Письма
Шрифт:
Полотеицы ширм состоят из дорожчатых рамок с разным бордюром из черного дерева. Среднее полотенце содержит в вышину 5 футов 2 дюйма; в ширину 2 ф. и 2 д. Боковые полотенцы имеют по 4 ф. и 10 д. вышины, и по 20 1/2 дюйма ширины; два крайние полотенца по 4 ф. и 8 д. вышины и по 17 дюймов ширины. Пьедестал содержит в себе 9 дюймов вышины. На каждом полотенце четыре отделения. Земля темноголубого цвета,
В верхнем отделении среднего полотенца: стихи, содержащие в себе с заглавием 61 букву, вырезанную из белого нефрита, камня очень уважаемого в Китае. Подле них курильница из нефрита верблюжьего цвета, в 4 дюйма вышины, а по другую сторону кувшинчик зеленоватого нефрита, 6 д. в вышину; в нем две ветки: одна с развертывающимися бутонами деревца Ла-мэй из янтаря, другая бамбуковая с кистью горошчатых плодов из красного коралла; подле кувшина птица из белого нефрита, сидящая на гнезде. Во втором отделении: яхта белейшего нефрита, в раме за стеклом, длиною в 6 д.; подле нее нефритовое корытцо, длиною
На правом полотенце, подле среднего, в верхнем отделении: 33 буквы белого нефрита, а пониже их финифтяная баночка с веткою деревца юй-лань; на ней бутоны белейшего нефрита, и один распустившийся цветок, содержащий в себе несколько десятков бело-розового шпата. Подле банки веточка с двумя персиками белого нефрита, каждый в два дюйма. Во втором отделении бронзовый, вызолоченный, чеканной работы кувшинчик с цветком, висящий с шеста на цепочке белого нефрита. Подле него, на нефритовом блюдце (4 д.) два уродливые лимона из янтаря; пониже печать белого нефрита, и такой же (круг) в 3 1/2 дюйма в поперечнике. В третьем отделении жу-и в 9 1/2 д. длиною, и сосуд в 4 дюйма вышиною, все из белого нефрита; подле корытцо из горного хрусталя (в 4 д.): на нем нарисованы две золотые рыбки, представляющиеся в воде.
На левом полотенце, подле среднего, в верхнем отделении 33 буквы белого нефрита; пониже их баснословный однорогий зверь, нефрита верблюжьего цвета, и бронзовый позолоченный, чеканной работы, кувшин (в 6 д.) с веткою цветочного персика; бутоны и цветки бледноватого нефрита. Во втором отделении чайник (в 6 д.) нефрита верблюжьего цвета; подле него утка на воде, а пониже китайская табакерка горного хрусталя, и уродливый лимон белого нефрита. В третьем отделении цимбал белого нефрита, в 9 дюймов длиною; а подле него, на черном лакированном подносе, две чайные чашки с крышками, желтоватого нефрита.
В верхнем отделении, правого крайнего полотенца, 33 буквы белого нефрита; пониже банка синеватого нефрита (в 5 д.), ненюфорный бутон и цветок из сердолика. Во втором отделении повешенный цин; подле него сосудец с водою, банка с веткой красного коралла и львицы с львенком — все белого нефрита. В третьем отделении столовые часы, в деревянном футляре; подле, за стеклянными Дверцами, баночка белого нефрита, с нарцисами зеленоватого нефрита.
В верхнем отделении левого, крайнего полотенца, 33 буквы белого нефрита; пониже банка беловатого нефрита (4 д.), с тремя астрами из нефрита, аметиста и сердолика.. [315] В среднем отделении мальчик белого нефрита; подле него виноградная ветка (стеклянная) на блюдце финифтяном, а пониже дощечка желтоватого нефрита с тёмнокрасной полосою. В третьем отделении щиток белого нефрита в рамке, за стеклянными дверцами три книги из кости, и на них две печати белого нефрита.
Четвертое отделение, на всех полотенцах одной меры, в вышину около 6 дюймов, и содержит в себе писанные на стекле виды разных монастырей, занимающих пленительное местоположение при подошве гор. Все каменные, вещи и их подставки суть превосходной резьбы. Сии ширмы; принадлежат г-ну Игумнову, Кяхтинскому первой гильдии купцу.
* * *
В ноябре минувшего года привезли в Иркутск семерых; китайцев, возвращающихся в отечество. В 1826 году, при взятии мятежниками Кашгара, они были захвачены в плен и отведены в Кокан в неволю; из Кокана некоторые сами бежали, а другие были перепроданы в Бохару. Отселе в разные времена ушли в Ургенч, где, по уверению бохарцев, надеялись найти русских. Здесь они пропитывались склеиванием разбитой фарфоровой посуды, которая в большом уважении в Средней Азии, а посему и плату им за сей труд производили значительную. Наконец, в начале прошлого года, они пристали к купеческому каравану, отправляющемуся из Ургенча на линию, и в августе прибыли с оным в Оренбург.
По их показанию: хивинцы называются усбек, коканцы, сарт, киргиз-кайсаки казак; кочующие между Коканом и Кашгаром кэргыз и кара-кергыз; от китайцев бурут. Жители Кашгара, Яркана и других городов, лежащие далее на Восток, называются по именам своих главных городов; все же народы, обитающие от Аральского озера на восток до Хама, носят общее название турки, и говорят турецким (татарским) языком. Бухарцы называются тачжик, и говорят фарсиским (персидским) языком. Ханов коканского и бохарского называют падша (падишах) ; Турцию рум, а султана халиф; Россию урус, государя Ах-падша т. е. Белый царь. В Кокане около 50 пушек большей частью бронзовых, но малого калибра. Возят каждую на верблюде, а стреляют повертывая на винте в разные стороны. В Хиве также около 50 пушек, по большей части чугунных. В обоих местах сии орудия расставлены пред дворцами; в Бохаре, напротив, хранятся секретно.
1831, декабря 5
Ваше Превосходительство
Милостивый государь
Вчера на утренней заре мы прибыли в Казань. До сего места я не имел времени писать к вам о нашем путешествии. Дорога от Новгорода до межи Нижегородской губернии на пространстве почти восьмисот верст была чрезвычайно дурна. В некоторых местах -даже по три версты в час не могли проезжать. Ваша повозка не выдержала дороги и на последней станции перед Казанью отпали все доски от головен, так что, пока ямщики не заметили сего, выпало несколько вещей, в числе которых находится и подарок ваш Петру Андреевичу. Все это пропало. Починка повозки стоила 70 рублей и сегодня после полудня отправляюсь в дальний путь, который, как сказывают проезжие, до самой Перми чрезвычайно дурен. О неприятностях нашего пути не нужно и писать. В Москве мы остановились У Ивана Юрьевича Хачжикосты, которым был принят весьма гостеприимно. В его доме мы нашли Иннокентия Дмитриевича, старшего брата Марфы Дмитриевны. Он собирался ехать в Петербург для свидания с своею сестрицею; из новостей кягтинских сообщил нам обстоятельные сведения о несчастном Языкове и другом происшествии, Довольно странном в наш просвещенный век. Вы знаете Селенгинский заштатный монастырь, а может быть видали настоятеля сей обители игумена Израиля, который впоследствии произведен в архимандрита. Он хотя не был образован, но считался человеком умным и начитанным. В то время, как Вы находились в Кяхте, он тайно [317] составлял новую веру, в которой восстановил древнее, но его мнению, богослужение. Христос и другие лица, известные по истории сего спасителя, были живые и сам себя он представлял Христосом, дочь Луки Тимофеевича Молчанова имела титул Марии; крестьяне и некоторые из купцов пожалованы были апостолами, так что вся свита забайкальского лжеспасителя состояла почти из 70 чел. Вы слыхали о новой пустыни на кягтинской границе, покровительствуемой Шумковым. В прошлом году на пасхе Израиль пришел в упомянутую пустынь ночью. Старик Парфений, начальник сей пустыни, впустил их во двор и в церковь. Израиль пошел прямо к алтарю, растворил ногою царские двери и, назвав прежние обряды нечестивыми, приказал своим ученикам и спутницам вынести кресты из алтаря и поставить среди церкви, потом сел он на престол и в первый раз всенародно совершил богослужение по новым обрядам; по окончании сей комедии сказал Парфений, настоятель пустыни, что он может донести о сем происшествии начальству и с сими словами отправился в Кягту для проповедания своего учения. Но как он шел медленно, то в Троицкославске уже ожидали его — одни как Христа-спасителя живого, а начальство как ереси начальника. Котельников и некоторые другие кягтинские купцы уже решились было принять его новое учение, но Николай Матвеевич Игумнов своею решительностью удержал их от сей глупости. Таким образод взято было около 70 чел., представлявших разные святые лица времен Христа Спасителя и уже разосланы по монастырям. Мария Магдалина и сестра ея привезены в Казань, а богородица с родителем ея Молчановым отвезены куда-то в другое место.
В Москве в доме Волынского я встретился с кавказским Ермоловым, который принял меня очень ласково и довольно говорил со мною. В Казани я навещал Ковалевского и Попова. Первого не застал дома, а у последнего пил чай. В одно время со мной выехал из Москвы Соломирский в Екатеринбург и Трапезников в Ирбит. Последний дважды догонял меня под Казанью, но я не имел случая видеться с ним, потому что не имел излишних денег для уплаты 200 руб. — по препоручению Вашему. Исполню это по прибытии в Иркутск с переводом на Ивана Савича Вавилова. Есть много других новостей, но маловажных; и потому умалчиваю об них.
По прибытии в Казань мы сделали новое распоряжение касательно предлежащего пути. Одну повозку уничтожили; [318] вещи сдали Крупеникову для отправления оных в обозе, а сами едем в одной повозке. Трудность пути и позднее время необходимо требовали сего. Мы все здоровы. Приближается время к укладке, и потому спешу кончить сие письмо. Честь имею быть с истинным почтением и совершенною преданностью.
Вашего Превосходительства
покорнейший слуга м. Иакинф.
Марта 1 1835
Казань
Милостивый государь
Михаил Петрович
Отправляясь в Кягту почти на целый год, покорнейше прошу вас доставляемый ко мне Московский вестник впредь посылать в Кягту, адресуя: Его преподобию — о. Иакинфу в Кягте. Вчера сказали мне, что г. Венелин в Петербурге; но я ни от кого не мог узнать о его местопребывании. Жаль, если не увижусь с ним, а с вами надеюсь свидиться в проезд через Москву. Прощайте. Остаюсь ваш покорнейший слуга