Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции, с подробным описанием отечественной и заграничной войны с 1812 по 1814 год

Глинка Федор

Дорога к Эрфурту усеяна батареями. Наполеон прикрывал ими тыл свой. Но русские, обходя сторонами, отнимали целые области, стесняя его к Рейну. Здесь, в Эрфурте, Наполеон приостановился было на короткое время, сбирая, на обширных полях, под выстрелами возобновленной крепости, по разным дорогам бегущие войска свои, но союзники наступали со всех сторон, Блюхер с силезскою армиею справа; прочие по большой дороге и с уклонением влево шли окружить Эрфурт; а между тем полководец баварский Вреде, еще 4 октября, в первый день Лейпцигской битвы, пошел самым поспешным ходом, со многими войсками, с берегов Инна к Рейну, чтоб отсечь обратный путь Наполеону. Сей последний, предчувствуя опасность, не стал усугублять ее медленностию: бросил сильный отряд в Эрфурт и потянулся к Готе.

Мая 13

Мы едем по следам недавно прошедшей войны. Дорога идет по полям;

но слева тянется цепь синеющих гор, которые, говорят, у Эйзенаха заступят нам путь. Обозы горных жителей отличаются от прочих: их повозки на двух колесах. Сохи здесь также на колесах. Тут углаживают нивы большими качалками. Здесь уже не так, как в Саксонии: на всяком шагу не встретишься с красавицею. Саксония — земля красоты и порядка.

Гота

Бывают сады в городах, а это город в саду. Прелестный город! Пока заготовляли лошадей, мы до крайней устали гуляли по прекраснейшим аллеям неостриженных дерев; смотрели на высокобиющие водометы; встречались с светлыми ручьями, бегающими по зеленым долинам сада, и любовались разновидностию ближних гор. Сад окружает город, а поля окружают сад. Из города идешь в сад, а из сада в поле, из поля опять в город и не заметишь, как очутишься там и там. Мы подходили к древнему готическому замку герцога и всходили на превысокие насыпи, которым подобных, кроме Английских в Виндзоре, нет во всей Европе. Вид оттуда чудесный! Пространство вблизи города усеяно цветущими рощицами; а даль украшается синевой гор. Гота принадлежит тому же герцогу, который владеет и Альтенбургом. Он живет здесь. Герцог чрезвычайно добр: он отец стотысячного семейства, то есть сто тысяч подданных считают его отцом. Здесь я сам видел, что родной брат герцога ездит в простой одноколке. Министры ходят во дворец пешком — и народ счастлив!!

Первые колонны бежавшей в прошлом году французской армии вошли в Готу 11 октября. Наездники наши бились с ними. Полковник Храповицкий захватил французского министра С. Эньяна, взял 73 офицера, 900 рядовых и подорвал обоз с порохом. Наполеон спешил в Эйзенах, а оттуда влево к Франкфурту. Мы поедем по этой же самой дороге.

Дорога к Эйзенаху сперва по полям, потом чрез горы. Подошвы гор украшены селениями; вершины их дики и пасмурны. Слева синеет, как дальняя туча, гористый Тюрингский лес.

Эйзенах

Нечаянная и приятная встреча! Идем явиться к коменданту, и в коменданте узнаем любезного товарища нашего по корпусу и по службе Фр-а! Он ранен под Кацбахом, бросясь на выручку меньшого брата, над которым уже сверкали французские сабли; он получил две раны в голову, одну в руку; лечился в Бреславле и находится теперь военным комендантом здесь. Добрый сделался любимцем добрых немцев. Он рассказывал нам о сражении Кацбахском, происходившем под шумом мрачной бури и в проливном дожде; рассказывал о Блюхере, которого солдаты наши прозвали генералом Форвертс (вперед!), потому что во время боя он беспрестанно кричал «Форвертс!» и вел полки вперед. Жители Бреславские приняли раненых наших чрезвычайно хорошо. Ф-к осыпан был ласками от всех и подарками от некоторых.

Наговорясь о прошедшем, мы спешили насладиться настоящим и пошли гулять за город. Какая бесподобная прогулка в окрестностях Эйзенаха! Горы на несколько верст превращены в прекраснейший сад. Дороги, просади, пещеры, мостики, проходы сквозь каменные скалы — все тут есть! Горы и долины очаровывают зрителя. Взобравшись на высоту горы, мы увидели весь город под ногами и на одной огромной скале прочитали надпись, начертанную творцом Вертера. Сердце тотчас почувствовало красоту этой надписи; память удержала смысл ее; а перо друга твоего передает ее тебе, как умеет, в переводе. «Кто имеет сердце незараженное пристрастием ко всему искусственному, сердце нерастленное роскошью и страстьми; кто любит простую, но величественную природу; кто имеет душу чистую, способную наслаждаться дарами ее — тот уклонись в сии зеленые дубравы. Чувствительный смертный! Здесь сокрыт ты от треволнений мира. Отсюда виден город, но не слышен шум его. Даже бури, мимо текущие, и ревущий гром не дерзают возмущать спокойствия, почивающего над сими сводами, из твердого гранита сооруженными. В безмятежные часы утра цветы своим благоуханием, ветерки прохладою, а птицы пением нечувствительно восхитят дух твой и преисполнят сердце благоговейною благодарностию к творцу вселенной!» Так, несравненный Гете! В прелестных садах природы, восхищаясь красотами ее, можно забыть о всем на свете. Кто пленяется изящным, тот уже не может быть злодей. Глядя на превосходную картину, слушая очаровательную музыку и гуляя в цветущем саду, кажется, нельзя и подумать о злодеянии.

В невежестве черствеют чувства; все изящное умягчает их. О, да будет благословенно все, что только может сделать сердце добрым и чувствительным!!

Эйзенах есть участок герцогства Веймарского. И здесь уста и сердца всех и каждого согласно хвалят добродетели Марии Павловны. Фр-к пленил нас рассказом о ее обхождении с русскими. Каждый раз после обедни она разговаривает со всеми офицерами, приветствует солдат и осыпает ласками раненых. У тех, которые ранены в ноги, спрашивает, не высоко ль отводят им квартиры, и всегда подтверждает коменданту, чтобы помещать таких в нижних жильях, в самых чистых и покойных комнатах. Она сама заботится, чтобы содержание раненым было лучшее; всех русских называет своими милыми гостями, приглашает их гулять в зеленых садах и откушать хлеба, соли в палатах своих. Мой друг! Ты знаешь русских и можешь судить, как восхищаются они таким обхождением с ними! Русскому одно ласковое слово царя государя любимого дороже злата и серебра!

Как обходятся здесь с нашими

Немцы очень любят русских. Получа известие о взятии Парижа, одна богатая графиня Эльма сделала великолепный праздник. Комендант города Ф *** приглашен уже поздно; он входит после всех, и что ж? Его встречают десять прекраснейших девиц, поют хор и с словами «В лице вашем увенчаем всех русских офицеров, освободителей Европы!» надевают на него лавровый венок. Он должен был носить его несколько часов на голове и теперь бережет на память.

Еще пример: несколько русских солдат, ускользнув из плена, скрывались в лесистых вертепах около Эйзенаха, занятого французами. Знатнейшая из здешних женщин, сведав о сем, всякий день, под видом прогулки, ходила навещать несчастных. Она приносила им в корзинах пищу, одежду и деньги — и это продолжалось около трех месяцев. Ну, как же русским не любить здешних!

На сих днях проезжали здесь великие князья Николай и Михаил Павлович. Общий голос говорит, что они так же добры, умны и милы в обхождении, как и венценосная сестра их! Питомцы добродетельной матери оправдают неусыпные попечения ее об них.

Любопытные путешественники ходят смотреть на одной, из здешних скал чету окаменелых любовников. В глубокой древности, говорит предание, на двух противоположных скалах существовали тут два монастыря: один мужской, другой женский. Строгий надзор с обеих сторон полагал вечную преграду между близкими соседями. Но любовь не знает преград: с тонкою струею ветра прокрадывается она в мелкие скважины железных ворот; легкою ласточкою перелетает чрез высоту огромных стен, и где только есть сердца, является и она с очарованием своим. Молодой монах и соседка его виделись сперва издалека, смотрели друг на друга, кланялись, потом изъяснялись глазами, вздыхали… При каждом из сих свиданий сердце более и более брало верх над рассудком. Они подходили друг к другу ближе, ближе и наконец встретились вон там — на той скале. Вечер был прекрасный; владычество весны повсеместно. Все ожило для любви и радости. Касатки, гоняясь друг за другом, вились над мшистыми зубцами черных башен; горные горлицы, воркуя, лобызались на расцветающих ракитах. Юная чета имела также сердца. Сильно забились они при общем ликовании природы; невольно раскрылись объятия, невольно заключили они в них друг друга. Уста хотели что-то сказать и сблизились — они поцеловались!.. Но, о боже! Какая ужасная казнь за сей поцелуй! Небеса меркнут… свет исчезает… все темнеет в их глазах… непостижимый холод быстро пробегает из сердца по всем направлениям жил и медленно, вместе с цепенеющей кровью, возвращается опять к умирающему сердцу. Мраз и ужас пронизают до мозга костей! Они стынут, цепенеют, как светлый источник в последний день осени; нет жизни, нет движения — они окаменели!!!

От Эйзенаха до Фаха и Гундфельда природа дикая, гористая. Стороны эти ужасно разорены войною; даже нивы не возделаны!.. Люди бедны, лица бледны; довольства не видать. Мальчишки в лохмотьях бегают толпами и самым странным охриплым голосом кричат: «Гир-гер крейцар!»

Фульда

Очень красивый город. Тут бы должно посмотреть дворец, церкви и мало ль еще что! Но мы проехали через город, не останавливаясь в нем: перемена лошадей в деревне.

Шлюхтер небольшой городок. Если увидишь в здешних местах запустевшие поля, бедных поселян и проч., то и не спрашивая знай, что это — Вестфалия. Брат Наполеонов оглодал ее, как кость. Не знаю, каково в Касселе; но здесь зато во всякой деревне сельская гвардия в оборванных кафтанах с пиками! Наполеон и товарищи его хотели всех людей сделать воинами, а свет превратить в казарму!