Письма в древний Китай
Шрифт:
ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЕ
(среда, 15 декабря)
Мой дорогой Цзи-гу,
сегодня – день последнего осеннего новолуния. Большеносые, как всегда, об этом даже не вспоминают (кстати, маленькая госпожа Чжун тоже не соблюдает – или теперь я уже должен говорить: не соблюдала? – древних обычаев; она живет по обычаям большеносых). И тем не менее в городе сейчас царит большое оживление. Этот месяц для большеносых – особый, они верят, что почитаемый ими бог родился в один из последних его дней, незадолго перед Новогодним праздником. Господин Ши-ми – я недавно снова был у него, слушал Небесную Четверицу – объяснил мне, что время перед праздником, посвященным рождению бога, называется Пришествием [66] и отводится благочестивым размышлениям; люди же, появляющиеся в Ящике Дальнего Видения, часто называют его «временем покоя». Однако звучит это, честно говоря, довольно странно, ибо такой страшной суеты на улицах, как в эти дни, мне до сих пор в мире большеносых никогда
66
«Пришествие», нем. Advent – название периода предрождественских праздников. Всего «Пришествий» четыре: 1-й Адвент празднуется за 5 недель до Рождества, последний – за неделю.
К празднику рождения бога, именуемому здесь также «Святой ночью», как сообщил господин Ши-ми, у них принято делать подарки родственникам и друзьям. Это считается не просто обычаем, но священной обязанность каждого. Сын делает подарки родителям, родители – детям, сестра – брату, а также дядюшкам и тетушкам, причем не только родным, но и двоюродным, соседям, коллегам и деловым партнерам, подчиненные преподносят что-то начальнику, словом, все одаривают друг друга, даже если терпеть один другого не могут. Вспоминая, сколько подарков нужно заготовить, господин Ши-ми всякий раз едва сдерживает стоны. С начала месяца большеносые принимаются бегать по всему городу, покупая самые невероятные вещи, чтобы потом подарить их кому-нибудь. Торговцы, разумеется, потирают руки. Если бы, накупив подарков, люди просто оставляли их себе, говорит господин Ши-ми, никакой суеты не было бы – и кроме того, каждый точно знал бы, что именно он приобрел, потому что другие обычно дарят вам самые нелепые, некрасивые и ненужные вещи, от которых, однако, нельзя избавиться сразу, так как даривший может смертельно обидеться; лишь потом, желательно по прошествии нескольких лет, можно осторожно передарить их кому-нибудь. Все подарки передаются из рук в руки одновременно, вечером двадцать четвертого числа. Самое неприятное – получить подарок от кого-то, для кого вы сами не припасли подарка (по забывчивости или просто сочтя это ненужным). Поскольку все подарки вручаются одновременно, загладить этот промах невозможно, и несчастный одаренный ходит потом весь год, опустив голову и не смея взглянуть в глаза дарителю.
Вот большеносые и ломают себе головы, как бы не забыть какого-нибудь приемного дядюшку, и я все время вижу мужчин и женщин, мечущихся, точно одержимые демонами, по обледенелым и заснеженным улицам: обходя лавку за лавкой, они покупают подарки (и при этом нередко вынуждены залезать в долги), выше головы нагружая себя пакетами и пакетиками, и тащат их домой, чтобы сложить где-нибудь в углу и раздать всем, кому положено, вечером двадцать четвертого числа. Многие скользят на льду и падают. Мне все это хорошо видно из окна Го-ти Ни-цзя, ведь оно выходит прямо на улицу, где полным-полно лавок. Взбрыкнув ногами, люди выпускают свои пакеты из рук, и те летят прямо в физиономии прохожих. Или на мостовую, где колеса повозок Ma-шин расплющивают их в лепешку. Прохожие же, одержимые собственными демонами, безразлично перешагивают через упавших, долго и неловко собирающих разбросанное добро.
Вот что большеносые называют «временем покоя». Вот как празднуют они пришествие бога. То-то он, наверное, радуется. Боюсь, впрочем, что и мне, человеку более чем постороннему, придется очертя голову броситься в этот водоворот. Если я правильно понял намеки господина Ши-ми, он самым коварным образом припас мне подарок. Придется и мне купить ему что-нибудь.
Написать я, впрочем, хотел тебе вовсе не об этом. К празднику улицы, стены домов и окна лавок увешивают серебристыми звездочками и разными другими амулетами (еловыми ветками, фигурками младенцев в какой-то странной люльке; рядом с ними часто помещают фигурки быка и осла, но всегда только по одной от каждого), чтобы напомнить большеносым о памятной дате – и, конечно, о святой обязанности припасти как можно больше подарков; в Ящике Дальнего Видения все время говорят о приближении «Святой ночи», настойчиво называя ее всеобщим «Праздником мира». Я нарочно узнавал: да, действительно, с полудня двадцать четвертого до утра двадцать седьмого дня этого месяца царит всеобщий мир. Но только потому, что в эти дни не работают, лавки и конторы закрыты, отдыхают даже рабочие кузниц. Люди занимаются тем, что распаковывают полученные подарки, разглядывают со всех сторон и бранятся из-за их очевидной бесполезности. Да, действительно, в эти дни никого не судят, но только потому, что и судьи не выходят на службу. А если где-то идет война, спросил я господина Ши-ми, то в эти дни не воюют? Увы, отвечал он, до сих пор не нашлось военачальника, который бы прекратил военные действия на время «Праздника мира». В последнюю войну, бывшую не так давно – господин Ши-ми ребенком еще застал ее, – устраивались даже «военные Праздники мира». Только большеносые могут придумать такое. Никто и ничто не отучит их от привычки смешивать понятия.
В дни «Поаздника мира» случается больше всего самоубийств, мужья убивают жен (впрочем, бывает и наобо рот), детей выставляют на улицу, умирают с голоду старики. Это происходит оттого, считает господин Ши-ми, что у людей слишком тесные жилища. Они не выдерживают трехдневного совместного заточения в своих крохотных, низких комнатушках. Этого никто не выдерживает, и начинается ссора. Он сам помнит, говорит господин Ши-ми, какие жуткие ссоры устраивали его родители в дни «Праздника мира» – ни в какое иное время года между ними подобного не происходило. Однажды его отец даже сбежал из дома, когда мать запустила ему в голову жареным гусем – за то, что отец несколько
Едят в дни «Праздника мира» необычайно много – возможно, от скуки. Особой любовью пользуются «праздничные» гуси и карпы. Их повсюду уже выставили в лавках. Пьют, вероятно, тоже немало; когда же большеносые не едят и не ссорятся, они все, без сомнения, предаются одному и тому же занятию, которое любят больше еды и питья, больше сна и полового сношения: они смотрят в Ящик Видения.
Такие Ящики есть в каждом доме, в каждой квартире, почти в каждой комнате (в моей комнате на постоялом дворе он тоже есть). Стоят они очень дорого и часто ломаются. Тем не менее любой большеносый скорее откажется от повозки Ma-шин, он скорее предпочтет не обедать, лишится кровати и печки, чем останется без чудесного Ящика. Ящик есть у самого бедного большеносого; он заложит жену и детей, даже душу, будет ходить нагишом и жить на улице, лишь бы иметь Ящик.
(Нагие люди, виденные мною летом на всех лужайках, к этому отношения не имеют: они раздевались вовсе не потому, что решили отдать последнее, но приобрести Ящик. Эти слова не следует понимать буквально. Их нагота объясняется просто бесстыдством, а также убеждением, что это полезно для здоровья.)
Ящик Дальнего Видения довольно велик и имеет в передней части нечто вроде окошка. Где-то далеко, в особом месте, сидят люди, умеющие делать живые картинки и посылать их по воздуху. Внутри каждого Ящика имеется механизм, который ловит эти картинки и показывает в окошке, если нажать особую пуговку – и если Ящик, конечно, не поломан. Это не волшебство, хотя не первый взгляд и кажется таковым. На самом деле Ящик устроен не сложнее, чем наш с тобой компас времени. Господин Ши-ми объяснил мне его устройство, но я не хочу утомлять тебя излишними подробностями.
В общем, ты сидишь перед Ящиком и смотришь в него, точно через окно, на разных других людей (они тебя при этом не видят – я нарочно справлялся, но мои опасения оказались излишними). Большая часть из того, что они рассказывают и показывают, тебе решительно ни к чему. Должен признать, однако, что поначалу это меня увлекло. Представь, что тебе удалось незаметно заглянуть в чужой дом и увидеть, как живут другие люди; это любопытно, но скоро надоедает. Ну, что может происходить с этими другими? Лишь то же самое, что и с тобой. Они едят, пьют, любят друг друга и дерутся, ездят на лошадях или повозках Ma-шин... Все это достаточно скучно, ибо давно тебе известно.
Гораздо меньше увлекли меня музыканты, которых в Ящике тоже можно услышать довольно часто. Эта музыка не имеет ничего общего с великими творениями мастера Бэй Тхо-вэня и других. Правда, бывает забавно видеть, какие гримасы строит поющий господин или поющая дама; я иногда позволяю себе это развлечение. Чаще же всего в Ящике показывают, какие товары нужно покупать в лавках. Впрочем, как я узнал, это не вменяется людям в обязанность: товары можно не покупать.
В определенное время в окошке Ящика появляются большеносые, читающие по желтым бумажкам, какие несчастья произошли на свете за последние несколько часов, а после них всегда выступает господин, сообщающий, что погода завтра будет хуже, чем сегодня. Но самое плохое в Ящиках Дальнего Видения все же не это. Я расспросил очень многих большеносых, потому что Ящики – неотъемлемая часть их жизни, и убедился в следующем. Живые картины, показываемые в Ящике, настолько естественны, что многие (и я в том числе, особенно поначалу, мне даже сделалось страшно) считают их настоящими, то есть происходящими взаправду. Таковы, однако, далеко не все картины. Конечно, большеносый, рассказывающий по желтой бумажке о затонувшем где-то судне, или другой, обещающий дождь на завтра, настоящие. И те, которые строят гримасы и вопят, называя это пением, делают это взаправду – в отличие от появляющихся потом, которые в течение двух часов перешептываются, бранятся и убивают друг друга. Эти большеносые – не настоящие, они только играют роли. Это тоже лицедейство, представляемое – хотя, надо признать, и не всегда – на удивление ловко и умело. Я (несмотря на то что я чужой здесь – или, скорее, благодаря этому) легко распознаю лицедейство, но слишком многие большеносые, отупев от долгого сидения перед волшебным Ящиком, принимают все, что видят, за чистую монету. И перестают воспринимать действительность, черпая свои понятия уже из Ящика, а не из действительности.
Большинство большеносых, как я узнал, проводят перед Ящиком Дальнего Видения все свое время, не занятое работой.
Да и может ли быть иначе, если весь смысл своей жизни и истории они видят в том, чтобы постоянно уходить от самих себя, куда угодно, главное – как можно дальше? Вот они и вглядываются в эти далекие и вовсе не нужные им картинки, лишь бы только не видеть самих себя.
В одном из последних писем я обещал тебе рассказать о музыкальных тарелках. Это – очередной пример стремления большеносых размножать в невероятных количествах все, что ни попадет под руку, – как, впрочем, и Дальнее Видение, ибо почти таким же образом, как Ящики размножают, по сути, одну и ту же, пусть даже самую безобразную картинку, так и музыкальные тарелки служат для размножения одних и тех же музыкальных пьес. Представь себе плоскую, очень тонкую черную тарелку; ее осторожно вкладывают в особую машину, только для этого и предназначенную (управлять ею не слишком трудно), надавливают на несколько пуговок (надавливанию всевозможных пуговок большеносые придают, кажется, даже большее значение, чем совокуплению), и вот уже из машины льется прекрасная музыка, ничуть не быстрее и не медленнее, чем как если бы ее играли приглашенные тобой музыканты. Все это, конечно, очень странно и вполне в духе большеносых, но у музыкальных тарелок есть одно неоспоримое преимущество: ты можешь в любое время услышать музыку, какую захочешь, ничего не платя музыкантам. Побывав на публичном музицировании, я тоже купил себе такую машину (впервые увиденную мной у господина Ши-ми) и поставил у себя в Го-ти Ни-цзя. Теперь я часто слушаю обе пьесы, исполнявшиеся тогда, пытаясь проникнуть в их смысл. Пьесы мастера Бэй Тхо-вэня я тоже слушаю очень часто.