон). Ему это нужно; пусть попробует. Герцог Немурский горячо взялся поправить мои дела в Мартинике. Граф Дюшатель принялся за дело и отстаивает наши интересы. Оно не только ничего не будет стоить правительству, но сбережет еще несколько миллионов субсидий, платимых туземным сахарозаводчикам. Я поручила г. Риду осмотреть мои плантации и представить планы. Тюфякин взял на себя все расходы на поездку. Скажи отцу, чтобы он тебя привез, скажи ему, что я о том прошу его на коленях. Моя мать и во сне бредит о моем величии. Она все воображала, что я выйду замуж за Демидова, и так ему надоела, что он, избегая наш дом до свадьбы, совсем отвык к нам ходить. И бог с ним. Тюфякин также его терпеть не может.
Я обязана г. Геллю знакомством с графинею Суза. Это чудная женщина, она так восхищается моими стихотворениями, доселе не изданными. Ей было более семидесяти лет, когда мы познакомились. Я часто обедаю у нее и провожу с ней вечера до восьми часов. Граф Морни вдается в религию. Мы втроем читаем одного из отцов церкви. Когда я ухожу поранее, то Морни меня провожает пешком по Елисейским полям до дому, куда я спешу, чтобы переодеться. В двенадцать, когда я возвращаюсь, расфранченная, от князя Тюфякина, я часто встречаю Морни на нашей улице, ожидающего моего возвращения. Ты не можешь себе представить, как это меня трогает. Он много говорит с г. Керминьяном о своих плантациях свекловицы и читает ему свои записки. Жиске ему советовал устроить свеклосахарный завод в большом виде. Они так много об этом говорили, что я во сне видела, как из большущей свеклы я сама вывожу на огне растопленный сахар. Когда я им рассказывала мой сон, они помирали со смеху; сон повторяется очень часто. Уж не несчастие ли какое-нибудь? Матью де Домбаль и генерал Бюжо постоянно приводятся этими господами как авторитеты. Я молчу и думаю про себя, сколько я теряю с моими невольниками в Мартинике. Я сильно работаю в пользу уничтожения субсидий, платимых правительством в пользу туземных сахарозаводчиков. Они все поставят вверх дном и нарушат порядок, устроенный самой природой. Я нашла у моего Тюфякина брошюру четырнадцатого года «Три послания о Николае Бонапарте»:
Сдавите, заставьте бродить свекловичный сок, Все вино в погребах обратите в сироп — И получите сахар. Вы кофе хотите, Бобы и цикорий тогда обожгите — И Мокко чистейший получите вы. Триумфа искусства достигнули мы [42] .Морни почти каждый день ходит к нам и понимает совершенно мои отношения к Тюфякину, и я так привыкла к нему, что, думаю, очень бы полюбила его. Досадно, что его интересы заставляют его поддерживать партию, враждебную нашим колониям. Моя мать часто уезжает в Лион, г. Керминьян навещает нас изредка и останавливается в отеле «Мирабо». Мой муж еще реже посещает меня. Он был в Париже всего два раза по два дня в течение шести месяцев: один — при отъезде в Марсель и раз при переезде из Вьена в Куломье. Моя мать не унывает и явно, хотя заочно, покровительствует Анатолю. Она желает разжечь мою страсть к нему. Не понимаю ее расчета. Понимаешь ли ты что-нибудь? Я его ненавижу, потому что он не захотел жениться на мне. Я с ним была бы верная жена. Я так боюсь его.
42
В
Моя мать купила альбом Шеффера, не настоящего: «Что говорят и что думают», где я представлена на бале, кажется, в 1832 г., в пансионе. Я имела с Демидовым очень мне памятный разговор. Он просил моей руки. Я тогда думала, что мы— родные, мы себя держали совершенно как брат и сестра. Я вклеила на память лист из альбома, а остальные изорвала на папильотки. Моя мать, так ему надоедавшая прежде, возвратясь из Лиона, мелким бесом распинается перед ним. Он ей дарил пустяки, но, однако, ценные. Я и бровью не моргнула. При посещении г. Гелля моя мать еще более возненавидела его. Я страстно его любила и на два дня заперлась с ним вместе, никого не допуская, кроме моей девушки.
На третий день мой бедный муж имел сильный припадок кровавого поноса, с корчей в кишках, и уехал, опять харкая кровью. Моя мать в остервенении его ругала всячески за то, что он видимо притворяется и выеденного яйца не стоит. Доктора решили, что нам надобно иметь две спальни и что лучшее, что можно придумать, это нас отделить морем. Я была в оцепенении. С десятого года я была одержима припадками чувственности. Замужество казалось исходом для моих припадков, ниспосланным провидением, которое сжалилось как будто, видя мои мученья. И вот жданная свадьба открыла настежь обе двери для приключений. Моя мать бранила мужа на всех перекрестках, но он весьма понравился Тюфякину, который пригласил его на партию виста, Морни также, а карточку Демидова он отослал назад. Демидов для твоего приезда мне подарил очень красивую лошадь. Ее зовут Джипси, очень смирна а рысью бежит отлично.
№ 21. ГРАФИНЕ Л<ЕГОН>
(Доставлено ею в префектуру в 1836 году и возвращено мне г. Жиске в том же году)
Понедельник, Компьен, 14 июля 1834 года
Я часто виделась с герцогом Немурским с отъезда в Компьен, где он стоял в лагерях. Я его раньше принимала в том же ателье по улице Сент-Оноре. Я долго страдать не умею; заметив волокитство герцога Орлеанского за женщиной, с которой я очень дружна, я с ним объяснилась откровенно, и мы расстались добрыми друзьями. Я вовсе не привязывалась к мужчинам и этим именно брала. Меня считали совершенной дурочкой, и все охотно шли на меня. Правда, я в первое время очень страдала, и герцог Немурский сжалился надо мною. Он был моим конфидентом во время моих интимных отношений к герцогу, и мы часто говорили о нем. Я восемь месяцев провела с ним. Чего же больше?
Герцог Немурский давал большой обед в замке, чтобы взбрызнуть свои генеральские эполеты. В тот же день я совершенно случайно собрала моих школьных товарищей в Компьенском лесу. Они еще все были в пансионе. Полина Мюель, девицы Фульд, Оппенгейм и мисс Марианна Эллис. Девица Кастеллан одна воспитывалась, как птица. Они все собрались на несколько дней у г-жи Андерсон, имевшей свою девочку в том же пансионе. Я одна была замужняя. Я не говорю о г-же Андерсон, которая видала виды: она постоянно нам говорила, что император Николай, будучи великим князем, отличил ее на бале в Эдинбурге. Это было, кажется, в двенадцатых годах или, пожалуй, еще ранее, и она намекала нам, что это было не простое ухаживание и что она вынуждена была пойти замуж за мистера Андерсона, который был простой смертный, но имевший значительные деньги.
Я была в полном смысле маленькой царицей в нашем маленьком обществе. Герцог Немурский, лорд Дуглас, сын герцога Гамильтона, лорд Педжет, третий сын маркиза Англезей, подполковник Негрие, Эдгар Ней, молодой Пажоль прибежали к нам после обеда, немного навеселе. Мы уже были отчасти готовы. Великолепный полдник был сервирован нам королевскими служителями. Шампанское и херес наполняли наши бокалы. Много было паштетов, омаров и особенно много соленых закусок, которые заставляли пить. Г-жа Андерсон напилась до положения риз, одна из первых. Эдгар Ней и Пажоль ухаживали за ней под пьяную руку и осушали втроем одну бутылку за другой отличного хереса. Мы все затем разбрелись по парку. Эдгар Ней с m-me Андерсон, а Пажоль с ее десятилетней дочерью пошли в лес. Я их более не видала до двух часов утра. Евгений Лами, который один с нами полдничал, до прихода прочих кавалеров чертил наши портреты для альбома герцога.