Письма из деревни

Энгельгардт Александр Николаевич

Так как ежегодно часть ржи пропивается крестьянами на мельницах, – что отзывается на их благосостоянии, ибо при промене на водку рожь идет по очень низкой цене: гарнец ржи за стакан водки и ломоть хлеба да пару огурцов, – так как у пьяного мужика содержатель мельницы легко может отсыпать хлеба (нужно же и ему заработать на патент, торговое свидетельство, аренду), то, для охранения народного благосостояния и нравственности, промен хлеба на водку и вообще продажа водки на мельницах воспрещается. Но на деле этого не бывает, и водка на мельницах всегда есть, и промен водки на рожь ежедневно совершается, да и нельзя иначе, потому что на такую мельницу, где нет водки, никто не повезет молоть «новь». Так как мельница без водки существовать не может, – в «новь-то» и бывает главный заработок на мельнице, – то правило каким-нибудь образом обходят.

Обыкновенно кабак устраивается в некотором расстоянии от мельницы, иногда и рядом с избой мельника, но только кабак имеет особый вход, – патент берется на другое имя. Если кабака подле мельницы нет, если, например, помещик, заботясь о благосостоянии крестьян, начитавшись в газетах о вреде пьянства, не дозволяет содержателю мельницы иметь кабак, то он торгует водкой тайно, без патента; если надзор уж очень строг, то хозяин не продает водки, но угощает по знакомству водкой замельщиков, которые к нему привозят молоть свою «новь». Разумеется, за угощение хозяину отсыпают рожью. Акцизные знают, конечно, что правило относительно непродажи водки на мельницах нигде не соблюдается и соблюдаемо быть не может, ибо никто на нее возить молоть не будет. Мне не раз случалось говорить об этом с акцизными, но они как-то странно относятся к этому. Когда доказываешь, что на мельницах водку продают и меняют на рожь, когда объясняешь, что без этого мельница существовать не может, то акцизный соглашается: нельзя не согласиться, когда факт существует; но если начнешь говорить о там, что акцизным следует представлять высшему начальству о неприменимости как этого, так и многих других правил, придуманных с целью уменьшения пьянства, но цели не достигающих, правил бесполезных, стеснительных, даже вредных, акцизный уже не то.

– Ведь мужик, когда у него есть «новь», непременно выпьет с радости?

– Выпьет.

– И напьется?

– Напьется.

– Ведь если б вас сделали акцизным генералом – поставили бы вы бутылочку, другую холодненького?

– Ну, конечно, – улыбается акцизный.

– А ведь мужик генералом себя чувствует, когда везет «новь» на мельницу?

– Пожалуй.

– Нельзя же ему не выпить с «нови», и уж, конечно, он не поедет молоть туда, где нельзя раздобыться водкой?

– Пожалуй, что не поедет.

– Водка, значит, непременно должна быть на мельнице; без того и мельница существовать не может?

– Пожалуй, что так.

– Ну, почему же не дозволить торговли водкой на мельницах?

– Нет, нельзя дозволить; ведь, согласитесь, это большое зло, если дозволено будет на мельницах держать водку. Мужик привозит молоть хлеб, напивается пьян, променивает хлеб на водку, его при этом обирают, а потом зимой у него нет хлеба.

– Но ведь это зло существует, потому что правило не исполняется и исполнено быть не может, так как никто хлеба не повезет, если водку продавать в мельничной избе не дозволяется, то нужно на известном расстоянии от мельницы выстроить кабак; расход, значит, бесполезная трата денег, потому что кабак стоит только для виду, а потраченные деньги мельник все же должен выбрать с того же мужика. Следовательно, правило не достигает цели, и к тому же еще более способствует обеднению мужика, потому что всякое стеснительное правило, чтобы быть обойденным, требует некоторого расхода, который все-таки платит тот же мужик.

– Оно так, но ведь согласитесь, что продажа водки на мельницах – зло!

– По-моему, нет; да, кроме того, правило не уничтожает зла: водка ведь на мельницах есть.

– Однако же…

По этому случаю я припомнил рассказ о том, как немец показывал публике в зверинце белого медведя.

– Сей есть лев, житель знойной Африки, кушает живых быков, – говорит немец монотонным голосом, указывая палочкой на льва.

– Сей есть белый медведь, житель полярных стран, очень любит холодно; его каждый день от двух до трех раз обливают холодной водой.

– Сегодня обливали? – спрашивает кто-то из публики.

– Нэт.

– Вчера обливали?

– Нэт.

– Что ж, завтра будут обливать?

– И нэт.

– Да когда же его обливают?

– Его никогда не обливают, сей есть белый медведь житель полярных стран, очень любит холодно; его каждый день от двух до трех раз обливают холодной водой, – продолжает немец.

И сколько таких правил – белых медведей, которых каждый день обливают холодной водой.

Мы все удивительно как привыкли к этому; каждый и говорит, и делает так, как будто он не сомневается, что белого медведя, которого никогда не обливают, ежедневно от двух до трех раз обливают холодной водой. Дорога, пролегающая по моим полям,

теперь у меня в большом порядке – везде прорыты канавки, сделаны мостики, хозяйственно обделано, хоть в карете шестериком поезжай, сам становой пристав похвалил. Летом, в нынешнем году разнесся слух, что будет проезжать губернатор: из волости прислали десятского, чтобы поправить дороги… через несколько времени староста, давая отчет о произведенных граборами работах, говорит: «I поденщина на починку дороги – 45 копеек».

– Где это ты чинил?

– На горке; губернатор, говорят, поедут.

– Пойдем, покажи.

Прихожу и вижу, что подле дороги, которая достаточно хороша для проезда – по ней мимо меня очень часто проезжает богатая соседка в карете на лежачих рессорах четверкой в ряд, не дурна, значит, дорога – срезан дерн и брошен в боковую рытвину.

– Для чего ты это тут накопал? дорога и без того хороша.

– Да как же-с? губернатор поедут, чинить дорогу нужно-с.

– Так что ж, что поедет – дорога ведь хороша?

– Дорога ничего. Ф. барыня третьего дни четверкой в карете проезжали, даже не выходили.

– Так зачем же чинить, когда хороша?

– Губернатор изволят ехать.

– Наконец, какая же польза, что срезали дерн и побросали в рытвину – ведь рытвину все равно не засыпали?

– Оно так. Все-таки же чинили, уважение, значит, оказали.

И все убеждены, что когда едет губернатор или архиерей, то дорогу – хоть бы она и была хороша – нужно починить, то есть поковырять землю то здесь, то там заступом, уважение оказать. После такой починки, где дорога была хороша и остается хороша, где была худа – и остается худа, разве только на самых непроезжих местах зачинят настолько, что дорога простоит неделю, другую.

Даже животные у нас привыкают к известным порядкам. У меня есть старый пегий конь, на котором я верхом объезжаю мои владения; конь этот чрезвычайно смирен и умен, так что им и править не нужно – бросил поводья, он сам знает, куда идти. Пеган из опыта знает, как ненадежны мостики на дорогах, и потому, если предоставить ему идти вольно, он никогда не пойдет через мостик, а старается обойти стороной. На моих полевых дорогах все мостики в исправности, но Пеган – как ни умен – все-таки обходит и мои мостики.

Попробовав «нови», народ повеселел, а тут еще урожай, осень превосходная. Но недолго ликовали крестьяне. К покрову стали требовать недоимки, разные повинности, – а все газеты виноваты, прокричали, что урожай, – да так налегли, как никогда. Прежде, бывало, ждали до Андриана, когда пеньки продадут, а теперь с покрова налегли. Обыкновенно осенью, продав по времени конопельку, семячко, лишнюю скотинку, крестьяне расплачиваются с частными долгами, а нынче все должники просят подождать до пенек, да мало того, ежедневно то тот, то другой приходят просить в долг, – в заклад коноплю, рожь ставят или берут задатки под будущие работы, – волость сильно налегает. Чтобы расплатиться теперь с повинностями, нужно тотчас же продать скот, коноплю, а цен нет. Мужик и обождал бы, пока цены подымутся – нельзя, деньги требуют, из волости нажимают, описью имущества грозят, в работу недоимщиков ставить обещают. Скупщики, зная это, попридержались, понизили цены, перестали ездить по деревням; вези к нему на дом, на постоялый двор, где он будет принимать на свою меру, отдавай, за что даст, а тут у него водочка… да и как тут не выпить! Плохо. И урожай, а все-таки поправиться бедняку вряд ли. Работа тоже подешевела, особенно сдельная, например пилка дров, потому что нечем платить – заставляйся в работу. На скот никакой цены нет, за говядину полтора рубля за пуд не дают. Весною бились, бились, чтобы как-нибудь прокормить скотину, а теперь за нее менее дают, чем сколько ее стоило прокормить прошедшей весной. Плохо. Неурожай – плохо. Урожай – тоже плохо…⁴

Письмо четвертое

Весна. – Табличка батищевских урожаев 1871–1872 гг. – Вор ли мужик. – Ленив ли наш работник. – Особенности его характера. – Не знают меры работе. – Ретив ли чиновник. – Хозяйство после «Положения». – Необходимо изменить систему хозяйства. – О дороговизне рабочих рук. – Причина бедности крестьян – разобщенность в их действиях. – Губернская сельскохозяйственная выставка. – Починка фрака. – Pas de culture. – О некоторых необходимых удобствах. – Полушубок или пиджак. – Ружье на «случай». – Выставочный скот. – Градоотвод и корчевальная машина. – Наказанное легковерие