Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции, с подробным описанием отечественной и заграничной войны с 1812 по 1814 год
Шрифт:
2 мая
Анхен, Мальхен, Юльхен хоть кого очаруют здесь! Какие стройные талии! Какие живописные лица!.. Я видал здесь женщин знатного рода; большая часть из них также бледны, томны и унылы, как и у нас. Почему же в среднем состоянии так хороши? Потому, что они ближе к природе. Природа мстит первым и лелеет последних, как милых дочерей своих. «Что ты получаешь в год от своего хозяина?» — спросил я вчера у одной прекрасной, преумной и прерасторопной Юльхен. «20 талеров» (80 руб. ассигн.), — отвечала она. «И ты довольна!.. Сыта и одета — стало, довольна!» Видите, как здесь люди не гоняются за большим!
Завтра, коли даст бог, едем чрез Бауцен, опять чрез поля сражений!.. Но теперь уже перестают литься кровь и слезы, замолкают громы, начинают куриться алтари добродетели,
До Бауцена, в Бауцене и далее к Дрездену нет места, которое почему-нибудь не было бы нам знакомо, почему-нибудь замечательно. Еще нет года (и сколько перемен!), как мы, уступая сие пространство шаг за шагом, дрались за каждую сажень земли. Битва на полях Будисинских [59] будет памятна в летописях Европы. Сражение под Бауценом было общее и великое. Французы в собственных своих известиях сознаются, что они потеряли 15 000, а в самом деле потери их гораздо больше.
59
*Бауцен назывался прежде Будисином и на старинных картах под сим именем означен.
Вся дорога к столице Саксонской возбуждает во мне тысячу напоминаний! Как разорена злополучная страна сия! Развалины на развалинах, пепел на разрушении; но деятельность извлекает из тления новые села, новые города. Кровли из новой черепицы, повсюду алеющие среди черных огарков, чрезвычайно нравятся глазам. Саксоння похожа на прекрасную женщину, восстающую с одра тяжелой болезни.
3 мая
Дрезден! Дрезден вижу я! Он тот же; но окрестности его уже не те. Где девались сии величественные рощи, сии волшебные сады, которые такую прелесть всему придавали? Наполеон сорвал их, как волосы, с главы красавицы. Он ощипал их, как золотые перья с фазана. На месте зеленеющих окрестностей явились грозные валы — и мирный беспечный Дрезден превращен в страшную крепость и хмурится за окопами, и грозит своими пушками. Давно ль входил я в него, как в цветущий сад!.. Кто ж превратитель царств, городов и Европы? — Наполеон!
Обнес прелестный град он грозными валами; Ко стогнам прилегла ночей дремучих мгла, Драконы сели вкруг с гремящими жерлами, И смерть у ног его легла. — Исчез прекрасный свет лазури, Под блеском варев воют бури, Гром в день, гром слышен в ночь, Рев смерти, жизни стон, Мечами поросли и копьями дороги…В таком виде был Дрезден за несколько пред сим месяцев; теперь опять расцветает. Многолюдство возросло гораздо против прежнего. Люди, скрывавшиеся в лесах, по горам и вертепам, возвратясь в дома свои, усугубили жизнь и деятельность в городе, улицы кипят народом, сады наполнены гуляющими; только Эльба что-то обмелела.
4 мая. Дрезден. Брилевский сад u дворец (Brillischer Garten)
Сей сад, принадлежавший министру Брилю, разведен на валах и бастионах, окружавших некогда древний Дрезден. Он украшает собою левый берег Эльбы.
Там, где были прежде грозные валы, высокие окопы, твердые оплоты старого Дрездена, там теперь на этих валах и бастионах, одетых камнем, разведены прелестнейшие сады, устроено очаровательное гулянье. Где гремела война, где жили суровые воины, где воздух наполнен был серным запахом, там поют птицы, гуляют красавицы и благоухают цветы. Вот что значит возращать розы в пустынных дебрях! Всего более гулянье это украшается свободою; здесь всякий по себе. Один курит трубку; другая, сидя, вяжет чулок; там пьют пунш,
Вот редкие картины! Опишу некоторые из них.
Видел ли ты Лас-Казаса за час-до его смерти? А я видел его здесь. Какая мастерская живопись в картине: видение Лас-Казаса! Невольно переселяюсь в Новый Свет и вижу все как наяву. Сей питомец добродетели, сей друг человечества лежит под открытым небом, на соломенном ложе, в виду синеющих вдали гор. Одною рукою прижимает он к умирающему сердцу крест; другою указывает на Евангелие. Уже смерть отнимает у народа их защитника. Он умирает — и с ним вместе умирают все надежды чад Америки. Один из них, в глубочайшей грусти, стоя на коленях и ломая руки, кажется, умоляет смерть, чтоб она отвела косу от сердца добродетельного. Но неумолимая не внемлет. Уже все тело цепенеет, стынет и синеет. На картине все это, как в зеркале, видно. Кажется, сам видишь, как смерть переходит из кости в кость, из жилы в жилу, вытесняет жизнь и отлучает душу от тела. В последние минуты раскрывается небо — и жители его, ангелы, роятся над умирающим, как пчелы над весеннею розою. Они, кажется, ласкают, как друга, душу Лас-Казаса, и ободряют, и манят ее из тлена в нетление, от скук суетливой земли к вечным радостям тихого неба. Рисовка в сей картине отменно хороша: черты глубоки, все мускулы, жилы и выпуклости так естественно изображены, что кажется, будто там в самом деле положен умирающий человек.
В картине «Суд Соломонов» нарисован очень хорошо только один воин, намеревающийся рассечь пополам ребенка.
На большой площади в Нейштате сооружен бронзовый памятник Августу II. Он представлен на коне.
На славном Дрезденском мосту отличается другой памятник в честь первому зачателю сего дивного произведения, Георгу II, герцогу Саксонскому. На большом камне водружен огромный бронзовый и ярко вызолоченный крест с распятием. Весьма примечательна новая золотая надпись на мраморном подножии сего креста. Вот она:
«Разрушен — галлами;
восстановлен
Александром II»
Далее означены: год, месяц и число.
Сия надпись могла бы годиться и для общего порядка вещей в Европе. Не галлы ль нарушили его? Не Александр ли I восстановил?
Европа теперь похожа на человека, претерпевшего страшное кораблекрушение и последним порывом бури выброшенного вдруг из шумных волн в мирную пристань, из самых мрачных пучин на самый цветущий берег. Несчастный не верит своему благополучию; ему все еще мечтаются ревущие волны и свистящие ветры. Беспечно лежит он под ясным небом и, не зная, что предпринять, на что решиться, что будет с ним далее, забывает прошедшее, не мыслит о будущем и спешит только наслаждаться настоящим. Никогда так мало не говорили о войне, как теперь, по крайней мере здесь. Как будто и слово война опротивело людям: недавно минувшее, кажется, прошло уже бог знает когда!.. Все теперь стыдятся того, чего прежде желали, за чем гонялись; а давно ль гонялись? С месяц тому назад. О, люди!
Наши русские беспрестанно женятся в Саксонии. Здесь смотрят прямо на человека, а не на то, что на нем; ищут души, а не душ. Богатые саксонки выходят за бедных офицеров. Они не жаждут ни генеральства, ни денег, а желают, чтоб человек был умен, добр и русский! Каждая из сих милых женщин, подобно нежной Неемии, сказав мужу своему: «Твой бог будет моим богом, и твое отечество моим отечеством!», уезжает в Россию, не пугаясь морозов ее.
Любопытно смотреть, как немцы и русские играют в банк. Первые ставят — гроши; другие — червонцы. Те при проигрыше морщатся; а эти — ничего! Ведь и по этаким мелочам можно узнавать характер народов.