Письмо на панцире
Шрифт:
— Здравствуй, Вита!
Теперь жизнь в Артеке была для Виты ещё радостнее.
В тот вечер был конкурс бальных танцев. Мальчики в строгих чёрных костюмах, в белых рубашках с галстуками бабочкой ритмично кружились с девочками, которые были в воздушных платьях, точно окружённые пушистыми облаками. Казалось, что не пары медленно кружатся, а облака плывут по синему небу.
Василь не танцевал. Он сидел рядом с Витой и рассказывал ей об артековских событиях тех дней, что она провела в больнице:
— Черепаха живёт теперь у юннатов. Они сказали то же, что твой
— Обычная, — как эхо, повторила Вита.
Василь сказал «папа», и ей при этом взгрустнулось. Но он не дал Вите грустить и тут же затараторил:
— В одной группе приехала, понимаешь, необычная для Артека девочка.
— А почему необычная? Тут все одинаковые — безразличия. Хоть из деревни, хоть из королевского дворца.
— Правильно. Но ты слушай. Девочка правда необычная, потому что не хотела быть, как все: «Кашу я не ем, люблю шашлык, постель заправлять не умею; я приехала отдыхать, а не разносить тарелки, пусть даже раз в две недели».
— Её наказали? — спросила Вита.
— Ты ведь знаешь, у нас не заставляют и не наказывают.
— А как же тогда?.. Василь, а её не Розой зовут?
— Точно, Вита. Слушай, не перебивай. За Розу, понимаешь, дежурили другие. Отряд себя не посрамил. Роза эта была в лагере, где пионерская застава. И вот вечером тревога: «Диверсант перешёл границу!» — Ну?!
— Вот тебе и ну… Как только тревога, так сразу же наряд пионеров-пограничников вместе с солдатами в зелёных фуражках, с псом-ищейкой, рацией и всем прочим отправляется на поиск. Знаешь, как у нас: всё вроде бы не понарошку, а взаправду. Столб с гербом Советского Союза видела?
— Видела.
— А ты слышала, как возле него чётко произносят слова: «На охрану границы Союза Советских Социалистических Республик!..»?
— Здорова, а, Василь?
— То-то, Вита, что здорово. А Розу не взяли. Она, понимаешь, в рёв. Ей говорят: «Замолчи, диверсант услышит — скроется, поймать не сможем». А она своё: «Диверсант не настоящий, я знаю. Но всё равно хочу в наряд. Честное пионерское, буду всё-всё делать! Все наряды по кухне, все дежурства. Ни один абсолют не нарушу: голова будет в подушке».
— Ну, а твоя голова была в окне медстационара. Эх, Василь, Василь…
— Так то ж ради тебя. И я разрешение получил тебя в нашем стационаре навещать.
— Ну, давай не будем оправдываться. Ты про Розу расскажи.
— Ох эта Роза! Плакала, умоляла: «Миленькие мои, родненькие, возьмите… Клятву даю».
— И взяли её?
— Взяли.
— Диверсанта поймали?
— Поймали. По всем правилам: прожектор был, лодка двигалась неслышно, собака залаяла только, когда обнаружили диверсанта. Он был в ватных штанах и в стёганке с длинными рукавами, чтобы собака сдуру его, понимаешь, не покусала. Я ж тебе говорил, что всё вроде бы и не понарошку, а вроде бы и взаправду.
— А Роза потом как?
— Будь спокойна. Все обещания выполнила. Можно сказать, перековалась.
В это время зазвучала замолкшая было музыка.
— Ты что же не танцуешь? — спросила Вита.
— Я?
— А
— Я буду танцевать. Через две недели у нас будет второй тур конкурса. Тогда ведь и тебе танцевать можно будет.
Вита ничего не сказала. Она посмотрела на теперь уже совсем чёрное море с блестящим серебром луны на гребешках плоских волн и подумала:
«Как хорошо жить на свете!»
МАЛЬЧИКИ С КУРИЛЬСКИХ ОСТРОВОВ
Вите действительно жилось хорошо. Каждый день был праздником. Сначала ей разрешили пойти по Артеку с Верой. Она старалась наверстать пропущенное.
Когда Вера и Вита спустились почти к самому морю, где начинался ряд корпусов морского лагеря, вожатая сказала:
— Подними голову. Посмотри, во-он наверху маленький домик с окошечками.
Вита посмотрела на пригорок и удивлённо воскликнула:
— Какой низкорослый домик! Совсем избушка. Действительно, этот домик с маленькими оконцами казался совсем неуместным среди большеоконных артековских корпусов.
— Здесь жил Зиновий Петрович Соловьёв, — сказала Вера. А Вита подумала: «Приедет папа, и мы обязательно придём сюда…»
Через неделю после первой прогулки с Верой Вите разрешили почти всё, а ещё через десять дней — совсем всё, что разрешалось артековским ребятам. Она купалась и загорала, ездила автобусом на экскурсию по всему Крыму и ха катере вдоль всего побережья южного берега, была в Никитском ботаническом саду, в Ялте, в Алупке, в Мисхоре… И в каждом из этих новых мест её поражало что-то новое и невиданное раньше.
Как хорошо было выздоравливать!
«Вероятно, — думала Вита, — никто из ребят так всему не радуется, как радуюсь я после больницы».
Она подставляла своё лицо солёному ветру, и ей хотелось плыть, — плыть, плыть — час, два, десять часов…
На корме катера, перекрывая шум винтов, громкий голос запевал:
«Пионерская дружба крепка, и сильна, и верна…»Вита подхватывала эти слова и пела со всеми, кто был на палубе:
Пионерская дружба крепка, и сильна, и верна,Этой дружбе никто не изменит,Эту дружбу на все временаЗавещал нам великий Ленин!Вита не могла просто петь. Когда она пела, ей виделось то, о чём она пела. Кто знает, может быть, поэтому её голос казался звонче и радостней других голосов.
Где-то далеко позади остались больничные дни. Они как бы растаяли в памяти. Может быть, потому, что каждый артековский день был наполнен новыми интересными событиями.
Запомнился ей, правда, и пасмурный денёк. Один такой выпал за два Витиных месяца в Артеке.
Веру в её дежурный день подменил другой вожатый, и она, надев штормовку, пришла за Витой. В дни, свободные от дежурства, Вера скучала без Виты, и девочке не хватало вожатой, которую она полюбила с первого дня.