Письма Махатм

Ковалева Наталия Евгеньевна

[Предательство Харричанда]

Теперь подойдем к сути: движимая тем чувством и твердо веря в то время (потому что это было позволено), что Харричанд – достойный чела (челой он, несомненно, был, хотя никогда не был «достойным», так как всегда оставался эгоистичным, составляющим заговоры негодяем, тайно оплачиваемым покойным Гекваром) йога Даянанда, она позволила Ч.К.М. и всем остальным находиться под впечатлением, что Харричанд является тем лицом, которое произвело феномен, а затем в течение двух недель трещала о великих силах свами и добродетелях Харричанда – его пророка. Как страшно она была наказана, каждый в Бомбее (как и вы сами) хорошо знает. Сперва «чела» превратился в предателя по отношению к своему учителю и его союзникам, потом стал обычным вором. Затем «великий йог», «Лютер Индии» принес ее и Г.С. Олькотта в жертву своему неутолимому честолюбию. Вполне естественно, что в то время, как предательство Харричанда, каким бы оно ни казалось возмутительным для Ч.К.М. и других теософов, оставило ее не задетой, ибо свами сам, будучи ограбленным, взялся защищать Основателей, – предательство «Верховного главы теософов Ария Самадж» не было рассмотрено в надлежащем свете. Получилось, что это не он повел фальшивую игру, но вся вина легла на эту несчастную и слишком преданную женщину, которая, превозносив его до небес, была вынуждена в целях защиты обличать его злые умыслы и истинные мотивы в «Теософе».

[Черты характера Е.П. Блаватской]

Таковы истинные факты относительно ее «обмана» или, в лучшем случае, «нечестного усердия». Нет сомнения, что она заслужила часть этих упреков; невозможно отрицать, что она склонна к преувеличениям вообще, и, когда дело доходит до «раздувания» достоинств тех, кому она предана, ее энтузиазм не знает границ. Таким образом, она из М. сделала Аполлона Бельведерского, ее пламенное описание его красоты заставило М. не раз вскакивать в гневе и сломать свою трубку, бранясь подобно истинному христианину; также я и сам имел удовольствие услышать, как ее красноречивая фразеология превратила меня в «ангела чистоты и света», только без крыльев. Иногда мы не можем не рассердиться

на нее, но чаще смеемся. Все же те чувства, которые находятся в основе всех этих смешных излияний, слишком горячи, слишком искренни и правдивы, чтобы их не уважать или даже просто остаться к ним равнодушным. Ничем в своей жизни я не был так глубоко тронут, как восторженной радостью этого бедного старого создания, когда мы оба недавно встретились с нею в своих физических телах, один – после трех лет, другой – после почти двух лет расставания. Даже флегматичный М. был выведен из равновесия таким проявлением чувств, главной причиной которого он был. Ему пришлось употребить свою [оккультную] силу и погрузить ее в глубокий сон, иначе у нее лопнули бы некоторые кровеносные сосуды и оказались бы повреждены почки, печень и «внутренности», как говорит наш друг Оксли, в ее лихорадочных попытках расплющить свой нос о плащ М. для верховой езды, запачканный сиккимской грязью! Мы оба смеялись, и все же разве мы могли остаться равнодушными? Разумеется, она совершенно не годится в качестве настоящего Адепта: ее натура склонна к слишком страстной привязанности, а мы не имеем права поддаваться личным привязанностям и чувствам. Вы не знаете ее так, как мы. Поэтому никто из вас никогда не будет в состоянии судить ее беспристрастно и объективно. Вы видите лишь внешнюю сторону вещей. И то, что вы называете «добродетелью», придерживаясь очевидности, мы будем судить лишь после того, как измерим объект до его наибольших глубин. Мы вообще предоставляем очевидностям самим заботиться о себе. По вашему мнению, Е.П.Б., в лучшем случае для тех, кто любит ее ради нее самой, – необычная, странная женщина, психологическая загадка, импульсивная и добросердечная, но все же не свободная от порока неправды. Мы, с другой стороны, под одеянием эксцентричности находим в ее внутреннем «Я» более глубокую мудрость, чем вы когда-либо будете в состоянии постичь. В поверхностных деталях ее простой, труженической, повседневной жизни и дел вы различаете только непрактичность, женские импульсы, часто – абсурдность и глупость. Мы, наоборот, наталкиваемся ежедневно на черты ее внутренней натуры, в высшей степени тонкие и изысканные, которые стоили бы непосвященному психологу годов постоянного напряженного наблюдения и многих часов тщательного анализа и усилий, чтобы составить мнение о глубинах наиболее тонкой из тайн – человеческого сознания и одной из наиболее сложных машин – ума Е.П.Б., и, таким образом, познать ее истинное «Я».

Все это вы вольны рассказать Ч.К.М. Я внимательно за ним наблюдал и чувствую достаточно уверенности, что то, что вы скажете ему, будет иметь гораздо больше влияния на него, чем если даже дюжина «К.Х.» расскажет ему что-либо лично. ««Император»» стоит между нами двумя и будет, боюсь, стоять так всегда. Его верность и вера в утверждения живого друга-европейца никогда не будут поколеблены противоположными утверждениями азиатов, которые для него являются ничем не брезгующими «сообщниками», если не вообще плодом воображения. Но мне хочется, если возможно, показать вам великую несправедливость и обиду, причиненные им невинной женщине, во всяком случае, сравнительно невинной. Каким бы помешанным энтузиастом она ни была, даю вам честное слово, что она никогда не была обманщицей. Также она никогда не произносила преднамеренной неправды, хотя ее положение часто становилось нелепым, так как ей приходилось скрывать многое согласно данным ею торжественным обетам. Теперь я покончил с этим вопросом.

[Испытания кандидатов в ученики и Адепты]

Сейчас я собираюсь, добрый друг, подойти к предмету, который, как я знаю, очень противен вашему уму, так как вы не раз говорили и писали об этом. И все же, чтобы дать вам ясное понятие о некоторых вещах, я вынужден об этом говорить. Вы часто задавали вопрос: «Почему Братья отказываются обратить свое внимание на таких достойных и искренних теософов, как Ч.К.М. и Худ, или такого драгоценного субъекта, как С. Мозес?» Я теперь отвечу вам очень ясно, что мы так поступали с самого начала, как только перечисленные джентльмены вошли в контакт с Е.П.Б. Все они были проверены и испытаны различными способами, и никто из них не оказался на желаемой высоте положения. М. обратил особое внимание на «Ч.К.М.» по причинам, которые я сейчас объясню, и с результатами, которые в настоящее время вам известны. Вы можете сказать, что такой тайный способ испытания людей нечестен, что мы должны предупреждать их и т.д. Все, что я могу сказать вам, – что так может быть с вашей европейской точки зрения, но, будучи азиатами, мы не можем отступить от своих правил. Характер человека, его истинная внутренняя натура никогда не может быть основательно выяснена, если человек знает, что за ним наблюдают, или стремится к цели. Кроме того, полковник О. никогда не делал секрета из этого нашего приема, и все британские теософы, если и не знают, то должны бы знать, что вся их организация, поскольку мы ее санкционировали, подвергается регулярным испытаниям. Что касается Ч.К.М., из всех теософов он был тем, кого выбрал М. с особой целью вследствие настойчивых просьб Е.П.Б., при этом предупредив ее: «Он когда-нибудь повернется к вам спиною, pumo!» [313] М. повторил ей это предупреждение на ее мольбы принять их с Олькоттом в регулярные ученики. «Этого он никогда, никогда не сделает!» – воскликнула она в ответ. «Ч.К.М. лучший, благороднейший и т.д.», – последовал ряд хвалебных и полных восхищения прилагательных. Двумя годами позднее она повторила то же самое о Россе Скотте. «У меня никогда не было таких верных и преданных друзей», – уверяла она своего «Хозяина», который только смеялся в бороду и велел мне устраивать «теософскую женитьбу» [2]. Ладно, один подвергался испытанию в течение трех лет, другой – трех месяцев, с какими результатами – вряд ли мне следует напоминать. не только никаким искушениям не подвергались они на своем пути, но последний был снабжен женой, вполне достаточной для его счастья, и связями, которые окажутся ему полезными когда-нибудь. Ч.К.М. получил объективный неоспоримый феномен, чтобы на него опираться; Р. Скотт, кроме того, получил посещение М. в астральном теле. Для одного из них оказалось достаточным мести трех беспринципных людей, для другого – зависти мелкого дурака, чтобы быстро разделаться с хваленой дружбой и показать Старой Леди, чего эта дружба стоит. О, бедная, доверчивая натура! Убери у нее силы ясновидения, закупорь в некотором направлении ее интуицию, как по долгу был вынужден сделать М., и что остается? Беспомощная, с разбитым сердцем женщина!

313

Пу-мо (тиб.) – дочь. Великие Учителя называли дочерями и сыновьями наиболее близких Им учеников-сотрудников. —Прим. ред.

Возьмите другой случай – Ферна. Его развитие, происшедшее на ваших глазах, служит вам полезным уроком и дает намек на более серьезные методы, применяемые в индивидуальных случаях, чтобы основательно проверить моральные качества человека. Каждое человеческое существо содержит в себе большие возможности, и обязанностью Адептов является поместить потенциального челу в обстоятельства, которые помогут ему выбрать «правый путь», если в нем имеется эта способность. Мы не более вольны отказывать в шансе ищущему, нежели вести и направлять его по надлежащему курсу. В лучшем случае мы только можем, после того как период его испытания успешно закончен, показать ему, что если он сделает так, то пойдет по правильному пути, если же иначе, то по неправильному. Но пока он не прошел этого периода, мы предоставляем ему самому сражаться в своих битвах, как только он может. И так мы иногда поступаем с более высокими, посвященными челами, такими как Е.П.Б., раз им разрешено работать в миру, которого мы все более или менее избегаем. Более того – и лучше узнайте это сразу, если мои предыдущие письма о Ферне еще не открыли вам глаза, – мы позволяем, чтобы наши кандидаты испытывались на тысячу разных ладов с тем, чтобы выявить всю их внутреннюю натуру и дать ей шанс остаться победительницей так или иначе. Случившееся с Ферном происходило с каждым его предшественником, и будет происходить с различными результатами со всеми, кто последует за ним. Нас всех так проверяли, и если некто Мурад Али провалился, то я выдержал. Венец победы уготован только тому, кто сам оказывается достойным его носить, тому, кто атакует Мару в единоборстве и побеждает демона вожделения и земных страстей; и не мы, а он сам возлагает его на свое чело. не пустая была фраза Татхагаты: «Тот, кто побеждает себя, тот более велик, чем тот, кто побеждает тысячи в битве». Нет другой более трудной борьбы. Если бы это было не так, адептство было бы дешевым приобретением. Так вот, мой добрый брат, не удивляйтесь и не обвиняйте нас с такой готовностью, как вы это уже делали, при любом развитии нашего последовательного курса по отношению к претендентам прошлого, настоящего и будущего. Только те, кто может заглядывать вперед, в отдаленные следствия, в состоянии судить о целесообразности наших собственных действий или тех, которые мы разрешаем другим. То, что может выглядеть недоверием, может оказаться в действительности самой истинной, самой благотворной преданностью. Пусть время покажет, кто прав, а кто не заслуживает доверия. Человек, правдивый и заслуживающий одобрения сегодня, может завтра, при новом стечении обстоятельств, оказаться предателем, неблагодарным, трусом, слабоумным. Тростник, перегибаемый чрезмерно, разламывается надвое. Обвиним ли мы его? Нет, но только потому, что можем его пожалеть, мы не можем отобрать его в число тех стеблей тростника, которые были испытаны и найдены крепкими, следовательно, годными как материал для того неуничтожимого храма, который мы так тщательно строим.

[Дела Теософского общества]

А теперь обратимся к другим делам.

У нас задумана реформа, и я рассчитываю на вашу помощь. Надоедливое и нескромное вмешательство мистера Хьюма в дела Основного Общества и его страсть к верховенству везде и во всем заставили нас прийти к заключению, что стоит совершить следующую попытку. Пусть будут оповещены все, «кого это касается», через «Теософа» и циркуляры, высылаемые каждому Отделению, что до настоящего времени они слишком часто и без необходимости брали в качестве руководства пример Основного Общества. Это совсем не практично. Основателям приходится серьезно стараться

быть всем для всех и всего – между тем существует такое разнообразие верований, мнений и ожиданий, требующих удовлетворения, что они не могут в одно и то же время удовлетворить всех, как того хотели бы. Основатели стараются быть беспристрастными и никогда не отказывать одним в том, в чем давалось согласие другим. Таким образом, они неоднократно публиковали критические статьи по ведантизму, буддизму и индуизму с его различными ответвлениями, по «Веда Башья» свами Даянанды, в то время – их вернейшего и наиболее ценимого союзника. Но так как эта критика была направлена против нехристианских религий, никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Более года журнал регулярно выходил с объявлением, враждебным объявлению «Веда Башья», напечатанными бок о бок, чтобы удовлетворить бенаресских ведантистов. А теперь мистер Хьюм публично выступает с суровой критикой Основателей и добивается запрещения статей, содержащих критику христианских догматов. Я хочу поэтому, чтобы вы имели это в виду и указали на эти факты полковнику Чезни, который, кажется, воображает, что теософия враждебна христианству, тогда как она только беспристрастна и, каковы бы ни были личные взгляды обоих Основателей, журналу Общества нет никакого дела до этого, и он будет так же охотно печатать критику ламаизма, как и христианства. Во всяком случае, так как мы оба этого хотим, Е.П.Б. всегда с благодарностью примет ваш совет в этом деле; именно я посоветовал ей «взбрыкнуть», как она говорит, против попыток мистера Х. оказывать давление своим авторитетом, и вы вольны поставить его в известность об этом факте.

Имея в виду исправление дел, что вы думаете об идее постановки Отделений на совершенно другую основу? Даже христианство со своими божественными претензиями на Всемирное Братство имеет тысячу и одну секту, и, хотя они все могут быть объединены под знаменем креста, все же, по существу, они враждебны друг другу, и папская власть ни во что не ставится протестантами, тогда как решения синодов последних высмеиваются католиками. Разумеется, я даже в худшем случае не представляю, чтобы теософские объединения могли прийти в такое состояние. Чего я хочу – это просто статьи о желательности перестройки нынешних Отделений и их привилегий. Пусть это будет внесено в устав и утверждено Основным Обществом, как было до сих пор, и пусть зависимость Отделений станет номинальной. В то же самое время до внесения в устав пусть каждое Отделение выберет для себя цель работы – разумеется, соответствующую генеральной линии Теософского общества, но все же особую определенную собственную цель по религиозной, образовательной или философской линиям. Это предоставит Обществу более широкие возможности. Увеличится объем реальной полезной работы, и каждое Отделение будет, так сказать, независимым в своем modus operandi. Останется меньше места для жалоб и par consйquence [314] – для вмешательства. Во всяком случае, этот туманный эскиз, я надеюсь, найдет прекрасную почву для своего прорастания и процветания в вашей деловитой голове. И если бы вы могли тем временем написать статью, основанную на вышеуказанные пояснениях как истинной позиции «Теософа», приведя все вышеприведенные и прочие доводы для декабрьского, если не ноябрьского, номера, – я и М. были бы вам весьма обязаны. Невозможно и опасно доверять это дело, которое требует весьма деликатного отношения, кому-либо еще из наших редакторов. Е.П.Б. никогда не упустила бы такой хороший случай для сокрушения голов падре, а Г.С. Олькотт тонко ввернул бы один-два лишних комплимента в адрес Основателей, что было бы совершенно не нужно, ибо я стараюсь показывать обе сущности – редактора и Основателя – как совершенно разные и независимые одна от другой, пусть они и слиты в одной и той же персоне. Я не являюсь практичным деловым человеком и поэтому чувствую себя совершенно негодным для этой задачи. не поможете ли вы мне, друг? Конечно, было бы лучше, если бы «пробный шар» мог появиться в ноябрьском номере как бы в ответ на весьма невежливое письмо Хьюма, которое я не разрешу опубликовать. Но вы могли бы использовать его как фундамент и основу для ответа в своей передовице.

314

Как следствие (фр.). – Прим. ред.

Возвратимся к реформе Отделений. Конечно, этот вопрос должен быть серьезно обсужден и взвешен, прежде чем решить его окончательно. У членов Общества, раз они вступили в него, не должно быть больше разочарований. Каждое Отделение должно наметить для себя четко определенную миссию для работы, и величайшая заботливость должна быть проявлена при выборе председателей. Если бы «Эклектик» сразу был поставлен в такие условия четкой независимости – его дела могли быть лучше. Солидарность мысли и действия в широко очерченных пределах главных принципов Общества всегда должна существовать в отношениях между Основным Обществом и его Отделениями; а во всем остальном, что не противоречит этим принципам, каждому Отделению должна быть предоставлена свобода действий. Таким образом, Отделение, состоящее из кротких христиан, сочувствующих целям Общества, могло бы остаться нейтральным по всем вопросам, касающимся других религий, и совершенно безразлично относиться к личным убеждениям «Основателей». «Теософ» мог бы охотно предоставлять свои страницы как для гимнов в честь Агнца, так и для шлок, посвященных святости коров. Если бы только вы могли разработать эту идею, я бы преподнес ее нашему уважаемому Чохану, который сейчас ласково улыбается уголками глаз вместо того, чтобы хмуриться как обычно, с тех пор как вы стали Председателем. Если бы меня в прошлом году из-за свирепости экс– председателя не «послали спать» раньше мною намеченного времени, я бы уже сделал это предложение. У меня есть письмо от «Я есмь», (Хьюма. – Ред.) датированное 8 октября, с высокомерным упреком. В нем он посылает за вами пятого числа и объясняет свое нежелание продолжать занимать пост и свое «великое желание», чтобы вы заняли его место. Он осуждает «целиком систему и политику» нашего ордена. Они кажутся ему «совершенно неправильными». Он заканчивает так: «Конечно, я прошу вас воздействовать на Старую Леди, чтобы она воздержалась от выдвижения меня в совет Общества». Нечего бояться этого. Он может спать спокойно, никем не потревоженный, и видеть себя во сне Далай-ламой теософов. Но я должен внести свой полный возмущения протест против его определения нашей системы как «порочной». Из-за того, что ему удалось ухватить несколько случайных искорок от принципов нашего Ордена, а также потому, что его не допустили к исследованию и переустройству целого, – мы должны быть такими, какими он нас изображает! Если бы мы могли придерживаться учений, которые он нам приписывает, если бы мы хоть сколько-нибудь походили на его изображение, если бы могли хоть час молча выстоять под грузом тех обвинений, которыми он забрасывает нас в своем сентябрьском письме, истинно, мы должны бы были заслужить потерю всякого доверия со стороны теософов! Нас бы следовало выгнать, выбросить из Общества и людского мышления как шарлатанов и самозванцев – волков в овечьих шкурах, которые приходят, полные деспотических намерений, чтобы улавливать людские сердца мистическими обещаниями, которые стремятся поработить своих доверчивых учеников, отвратить массы от истины и «божественного откровения голоса Природы» с тем, чтобы направить их к полному «мрачному атеизму» через неверие в «доброго, милосердного Отца, Создателя всего» (зла и несчастья – можем мы полагать?), который сидит, развалившись, на ложе из раскаленных метеоров и ковыряет в зубах вилами из молний...

Действительно, действительно, надоело нам это беспрестанное бряцание на иудейской арфе христианского откровения!

М. думает, что «Приложение» должно быть увеличено, если понадобится. В нем должно быть предоставлено место для выражения мыслей членов каждого Отделения, какими бы диаметрально противоположными они ни были. «Теософ» должен окраситься в определенный цвет и стать единственным в своем роде. Мы готовы предоставить любые необходимые суммы для этого. Я знаю, вы поймете мою идею, как бы туманно она ни была выражена. Я оставляю наш план целиком в ваших руках. Успех в этом является противодействием циклическому кризису. Вы спрашиваете, что вам делать? Нет ничего лучшего и более действенного, чем предложенный план.

[Феноменальное восстановление Чоханом утраченного письма]

Я не могу закончить письмо, не рассказав об одном инциденте, который, хотя и смешон, заставляет меня благословить свою судьбу и наверняка понравится вам. Ваше письмо с вложенным в него письмом Ч.К.М. было получено мной на следующее утро после того, как вы передали его «человечку». Я тогда находился недалеко от Фари-Дзонга в гом-па [315] одного друга и был очень занят важными делами. Когда я получил сообщение о прибытии письма, я как раз проходил по внутреннему двору монастыря. Так как я сосредоточенно прислушивался к голосу ламы Тэндеб Гьянцзо, у меня не было времени читать письмо. Потому, механически вскрыв толстый пакет, я только взглянул на него и положил, как мне казалось, в дорожную сумку, которую нес через плечо. Однако в действительности конверт упал на землю и его содержимое рассыпалось при падении. Никого не оказалось поблизости, а мое внимание всецело было поглощено разговором. Я уже дошел до лестницы, ведущей в библиотеку, как услышал голос молодого гелонга•, крикнувшего кому-то из окна. Обернувшись, я с первого взгляда оценил ситуацию, иначе ваше письмо никогда бы не было прочитано мною, так как я увидел почтенного старого козла, завтракающего им. Это творение уже пожрало часть послания Ч.К.М. и вдумчиво готовилось расправиться с вашим, как более мягким и доступным для разжевывания его старыми зубами. Я выручил уцелевшее в одно мгновение, несмотря на мое отвращение и противодействие животного. Но от письма так мало осталось! Конверт с вашей эмблемой исчез, букв нельзя было разобрать, короче, я был ошеломлен при виде этого бедствия. Теперь вы понимаете, почему я очутился в таком затруднении: я не имел права реставрировать это письмо, так как оно пришло от «Эклектика» и во всех отношениях было связано с несчастными «пелингами». Что я мог сделать для восстановления недостающих частей? Я уже решил обратиться к Чохану за таким исключительным разрешением, как увидел перед собой Его святое лицо с необыкновенно сияющими глазами и услышал голос: «Зачем нарушать правила? Я сам это сделаю». Эти простые слова «Kam mi ts’har», «я сделаю это», содержали целый мир надежды для меня. И Он восстановил отсутствующие части и притом чисто, как вы видите, и даже превратил скомканный конверт, весьма поврежденный, в новый, с эмблемой и всем прочим. Я знаю, какую великую силу нужно применить для таких реставраций, и это дает мне надежду на уменьшение строгостей в ближайшие дни. Потому я от всего сердца поблагодарил козла. А так как он не принадлежал к подвергнутой остракизму расе пелингов, то, чтобы проявить свою благодарность, я укрепил остатки его зубов, чтобы они могли пережевывать более твердую пищу, чем английские письма, в течение следующих лет.

315

Гом-па – ашрам; место для медитаций. – Прим. ред.