Письма мертвой королеве
Шрифт:
— Стерпится — слюбится, — удрученно вздохнула тогда мудрая провидица Фригг, покровительница семейного очага. И вполголоса, чтобы не услышал любимый сынок, добавила: — Может быть.
Не срослось.
Бальдр вздохнул. Если б не сын… Если бы не сын, может, он и оставил Нанну. Вернул бы ее приданое, все, до последнего медяка, и щедро приплатил бы сверху. Пусть она и Форсети безбедно живут в Брейдаблике до конца дней своих. Пусть Нанна отыщет себе нового мужа, который станет с восторгом взирать на нее. Да только как в Асгарде посмотрят на того, кто ради своей блажи бросает жену с маленьким ребенком? Что скажут отец и мать? Что скажет огромное семейство Нанны во главе с асиньей Неп, женщиной строгих правил, железной рукой правящей своим многоголосым
Представив возможную стычку с грозной матушкой Нанны, Бальдр содрогнулся.
Море яростно вгрызалось в скалы, протачивая глубокие пещеры в каменной тверди.
Бредя в сумерках домой, Бальдр вспоминал, растравляя память. Вспоминал Ее. Ту единственную встречу в прошлом, когда и он, и Она были так молоды. Так невинны и неопытны.
Юную деву впервые привезли к асгардскому двору. Пока ее отец договаривался с Одином, Тору и Бальдру поручили занимать гостью беседой. Ну, и присматривать за ней. Потому как гостья была весьма странной, и это еще мягко сказано. Тор косился на чужачку с неприязнью, без необходимости оглаживая рукоять висевшего на поясе Мьёльнира. Бальдр же был покорен и очарован Ее таинственной красотой. Тем, как отважно она пыталась скрыть свой страх перед грозными асами. Он был готов днями напролет вслушиваться в звуки ее голоса — хрипловатого, словно подернутого инеем, и вместе с тем невыразимо мелодичного. Бальдр утонул в омутах ее очей, прозрачно-зеленых, точно ягоды молодого винограда, просвеченные солнцем. Запутался в черных как ночь локонах, перехваченных кожаными ремешками.
Юный ас влюбился с первого взгляда. Для него не имело значения ни ее имя, ни происхождение. Бесстрашный старший брат Тор содрогнулся, заметив на Ее тонких запястьях следы бурой коросты и иссиня-багровые пятна, что расползаются по осклизлым телам разлагающихся покойников, Бальдру было все едино. Он просто принял к сведению эту особенность девушки, и тут же позабыл о ней. Он хотел только одного: сидеть в цветущем саду под мирное жужжание пчел, говорить с Ней и смотреть на Нее.
Но Ее увезли. По решению Одина юную деву увезли навсегда. Она отправилась навстречу судьбе в Нифльхейм, в мир скорбящих теней и блуждающих призраков. На ее черные косы возложили корону тусклого серебра с острыми шипами, до скончания веков замкнув деву в пределах царства мертвых.
Хель — таково было ее имя. Хель, дочь хитроумного Локи и колдуньи Ангрбоды из леса Мюрквид. Хель Локисдоттир, печальная королева погибших душ.
Бальдр нашел способ увидеться с Хель до ее отъезда. На окнах комнаты были решетки, но все же она сумела протиснуть тонкую кисть сквозь прутья и дотронуться кончиками пальцев до ладони Бальдра. Ее прикосновение обжигало холодом и огнем. Она словно пометила его своим знаком — до самой смерти, до конца времен, до наступления Рагнарёка.
— Я напишу тебе, — обещала она. — Еще не знаю как, но я придумаю способ. Только ответь мне, пожалуйста.
— Я буду ждать, — поклялся он.
По воле Одина ни одно живое или некогда бывшее живым создание не могло покинуть пределов Хельхейма. Однако быстрая разумом Хель отыскала лазейку в законах и прислала в Асгард своего вестника — ястреба, мертвого, но оживленного ее волшебством. К лапе ястреба был прикручен кожаный тубус, а в тубусе лежало ее своеручное послание для Бальдра.
К тому времени он успел многое разузнать о Хель. Говорили, дочка Локи обещает вырасти великой чародейкой — но ее душа не в ладах с разумом. Шептались, она выпала из чрева своей измученной родами матери мертвой. Три дня и три ночи ведьмы Мюрквида ворожили над трупиком новорождённой, принося жертвы и выпевая заклятья. В глухую ночь новолуния Хель сделала свой первый вдох и испустила первый крик, навек оставшись не живой и не мертвой. Болтали, что уже малым ребенком она возлюбила смерть превыше всего на свете. Странствуя с отцом и братьями по Девяти Мирам, девица убивала приглянувшихся ей людей ради развлечения. Выбирая лучших, любовно подбирая, как цветок к цветку. Хель
Ее письмо было исполнено сдержанной печали. Она писала, что Нижний Мир не так уж страшен, как ей казалось. Ей дозволили взять с собой своего питомца, огромного пса Гарма. Теперь он будет сторожить мост через реку Гьёлль. Великанша Модгуд, здешняя хранительница, зверообразна ликом и не расстается с огромной дубиной, но вроде бы добра душой. Модгуд весьма обрадовалась тому, что Нифльхейм наконец получил законную правительницу, и обещала рассказать Хель, что тут и как.
Бальдр ответил на письмо и с замиранием сердца стал дожидаться следующего.
Года незаметно скользили мимо. Из подростка Бальдр стал юношей, а неизменный ястреб по-прежнему совершал долгие перелеты между Асгардом и Хельхеймом. Стопка писем в закрывающейся на секретный замок двергской работы шкатулке становилась все толще. Бальдр тщательно оберегал свою тайну — вряд ли отцу и матери пришлась бы по душе дружба между их ненаглядным сыном и отродьем Локи. Знакомцам и приятелям Бальдр тоже не доверился. Они бы в недоумении вытаращились на него, не в силах понять, как такое возможно — год за годом обмениваться посланиями с женщиной. Без надежды увидеться, зная, что им никогда не суждено встретиться.
Перо скользило по пергаменту, Бальдр и Хель писали друг другу. Она упомянула о том, как бесцветен и уныл Хельхейм — Бальдр всякий раз старался как можно красочней описать ей Асгард и те дальние края, где ему доводилось побывать. Асинья Рута из свиты Фрейи умела рисовать — и по просьбе Бальдра охотно изображала виды Асгарда, животных и птиц. Бальдр вкладывал в письма яркие рисунки, засушенные листья и цветы, напоминая Хель о мире, который она потеряла. Хель рассказывала о своих подданных — в ее царство стекались души обычных людей, не воителей, павшие с оружием в руках уходили в Вальхаллу, к Одину. Она выяснила, что многие из призраков не теряют память о прошлой жизни, вполне сознают свое положение и даже здесь, в краю теней, умудряются вести некое подобие прежней жизни. Хель восхищало упрямство смертных. Она собрала себе маленький призрачный двор из бывших скальдов и рассказчиков, прекрасных дев и умерших мудрецов. Она продолжала учиться чародейству, упрямо стараясь не терять бодрости духа. Порой у нее случались скверные дни, и тогда строки ее писем переполняла удушливая, мертвенная тоска. Хель все душой стремилась обратно — к солнцу, звездам, гулу морского прибоя и пропахшим солью ветрам — но королева мира мертвых не в силах пересечь тонкий мост над темными волнами Гьёлль.
Может, она плакала, выводя эти строки. А потом поскорее запечатывала послание и подбрасывала ястреба в мертвенный, стылый воздух, крича: «Лети, лети прочь отсюда!»
Бальдр беспомощно скрежетал зубами. Она не заслужила такой участи. Но что он мог изменить? Хель — всего лишь игрушка в руках всемогущего Одина и своего отца, Хельхейм — ее тюрьма до скончания времен. Он мог только писать ей. Думать о том, какой она стала теперь. Остались ли ее косы такими же темными, а глаза — бездонными и прозрачно-зелеными?
Ей он мог рассказать о чем угодно. Поделиться любым секретом своей жизни. Незаметно, исподволь Хель стала его лучшим другом. Старший братец Тор хмыкал, рассуждая о том, что Бальдр в своей правильности аж сияет как начищенный медный таз, и интересовался, когда же малец обзаведется подружкой. Бальдр воспитанно отмачивался, смакуя мысль о том, что у него давно уже есть девушка. Такая, какой не может похвалиться ни один парень в Девяти Мирах. Единственная. Удивительнейшая. Которая понимает его. С которой можно говорить обо всем на свете, а не только глупо хихикать, держась за руки, и творить вопиющие глупости, именуя их подвигами в ее честь.