Письмо Виверо
Шрифт:
— Значит, он уже больше не придет, — сказал я хрипло.
— Боже! — воскликнул Смит. Его голос дрожал. — Они убили Фоулера. Они застрелили его.
Голос — громкий голос — донесся снаружи. Это был Гатт, и, очевидно, он использовал какой-то портативный громкоговоритель.
— Уил! Ты слышишь меня, Уил?
Я открыл рот, а затем плотно его закрыл. Спорить с Гаттом — пытаться его переубедить — будет бесполезно. Это все равно, что спорить с силами природы, с таким же успехом можно попробовать с помощью силлогизма отклонить удар молнии. Фаллон и я молча переглянулись с разных
— Я знаю, что ты там, Уил, — прогудел голос. — Я видел, как ты скрылся в домике. Ты готов заключить сделку?
Я сжал губы. Фаллон произнес скрипучим тоном:
— Сделку! Он сказал сделку?
— Не такую, которая вам понравилась бы, — сказал я мрачно.
— Мне жаль, что этого парня убили, — прокричал Гатт. — Но ты еще жив, Уил. Я мог бы подстрелить тебя там же, возле двери, но я этого не сделал. Ты знаешь, почему.
Смит рывком поднял голову и посмотрел на меня прищуренными глазами. В них стоял вопрос, который он не мог задать с помощью слов. Я поплотнее сжал рукоятку револьвера и пристально смотрел на него до тех пор, пока он не отвел взгляд в сторону.
— У меня тут есть другой парень, — прогудел Гатт. — Здоровяк Рудетски. Ты готов заключить сделку?
Я знал очень хорошо, что он подразумевает. Я смочил языком губы и прокричал:
— Покажи мне его живым — и тогда посмотрим. Последовала долгая пауза. Я не знал, что буду делать, если Рудетски еще жив, и Гатт выполнит свои угрозы. Что бы я ни сделал, все будет бесполезно, Согласиться на условия Гатта, это значит передать нас четверых ему в руки и тем самым оставить его со всеми тузами. И в конце концов он убьет нас в любом случае. Но если он начнет пытать Рудетски, то смогу ли я выдержать? Я не знал.
Гатт рассмеялся.
— Ты умен, Уил. Ты несомненно умен. Но ты не достаточно стоек. Фаллон еще жив?
Я жестом показал Фаллону, чтобы он сохранял молчание.
— Я полагаю, он здесь — а с ним, вероятно, еще пара человек. Пускай они попробуют переубедить тебя, Уил, и возможно, вскоре ты будешь готов заключить сделку. Я даю вам один час — не больше. Не думаю, что ты для этого достаточно стоек, Уил.
Мы простояли в полной тишине целых две минуты, но Гатт ничего больше не сказал, за что я был ему благодарен, поскольку он и так уже сказал достаточно — это было видно по глазам Смита. Я посмотрел на свои часы и с удивлением обнаружил, что еще только семь утра. Всего пятнадцать минут назад я говорил с Гаттом на окраине лагеря. Его атака произошла с безжалостной стремительностью.
Фаллон медленно сполз по стенке до тех пор, пока не сел на пол, и осторожно отложил в сторону дробовик.
— Что за сделка? — спросил он, глядя на свои ноги. Это был голос старого человека.
Мое основное внимание привлекал не столько Фаллон, сколько Смит. Смит держал в руке автоматический пистолет, он держал его достаточно свободно, но все же мог представлять опасность.
— Да, что за сделка? — отозвался он эхом.
— Это не сделка, — ответил я коротко.
Смит мотнул головой в сторону леса.
— Тот парень сказал, что с ним можно договориться.
— Я не думаю, что тебе понравятся его условия, — сказал я ледяным тоном.
Увидев,
— Давай поубиваем друг друга и избавим Гатта от липших проблем.
Он посмотрел на пистолет в моей руке, направленный ему в живот.
— Я просто хочу знать, что это за сделка, — сказал он настойчиво.
— Хорошо, я скажу тебе, но сначала положи оружие на пол. А то я чувствую себя неуютно.
Мысли, приходящие Смиту на ум, отражались на его лице и были настолько ясны, как если бы он произносил их вслух, но наконец, приняв решение, он наклонился и опустил пистолет у своих ног. Я расслабился и положил свой револьвер на стол, после чего напряжение спало. Смит сказал:
— Мне кажется, у нас у всех нервы на пределе. — Это было своего рода извинение.
Фаллон по-прежнему изучал носки своих ботинок так, словно они являлись самыми важными вещами в мире. Он спросил тихо:
— Кого хочет Гатт?
— Он хочет меня, — ответил я. — Он хочет, чтобы я нырнул и вернул ему добычу.
— Я думаю, он постарается вас заставить. Что случилось с Рудетски?
— Он мертв. Ему повезло.
Смит зашипел, резко набрав в легкие воздух.
— Что значит повезло?
— Способ Гатта убедить меня совершить погружение не отличается изысканностью. Он возьмет одного из нас — тебя, Фаллона, миссис Халстед, не важно кого — и будет его мучить, чтобы оказать на меня давление. Он вполне способен это сделать, и я думаю, с удовольствием приложит свою фантазию к подобной работе. — Я обнаружил, что смотрю на это как-то отстраненно. — Он может сжечь твои ногти паяльной лампой, он может отрубать от тебя по кусочку, оставляя как можно дольше живым, он может — ладно, здесь можно продолжать бесконечно.
Смит отвел в сторону глаза и нервно вздрогнул.
— И вы позволите ему сделать это? Ради нескольких вшивых побрякушек?
— Я не могу его остановить, — сказал я. — Вот почему я рад, что Рудетски и Фоулер мертвы. Видишь ли, мы избавились от воздушных баллонов, а нырять без них будет весьма трудно. Все, что у нас осталось, это несколько аквалангов — большие баллоны находятся на дне сенота. Если ты думаешь, что я собираюсь нырять в таких условиях, когда кто-то будет орать мне на ухо всякий раз, когда я всплываю, то ты еще более сумасшедший, чем Гатт.
Смит резко повернулся к Фаллону.
— Вы втянули меня в это, вы, сумасшедший старик. Вы не имели права — вы слышите меня? Вы не имели права. — Его лицо исказилось от отчаяния. — Боже, что мне делать? Я не хочу, чтобы меня пытали. — Его голос переполнился чувством жалости к самому себе, и на глаза навернулись слезы. — Боже мой, я не хочу умирать! — произнес он всхлипывая.
На него было больно смотреть. Он разрушался как человек. Гатт знал очень хорошо, как оказать давление на внутреннее ядро человека, и час отсрочки, который он нам предоставил, был предназначен не для передышки.