Письма президентам
Шрифт:
Наша партия «Справедливая Россия» очень позитивно восприняла Вашу поправку в закон о безопасности дорожного движения и в Кодекс об административных правонарушениях по поводу запрета употребления любого количества алкоголя водителями автотранспортных средств.
Г-н президент, у вас каждый день новые встречи, визиты, страны, перелеты – мчитесь как белка в колесе. И народ видит (в новостях по телевизору), как вы четко, строго, по-деловому руководите жизнью. Но народу показывают только те секунды, когда из ваших уст звучит что-то емкое, важное. Так в новостях показывают только, как футболист забивает гол или бьет когото по морде. Остальные скучные 90 минут мы не видим. Но любители могут смотреть прямую трансляцию и видеть пустую беготню. А как реально
Цена ваших слов очень высока. Когда говорите вы – всенародно избранный президент, – то можно считать, что говорит вся Россия, все 140 (или сколько там) миллионов человек, включая лепечущих грудных.
Когда говорит Грызлов – можно считать, будто говорят все те избиратели, которые проголосовали за «ЕдРо». Их якобы сорок миллионов. А когда говорит Миронов («Справедливая Россия»), хотелось бы верить, что говорят пять миллионов, хотя ни один из этих миллионов мне ни разу не встретился в реальной жизни.
И вот вы – президент и партийные лидеры – в Кремле обсуждаете важнейшие политические события. И каждое ваше слово – как миллионы наших слов. Каждое ваше слово – на вес золота.
Г-н президент, речь Миронова здесь сокращена впятеро. Как вы там это выдержали – непонятно. Но вы не забыли главное: его обвинение, что пресса играет на руку террористам.
МЕДВЕДЕВ. Ничего, собственно, особенного в том, что средства массовой информации, тем более по таким существенным преступлениям, критикуют действия правоохранительных органов, спецслужб, властей в целом, нет. Это нормально абсолютно. Вопрос в другом. Вопрос в том, что в цивилизованном обществе не принято противопоставлять борьбу с терроризмом и гражданское общество, жизни людей, потому что так можно дойти до абсолютно безнравственных выводов. И вот в этом плане я рад, что у вас это вызывает такую же оценку, как и у меня, и у моих коллег по исполнительной власти.
Сложное место. Сначала вы вроде бы защитили прессу, потом сказали непонятное «в цивилизованном обществе не принято противопоставлять борьбу с терроризмом и гражданское общество, жизни людей», а потом «обрадовались», что оценки Миронова такие же, как у вас. Как понять? Точнее: как понять правильно? Потому что, если неправильно поймешь, можешь получить неприятности и предупреждение… Настала очередь Грызлова.
Москва. Кремль. Мутная водаа
ГРЫЗЛОВ. Помню, как непосредственный участник тех событий, события, связанные с Дубровкой, когда я был министром внутренних дел. И тогда у нас было большое совещание, мы собрали всех представителей СМИ и фактически создали организацию, которая называлась Индустриальный комитет. И этот комитет принял антитеррористическую конвенцию СМИ, т. е. фактически это были правила поведения СМИ в случае террористического акта и контртеррористической операции. Тогда были зафиксированы важнейшие правила, которые, как мне кажется, были нарушены, по освещению событий, связанных с терактом в метро. Там есть такие требования: быть тактичными, внимательными к чувствам родных и близких жертв терроризма, проявлять особую чуткость к очевидцам событий, как к источникам информации, избегать излишнего натурализма при показе места событий, его участников, с уважением относиться к нравственным, национальным и религиозным чувствам своей аудитории. Но, безусловно, этим пунктам противоречат те фотографии, которые были опубликованы в ряде СМИ и показ кадров с пострадавшими. (Г-н президент, этот психолог говорит о борьбе с терроризмом или о чуткости и тактичности прессы? – А. М.) Это, безусловно, была превышена та мера, как мне кажется, которая должна быть использована. Я хотел бы привести пример, который лично у меня вызывает недоумение, – это три факта: факт публикации в газете «Ведомости» название «Месть за Кавказ», факт статьи Александра Минкина в «МК» и заявление Доку Умарова. Если мы проанализируем три эти источника, то увидим, что фактически они варились в одном соку. У меня вызывает подозрения, и вполне обоснованные, что эти публикации и действия террористов связаны между собой.
«Варились
Но эта грызловская кухонная ошибка (сок вместо котла), похоже, навела вас на следующую мысль…
Москва. Кремль. Суп и стирка
МЕДВЕДЕВ. Сейчас здесь все юристы, потому что вы все в парламенте работаете (считать их юристами потому что они в парламенте работают» – сложно. Проще считать их всех академиками. – А. М.). По террористическим преступлениям нужно создать такую модель, когда любой, кто помогает – не важно, чем он занимается: суп варит или одежду стирает, – он уже не просто преступник, а он совершил законченный состав преступления. Я считаю, что при совершении таких преступлений никакого снисхождения в зависимости от распределения ролей, кто там бегает с берданкой какой-нибудь, а кто суп варит, быть не должно.
Г-н президент, человек с ружьем и человек с половником – большая разница. Как юрист вы не можете этого не понимать.
В начале совещания вы сказали: «Мы будем уничтожать их там, где они находятся, без всяких колебаний». То есть без суда и следствия. Лексика культурная, но по сути вы повторили знаменитый слоган “мочить в сортире”.
Когда перед нами боевик с автоматом, тут не до церемоний, чем быстрее его убьешь, тем лучше. Но когда перед бойцами баба с кастрюлей, то уничтожать ее на месте без всякого снисхождения вряд ли правильно.
Как узнать: для боевиков она варила суп или для своих детей? Кастрюля, картошка, морковка, горох – это доказательство законченного состава преступления? А если в село вошли боевики и приказали приготовить им еду – что ей делать? Чистить картошку или сказать: «Стреляйте, гады!»?
– Матка! Курка, млеко, яйки! – так в наши деревни входили немцы. Тут и суп сваришь, и постираешь, если прикажут. Ведь у нее дети. И она не виновата, что оказалась на оккупированной территории.
Но товарищ Сталин решил, что все эти бабы и дети – виноваты. В советские анкеты внесли графу «находился ли на оккупированной территории?», и положительный ответ на этот вопрос помешал миллионам поступить в институт, на работу.
Не стану спрашивать, стали бы вы лично варить суп под дулом автомата или пожертвовали бы жизнью. Но о ваших «коллегах», позвольте, спрошу.
Кто из этих справороссов, едроссов и пр. пожертвовал собой ради идеи? Даже не жизнью, а всего лишь комфортом, доходом. Такие случаи неизвестны. А о врагах вы сказали: «Не забывайте, что террористы во всем мире – это зачастую далеко не самые бедные, не самые сирые и убогие люди, они зачастую богатые, абсолютно самодостаточные, и сводить терроризм только к социальной проблеме – близорукость».
У тех, увы, есть идея.
Теперь скажите, г-н президент, то, что вы сейчас прочитали – это и есть Совет Верховного Главнокомандующего по борьбе с терроризмом? Или это совещание о том, как заткнуть рот прессе? Или это лекция о процессах, интеллектуальных продуктах и партийных роликах?
Читаешь расшифровку – вязнешь в болтовне. А если смотришь видеозапись – о, какой пафос в интонациях, какие гражданственно-государственные суровые лица – сейчас встанут и – на фронт! на передовую!.. Или все же на рыбалку. А потом ужинать, вяло ковыряя надоевшую черную икру.
С кем вы обсуждаете борьбу с терроризмом? И какой может быть военный совет в присутствии десятков журналистов? Военные советы – дело секретное. А это – спектакль.
…Читатели нашей с вами переписки часто спрашивают, не надоело ли мне? Или более вежливо:
– Вам нравится быть журналистом?
– А лаборантке в больнице нравится целыми днями делать анализ кала?
– Журналисты только ругают, но ничего не предлагают.
– Лаборантка не назначает лечение. Она просто говорит: это глисты, это триппер, это сифилис, а это дизентерия.