ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея
Шрифт:
— Этого сделать не удастся, — Ионатан покачал головой.
— Почему?
— Не раз уже наши люди брались за камни… Ничего из этого не вышло. Он тоже ловок, и у Него есть множество друзей. Особенно сейчас.
— Тогда давайте приведем Его сюда, осудим на сорок ударов и запретим находиться в городе. Пусть возвращается в свою Галилею!
— Это уже слишком поздно! — раздался голос равви Иоиля, напоминающий хриплое пение старого петуха. — Слишком поздно! Он уже научил людей грешить и пренебрегать священными омовениями! Он должен умереть!
— Правильно, — хмуро и решительно
— Я ничего не имею против, — отозвался Ионафан, равнодушно пожимая плечами. — Вам известно, что из–за Него я понес большие убытки. Никто уже больше не прельщается чудесами у Овечьей купальни… Без сомнения, Этот Человек опасен. Но давайте–ка подумаем вот над чем: если мы осудим Его на смерть, то наш приговор будет подлежать утверждению Пилата, верно? А Пилат, как вы знаете, может пожелать поступить нам наперекор…
— Так что лучше всего, — вмешался Иегуда, брат Ионатана, — уладить дело с помощью зелотов.
— Нет! Нет! — упирался равви Ионатан. — Необузданная ярость читалась на лице главы Великого Совета. — Нет! От них Он тоже сможет убежать. Его надо убить, а Его учение уничтожить. Он должен быть осужден и умереть позорной смертью на глазах у всех.
— Но Пилат… — повторил свое предостережение Ионафан.
— Может быть, Иосиф сумел бы это уладить… — подбросил кто–то.
— На меня не рассчитывайте! — громогласно заявил Иосиф. — Я не буду торговать ничьей смертью. Я — купец, а не убийца!
— Ты даже слишком купец, Иосиф, — язвительно заметил равви Елеазар.
— А сам–то ты кто? — парировал мой друг.
— Успокойтесь! — воззвал к нам Ионафан, ударяя посохом оземь. — Не ссорьтесь! Я тоже считаю, что Иосиф вовсе не обязан это улаживать, он только мог бы обратить внимание Пилата на то, что мы заинтересованы в этой смерти. Сейчас Пилат по горло сыт полученным золотом, он еще его и переварить–то не успел, так что ублажить его будет непросто.
— Пес нечистый! — гневно рявкнул Каиафа, который после того происшествия с водопроводом, вскидывается на каждое упоминание о Пилате.
— Так что же делать? — спросил равви Ионатан, — Он должен умереть! — еще раз подчеркнуто произнес он. — Наш уговор…
— Мы помним, — быстро заверил его Ионафан.
— Равви Ионафан просто размышляет, — примирительно проговорил Каиафа, — какой смертью должен умереть Этот Чудотворец…
— Но Он еще не осужден! — осмелился выкрикнуть я. Мои слова вызвали волнение, но Ионафан тотчас овладел ситуацией.
— Конечно, — произнес он, глядя на меня с несколько иронической улыбкой. — Конечно, равви Никодим. Сначала мы должны Его схватить и осудить. Справедливо и как положено. — Ионафан повернулся к скамьям фарисеев. — Но для этого надо сначала узнать, где Он находится. Объявите Его розыск по всем синагогам. Мы назначим награду тому, кто укажет Его местопребывание.
— Но не особенно большую, — вставил Каиафа, и, помусолив пальцами по драгоценным каменьям, которыми было выложено его священническое облачение, добавил:
— Слишком большое вознаграждение превращает преступника в чересчур важную птицу. Мы назначим маленькое вознаграждение: тридцати сиклей будет довольно.
— Досточтимейший первосвященник абсолютно прав, — заметил Ионафан.
— И что же дальше? — нетерпеливо спросил равви Елеазар.
— Над этим надо еще подумать, — заявил Ионафан. — Может быть, стоит организовать небольшой бунт.
— Опять бунт, — раздраженно воскликнуло несколько молодых фарисеев, — чтобы снова весь Иерусалим был бит дубинами?
Недовольных призвал к порядку сам равви Ионатан:
— Ша! Не возмущайтесь! — сказал он. — Дубина — это хороший учитель. Если бы не дубина, то как бы не заржавела наша ненависть к римлянам. Палки могут нам еще пригодиться. Хорошо, мы обдумаем, каким способом Этот Человек мог бы погибнуть. Ибо Он должен умереть!
— Должен, — уверенным эхом подтвердили голоса нескольких других фарисеев.
Я думал, что заседание на том и закончится, как вдруг равви Ионатан снова поднялся с места и обратился к Кайафе:
— Досточтимейший равви, — произнес он, — сегодня очередная годовщина твоего служения, и ты, конечно, помнишь, какой привилегией ты сегодня облечен… — Меня поразили эти речи, а прежде всего то раболепное почтение, с которым равви Ионатан обращался к своему врагу. Видно, все–таки что–то изменилось в отношениях между нашими хаверами и саддукеями с момента их совместного выступления против Пилата. Сегодня, — продолжал Ионатан, — ты можешь совершить пророчество с помощью священных камней урим и туммим. Мы взываем к тебе с просьбой: сверши пророчество! Скажи, что Этот Грешник должен умереть…
— Зачем об этом спрашивать? — выскочил равви Елеазар. Я видел, что остальным хаверам тоже не понравилось выступление председателя раввинского Совета. — Зачем спрашивать? Мы и так знаем, что Он опасен и потому должен умереть.
— Зачем спрашивать? — повторило множество голосов. Мне тоже было непонятно легкомыслие равви Ионатана. «Он искушает Всевышнего!» — думалось мне. Но вдруг меня осенило, что если пророчество скажет «нет», то кто же тогда осмелится поднять руку на Учителя? Видно, Ионатан был просто ослеплен бешенством. Все больше голосов кричало: «Зачем спрашивать?» Но наш ученый муж упрямо затряс головой:
— Пусть священные камни скажут. Я прошу тебя, досточтимейший…
— Просишь, — повторил Каиафа голосом, в котором угадывалось удивление, — просишь… Только ты один, равви, просишь об этом? Зачем взывать к Всевышнему из–за такого пустяка?
— Я тоже прошу об этом, — вдруг резко прокричал я, будучи уверенным, что таким образом спасаю Учителя. Всевышний не может встать на сторону несправедливости. Здесь затевалось преступление против невинного, и мой долг — громко и открыто воспрепятствовать этому. Пускай мне ненавистен Каиафа как человек, но пророчествовать он будет в качестве верховного священника. В таких случаях Всевышний говорит даже устами грешника. Пусть же Он скажет! Тогда всем станет ясно, что Учитель пришел от Него. Пусть защитит Его сила Всевышнего, раз уж я сам ничего не могу для Него сделать.