Письма с фабрики
Шрифт:
Так произошло с Зоей Карамовой, о которой я писал в 1948 году. Она вышла замуж, стала матерью, фамилия ее теперь Кулова.
Она несколько лет была инструктором производственного обучения в школе ФЗУ, а недавно снова стала бригадиром одной из бригад, борющихся за право называться коммунистической. В фойе фабричного Дома культуры я видел фотоснимок этой бригады и был рад, что Зоя Карамовна Кулова и есть та Зоя Карамова, с которой я беседовал когда-то.
К слову сказать, мое стремление разыскать старых знакомых, узнать их судьбы нередко затруднялось тем, что они, выйдя замуж,
Мы с Любой подошли к Дому приезжих и присели на садовой скамейке в палисадники. И тут я прочитал Любе свой очерк о Зое Карамовой, написанный десять лет назад. Прочел не без умысла:. если Зоя Карамова так искренне, правдиво могла рассказать о себе, то и Люба может; И я не ошибся.
Люба наконец избавилась от мысли, которая ее сковывала.
Я уже был для нее не литератор, движимый профессиональным любопытством, а просто человек, способный понять живую человеческую душу.
Люба рассказала, что живет с отцом -и младшей сестрой в отцовском доме. Отец до войны был хорошим работником и семьянином, но война испортила его. Он беспробудно пьет. Слабый, опустившийся человек ради рюмки водки способен все унести из дому, даже платья дочерей. Мать совсем извелась с ним и, тяжелобольная, уехала к старшей дочери в Ригу. Отец часто дает слово не пить, просит прощения, но потом все снова повторяется.
Так вытравил он в душе дочери остатки любви к нему. Возникло смешанное чувство отвращения и жалости.. При одной мысли, что она придет после работы домой, ее охватывает ужас. Какое нужно адское терпение, чтобы вынести эту пытку! Казалось бы, чего проще? Переселиться в один из тех новых домов, которые возводятся на Лакинке. Отработать вместе с сестрой положенное количество часов и получить отдельную однокомнатную или двухкомнатную квартиру. Но это не.так просто. Формально жилищное положение Любы считается вполне удовлетворительным - ведь они втроем живут в собственном доме.
Люба не может не испытывать глубокого отвращения к человеческим порокам, видя, до чего они довели отца. Поэтому она так нетерпимо относится к легкомысленному поведению своих сверстниц в бригаде. Но если опустившийся отец жалок оттого, что сознает свое бессилие справиться с пороком, то ветреная девушка не только не считает порок слабостью, а бравирует им. Если ей дают добрый совет, она резко отвечает: по какому праву ей читают мораль, как себя вести? С ее точки зрения, ей" просто завидуют, что она пользуется успехом у молодых людей.
Можно понять, как тяжело Любе. ВреМя возложило на нее трудную задачу не только правильно и честно строить свою жизнь, но и задачу перевоспитания некоторых своих сверстниц. Как, ненавидя порок, удержаться от того, чтобы не перенести эту ненависть на конкретного носителя его! Какое требуется мужество и терпение, чтобы отвоевывать у него неопытную, безрассудную молодую жертву. Надо подняться на высшую ступень человеческих отношений, чтобы стерпеть оскорбления
Вот в чем, как мне кажется, самая главная трудность сегодня для таких людей, как Люба Шокина.
В 1920 году, когда мне было шестнадцать лет, я добровольцем пошел на фронт. Комиссар дивизии, глядя на меня, сказал с усмешкой:
– Ну что, умирать пришел за революцию?
Я утвердительно ответил.
– Умереть нетрудно, - сказал он.
– Не умирать мы с тобой сюда пришли, а побеждать. Победить можно только всей массой.
Надо эту массу зажечь, воодушевить на бой. Это труднее, чем грудь под пули подставить!..
Об этом мне хотелось сказать Любе Шокиной, но я не прерывал ее, чтобы не нарушить ее рассказ.
Далее Люба, перейдя на шепот, с какой-то необыкновенной женственностью и сердечностью, точно она говорила сама с собой, поведала мне, что она любит одного молодого человека и он любит ее. Он теперь в армии, но в этом году должен вернуться. Она три года ждет его. Когда он приедет, они поженятся. Еще неизвестно, как они устроятся с жильем. Но предчувствие большого, важного события в ее жизни волнует Любу.
Видно, велика сила этой молодой любви, если она выдержала испытание временем. Тем, кто не верит, что существует большая любовь, следовало бы сюда приехать и убедиться в этом. Я рад, что Люба не обманулась в своем чувстве, и верю, что она будет счастлива в личной жизни.
А сколько на пути этой большой любви было, наверно, искушений! Сколько так называемых здравомыслящих людей, наверно, увещевали Любу, чтобы она "не верила мужчинам", что любви нет и ее жених уже давно, наверно, там присмотрел себе другую невесту! И пусть в счастливом, невыдуманном конце этого испытания молодой любви двух лакинцев, в победе, которую одержали эти два молодых сердца, черпает молодежь веру в большие чувства.
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ
Люди и судьбы.
– Вопросы культуры.
– Современное образование.
– Дела семейные.
– Секретарь парткома Ульянов.
– Главная черта лакинского характера.
Куда ни пойду, везде вижу старых знакомых. Они как бы олицетворяют собою Лакинку в ее росте и развитии. В цеховом комитете прядильной председательствует Валентина Михайловна Тарасова, которую я помню Валей Гусевой, ученицей семилетки. Я у них жил в 1938 году. Рядом с нею за столом секретарь цехового партбюро Анастасия Ивановна Отдельнова, которая двадцать лет назад была работницей. За это время она была помощником мастера, потом мастером, а с 1956 года на партийной работе.
В новой ткацкой фабрике председатель цехового комитета - Мария Ивановна Васякова. Она была в 1947 году ткачихой в бригаде Кировой. В старой ткацкой председатель цехового комитета Василий Васильевич Тармоло.в. Я его помню юношей, занимавшим первые места в области по велосипедному спорту.
У фабричных ворот - новый стенд, которого раньше не было.
На нем отмечают инициаторов передовых методов труда. Съемщица Немцова и инструктор Тимофеева предложили новый способ заправки нитей на пустую шпулю при разработке съема без остановки веретена.