Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков
Шрифт:
На чем может основываться бытие бога? Сами священники в качестве основы божественного бытия выдвигают разум, величие вселенной, изумительные законы природы. Люди, которым все эти доводы кажутся бездоказательными, ничего более убедительного не найдут во всех религиях человечества, способных скорее ввести человека в заблуждение и посеять в его душе сомнения, чем его убедить; религии не только не придают убедительности и очевидности доказательствам существования бога, которые может дать природа, но способны лишь пошатнуть всякую веру вопиющими противоречиями, наполняющими разглагольствования священников по поводу творца вселенной, сущность которого всегда будет скрыта от слабых очей смертных.
Что же надо думать о боге? Надо думать, что он существует, не пытаясь о нем размышлять. Если мы ничего больше сказать о нем не можем, значит он сам этого не пожелал; значит невозможно существу конечному познать существо бесконечное; значит бессмысленно рассуждать о природе существа, относительно которого все
Как же нам относиться к людям, которые не знают бога, отрицают его существование; не могут узнать его в явлениях природы, где добро и зло, гармония и хаос непрерывно сменяются, причем исходят из одного и того же источника? Какое мнение должны мы составить о людях, считающих материю вечной, не нуждающейся ни в каком постороннем двигателе и существующей в соответствии с неизменными законами; о людях, считающих материю способной из самой себя производить все, что мы видим, непрерывно созидающей и разрушающей, соединяющей и растворяющей, неспособной ни на любовь, ни на ненависть, лишенной свойств, которые мы в существах, нам подобных, именуем интеллектом и чувством, и вместе с тем могущей порождать существа с организацией, позволяющей рассуждать, мыслить и чувствовать? Что скажем мы о мыслителях, которые находят, что в мире не может быть ни абсолютного добра или зла, ни абсолютной гармонии или хаоса, что все эти вещи условны и зависят только от различного состояния существ, их воспринимающих; и что все, что происходит во вселенной, необходимо и неизбежно повинуется своей судьбе? Одним словом, что нам думать об атеистах?
Мы скажем, что они по-другому смотрят на вещи или, вернее, что они пользуются для обозначения тех же самых вещей другими словами. Они называют природой то, что другие называют божеством; они называют необходимостью то, что другие называют божественными законами; силой природы - то, что иные называют двигателем или творцом природы; судьбою или роком - то, что иные называют богом, веления которого всегда выполняются.
Вправе ли мы ненавидеть или уничтожать этих людей? Нет, конечно, мы так же не вправе это делать, как не вправе приговаривать к смерти тех, кто не владеет языком, которым мы условились пользоваться. А между тем именно к таким невероятным убеждениям и привела религия человеческий разум. Побуждаемые священниками люди ненавидят и убивают друг друга потому, что в спорах о религии они говорят на разных языках. Из тщеславия каждый воображает, что его язык лучше, выразительнее, понятнее, тогда как нам совершенно ясно, что язык богословов непонятен ни тем, кто на нем говорит, ни тем, кто его изобрел. Однако только слова атеист достаточно, чтобы разозлить святош, привести в ярость людей, непрерывно поминающих бога и не имеющих о нем ни малейшего представления. Если они и воображают, что имеют какие-то понятия о боге, то эти их понятия всегда смутны, противоречивы, безрассудны и с детства внушены им священниками; последние же, как мы видели, всегда рисуют бога теми красками, какие им подскажет их собственное воображение, или же их выгоды и интересы, соучастниками которых неизвестно по каким причинам должны быть непременно и все прочие люди.
Вместе с тем самой простой логики достаточно, чтобы понять, что бог, если он справедлив и добр, не может требовать, чтобы его познали те, кто на это неспособен. Если атеисты - люди неразумные, то бог совершил бы несправедливость, карая их за слепоту и безрассудство или за недостаток понимания и просвещенности, необходимых для того, чтобы почувствовать силу естественных доказательств существования бога. Справедливый бог не может наказывать людей за то, что они слепы или плохо рассуждают. Атеисты, какими бы безумцами их ни считали, все же менее безрассудны, чем те, которые верят в бога, обладающего свойствами, одно другое исключающими; атеисты гораздо менее опасны, чем поклонники жестокого божества, которому думают угодить, преследуя людей за их воззрения. Наши философствования безразличны богу, славы которого ничто не может запятнать и могущества которого ничто не может умалить; эти философские упражнения нужны только нам самим, если они способствуют нашему душевному успокоению и удовлетворению; они не должны ни в коей мере интересовать и общество, если не в состоянии содействовать его благополучию. Таким образом очевидно, что убеждения людей могут отразиться на благополучии общества, только если людей лишают свободы убеждений.
Итак, сударыня, предоставим людям право думать так, как они хотят, лишь бы они вели себя в соответствии с требованиями, предъявляемыми к существам, назначенным жить в обществе. Пусть каждый строит какие угодно теории, лишь бы они не обращались во вред другим. Наши представления, наши мысли, наши убеждения от нас не зависят; то, что кажется убедительным одному, не обладает никакой силой доказательства для другого. Нет в мире двух человек с одинаковыми глазами или с одинаковым умом; люди получают разное воспитание, воспринимают разные
с религиозными представлениями, за достоверность которых могут поручиться только воображение, фантазия и легковерие; представления же эти, как я уже доказал, приносят плоды, прямо противоположные наиболее очевидным и непререкаемым принципам морали и требованиям благополучия общества.
Стало быть, каковы бы ни были убеждения атеистов, они никогда не будут столь же пагубны и опасны, как учение священников, которые выдумали свои доктрины только для того, чтобы путем раздоров и междоусобиц порабощать и обирать народы. Теоретические принципы атеиста, доступные очень немногим, не могут, конечно, иметь такого же широкого распространения, как заразительные фанатические доктрины религии, делающие бога источником всех раздоров и смут на земле. Если существуют опасные убеждения и пагубные теории, то это именно теории тех фантазеров, которые пользуются религией, чтобы разъединять людей, разжигать их страсти и заставлять их жертвовать интересами общества, государей и их подданных ради собственного тщеславия, алчности, мстительности и злобы.
Нам говорят, что у атеиста нет побуждений к добру, что, отказываясь признавать бога, он отказывается от какой бы то ни было узды для своих страстей. У атеиста действительно нет никакой невидимой узды, никаких сокровенных тормозов, но зато у него есть и видимые побудители, и видимая узда, которые всегда будут управлять его поведением, если только он способен мыслить. Атеист отрицает существование бога, но не отрицает существования людей. Ему не трудно понять, что его собственные интересы требуют умерять свои страсти, стараться быть приятным, воздерживаться от ненависти, презрения и мести, страшиться преступлений и искоренять в себе пороки и такие привычки, которые рано или поздно могут обернуться против него же самого. Итак, в отношении морали атеист обладает более прочными и надежными принципами, чем суеверный святоша, которого религия заставляет выказывать благочестие и который часто считает долгом совести идти на преступления, чтобы умилостивить бога. Если атеиста не останавливает ничто, то фанатика часто тысячи причин побуждают попирать самые священные права человека.
Мне кажется, впрочем, я уже доказал вам, что мораль святоши никогда не имеет под собой прочной основы; она изменяется в зависимости от выгод духовенства, толкующего божественные предначертания в соответствии с данными обстоятельствами; обстоятельства же эти часто требуют от послушной паствы жестокостей и злобы. Атеист, напротив, основывая свою мораль на собственной природе и на постоянных взаимообязательствах, связывающих членов общества, руководствуется твердыми принципами, не зависящими ни от обстоятельств, ни от чьего бы то ни было каприза; когда атеист делает зло, он сознает, что достоин порицания и не может подобно нетерпимым религиозным фанатикам ставить себе в заслугу преступления и злодейства.
Вы видите, сударыня, что в отношении морали атеист оказывается явно в преимущественном положении по сравнению с суеверным святошей, для которого нет иных законов, кроме прихоти священника, нет иной морали, кроме той, которая содействует выгодам духовенства, нет других добродетелей, кроме тех, которые делают святошу рабом его духовного пастыря; интересы же и выгоды последнего часто прямо противоположны интересам человечества. Итак, вы должны признать, что естественная мораль атеиста более надежна и постоянна, чем мораль святоши, считающего, что он угождает богу каждый раз, как ему приходится потакать страстям духовенства. Нечего и говорить, конечно, что если атеист настолько слеп и развращен, чтобы игнорировать законы, предписываемые ему самой природой, то он, конечно, ничем не отличается от суеверного святоши, священные добродетели которого не останавливают его от жестокостей, а священные пастыри еще и подстрекают его к ним.