Письма из деревни

Энгельгарт Александр Николаевич

Конечно, коновал получает такую незначительную плату лишь за обыкновенную работу. Если же нужно кастрировать старых быков, боровов, жеребцов, то плата коновалу возвышается, он получает рубль, пять, десять, двадцать пять рублей, смотря по трудности операции, по ценности животного и т.д. Тут уже нет определенных цен, но цена устанавливается по взаимному соглашению, потому что в этих случаях, как выражается наш Иван Андреевич, коновал берет деньги не за работу, а за изделие. Кастрировать баранчиков, поросят может каждый коновал-мальчишка, обучающийся при своем отце или брате, кастрировать бычков уже труднее, жеребчиков еще труднее, а труднее всего кастрировать старых животных. Тут уже коновал действует гораздо осмотрительнее, внимательно изучает животное, созывает на консилиум

других коновалов, идущих по параллельным линиям и о месте пребывания которых он всегда знает, потому что, вероятно, есть пункты, в которых идущие по разным линиям коновалы сходятся. Часто случается, что и после консилиума коновалы объясняют, что кастрировать животное нельзя, потому что они, дорожа своею репутацией, вообще очень осмотрительны в своем деле и дорожат своею практикою, своими линиями, к которым 206 привыкли. Коновалы занимаются также и лечением животных, но значение их в этом отношении ничтожно, потому что они проходят только в известное время года. Но самое дорогое то, что, поручая ваше животное коновалу, вы можете его страховать у того же самого коновала. Если вы не хотите рисковать, если вы очень дорожите животным, если вы не верите коновалу, то вы оцениваете ваше животное, и когда коновал вносит вам назначенную сумму в заклад и затем делает операцию, если животное пропадает, то внесенная коновалом сумма остается в вашу пользу. Понятно, что при страховании плата за операцию гораздо выше и тем выше, чем более заклада вы потребуете от коновала. Если коновал раз признал возможным сделать операцию, то он всегда возьмется страховать животное, если вы того пожелаете, потому что если даже у него самого нет денег, то он найдет других коновалов и соберет требуемую сумму.

Мне как-то cлучилось читать в газетах, что наши незнающие грамоте коновалы - большое зло, потому что берутcя лечить животных, не обладая научными ветеринарными cведениями, что поэтому следовало бы требовать от коновалов ветеринарного образования и дозволять практиковать только тем из них, которые выдержали установленный экзамен и получили ветеринарное свидетельство. Если будет установлено что-нибудь в этом роде, то, разумеется, только стеснит дело и возвысит цены - ну, какой же ветеринар согласится обходить деревни и кастрировать баранчиков по 5 копеек от штуки?
– а добра никакого не выйдет. Да и чего же лучше желать, не все ли мне равно, держал коновал экзамен, имеет ли он от начальства ветеринарное свидетельство, когда он, приступая к операции, кладет, если я того пожелаю, в заклад определенную сумму денег, которая меня вполне обеспечивает. Разве заклад не лучше всякого ветеринарного свидетельства! Животные не люди и всегда имеют определенную цену. Конечно, не мешало бы, если бы коновалы были более образованны, более сведущи, но для этого следовало бы воспользоваться имеющимся материалом и, не нарушая установившихся отношений, учредить в селениях, населенных коновалами, которые обыкновенно люди зажиточные, элементарные школы, в которых бы преподавание было приноровлено к будущей специальности учеников, но страшно, все-таки, что если возьмутся за это петербургские деятели, то сейчас пойдут разные регламентации, убивающие всякое живое дело.

...Взвесив лен, я захожу в дом закусить и потом отправляюсь на скотный двор. Я хотел описать мой зимний день, день только начинается, а я уже написал целую тетрадь. Это уже вовсе не похоже на наш короткий зимний день. Не лучше ли на этом кончить?

Письмо шестое1

СТР.

Несколько лет тому назад, я писал вам в моем первом письмо 207 из деревни: "Вы хотите, чтобы я писал о нашем деревенском жите-бытье. Исполняю, но предупреждаю, что решительно ни о чем другом ни думать, ни говорить, ни писать не могу, как о хозяйстве. Все мои интересы, все интересы лиц, с которыми я ежедневно встречаюсь, сосредоточены на дровах, хлебе, скоте, навозе... Нам ни до чего другого дела нет".

Cемь лет тому назад оно так и было, cидели мы, зарывшись в навозе, иcполняли, что требуется, и ни до чего другого нам дела не было. Но вот и в наше захолустье стали врываться струи иного воздуха и полегоньку нас пошевеливать...

Коробочник

Михайла, который прежде носил платки с изображениями петухов, голубков и разных неведомых зверей и цветов, вдруг предлагает платки с изображениями "предводителей к героев сербского восстания в Боснии и Герцеговине, бьющихся за веру Христа и освобождение отечества от варваров". Ну, как не купить! За 20 копеек вы получаете платок, на котором отпечатана приведенная надпись и 12 портретов с подписями же - тут и "генерал М.Г.Черняев", и "Лазарь Сочица", и "князь Милан сербский"...

На приезжей из Петербурга барыне - трехцветный 208 сине-красно-белый галстук... Помощник начальника железнодорожной станции поступил в добровольцы и уехал в Сербию биться за веру Христа... Так называемый "Венгерец", торгующий вразнос мелким товаром, предлагает трехцветные - сине-красно-белые славянско-русские карандаши...

Как-то случилось заехать в соседний кабачок, вхожу и слышу: "Черняев - это герой! Понимаете вы? Так ведь, в-дие, я говорю?", - обращается ко мне Фомин, бессрочно-отпускной уланский вахмистр, окруженный толпою крестьян, которым он объяснял сербские дела.

Сегодня в ночь забрали бессрочно-отпускных, в том числе и моего гуменщика Федосеича. Только что гуменщик опустил последнее "теплушко", прискакали с приказом из волости. Староста разбудил и меня, дело экстренное, приказ с "перышком". Бородка гусиного перышка прилеплена к сургучной печати, значит, гони, чтоб живо!.. Нужно ночью сделать расчет, уплатить Федосеичу заработанное жалованье, поднести на дорогу водочки, поставить нового гуменщика. Прощаются, плачут, подводчик торопит, чтобы поспеть к свету в город: "беспременно приказано к свету быть". Федосеич тоже торопится, нужно еще заехать в деревню, рубаху переменить, сапоги и мундир захватить, с женой и детьми попрощаться.

– Ну прощай, Федосеич.

– Счастливо оставаться, ваше в-дие.

– Выпей еще стаканчик, да и ты, подводчик, выпей.

– Благодарим покорно, ваше в-дие.

– Прощайте, Иван Павлыч, прощайте, Андрияныч, прощайте, Прохоровна, счастливо оставаться, ваше в-дие. Насчет мальчишки, ваше в-дие, что просил, возьмите в пастушки на лето.

– Хорошо, хорошо. Прощай, Федосеич.

– Счастливо оставаться, ваше в-дие.

Опять будят ночью. Приказ из волости - лошадей требуют завтра в волость, всех лошадей, чтоб беспременно к свету быть...

Федосеич вернулся из города, веселый, сияющий.

– Ну, что?

– Не взяли, ваше в-дие.

– Что ж? Опять овин топить будешь?

– Опять буду топить, ваше в-дие, - радуется Федосеич.

– Ну, ступай кури. Акеню опять на скотный двор поставить, а Фоку отпустить.

– Слушаю, ваше в-дие. Благодарим покорно, что принимаете.

– Отчего хорошего человека не принять?

– В других местах не принимают. Возись, говорят, с вашими бессрочными по ночам. Сегодня стоишь, а завтра тебя спросят. 209 Беспокойство одно. Так и не принимают.

– А многих отпустили?

– Многих. Самую малость взяли.

– А спрашивали всех?

– Всех, всех в городе собрали.

Холсты выбирают на раненых... Бабы было заартачились, не хотели давать, но мужики заставили...

Сельский староста пришел. Выхожу. Вынимает что-то из-за пазухи, развертывает тряпицу - книжка с красным крестом.

– Нет, брат, своя есть!

Я иду в кабинет и торжественно выношу такую же книжку с красным крестом.

– Много ли собрал?

– Самую малость! Какие теперь весною у мужика деньги, хлеба у иного нет.

– И у меня собрано мало, господа тоже мало дают.

– Собирателей много.

Опять лошадей требуют.

Покос. День жаркий. Валят клевер. Косцы присели отдохнуть и трубочки покурить. На дороге показалась пыль, скачет кто-то... Иван-староста на жеребчике.

– За мной, должно быть, - говорит Митрофан.

Митрофан - бессрочно-отпускной унтер-офицер из местной уездной команды.

– За тобой! Мещанки разве в городе взбунтовались?
– смеется кто-то из косцов.
– Зачем тебя возьмут! Ты и службы-то никакой не знаешь, арестантов только водил.