Пистолет с музыкой
Шрифт:
— Поздновато, — произнес Корнфельд преувеличенно шутливо. — Работа?
— Не совсем, — ответил я.
Я устал — устал, несмотря на свежую дозу порошка, так что у меня не было настроения трепаться. С Кэтрин я бы еще поговорил, но Корнфельд разнообразия ради собирался взять это на себя.
— Ты где-то был, — заявил он. — Мы ждем тебя с восьми.
— Спасибо, теперь у моего жилища обжитой вид. Мне нравится.
— Тебя ведь предупреждали, чтобы ты не занимался этим делом. И не раз.
— Меня предупреждали, чтобы я не занимался этим делом больше, чем
Дверь оставалась открытой. Корнфельд обошел меня и закрыл ее.
— Мы хотели поговорить не о деле. Дело закрыто. Мы хотим сообщить тебе, что Ортон Энгьюин лишен кармы и на этом всему конец.
— Отлично. — Я отвернулся от Корнфельда и посмотрел на Кэтрин Телепромптер.
Вне стен Отдела она казалась меньше ростом и не столь неприступной, но от этого мне не меньше хотелось стиснуть ее в объятиях — просто это казалось более возможным. На этот раз ее черная грива была схвачена заколкой, что позволяло мне любоваться ее шеей. Когда наши глаза встретились, она открыла рот, но ничего не сказала.
— Есть и еще одно дело, — произнес Корнфельд у меня из-за спины. — Мне нужна твоя карта.
— Кому принадлежит честь раскрытия дела? — спросил я, роясь в кармане в поисках карты. — Моргенлендеру?
— Моргенлендера сняли с расследования сегодня днем, — сообщил Корнфельд. — Он плохо разбирался в нашей специфике. Зря его вообще сунули сюда.
Я протянул ему карту. Корнфельд взял ее и сунул под магнит. Я ожидал, что они восстановят мой уровень до приемлемой отметки по случаю закрытия дела. Своего рода плата за то, что я проглотил их интерпретацию событий, не особенно возникая. Красная лампочка на магните мигнула, и он провел им над картой, потом вернул ее мне.
— Сколько?
— Тебе сняли до двадцати пяти единиц, Меткалф. Твое досье пересматривается. И не задавай мне больше вопросов, пока я не сунул тебя в это мордой.
Это сразило меня наповал. Я сунул карту в карман и сел на диван, равнодушный к Кэтрин Телепромптер, забыв про дело. Моя карма не опускалась так низко с тех пор, как я ушел из Отдела. Мне стало дурно. Я убеждал себя в том, что это обычное запугивание, что карма на самом деле ничего не значит, что мне вполне достаточно минимума, чтобы свободно ходить по улице — я убеждал себя во всем этом, и все равно ощущал противную пустоту в желудке. Я почувствовал, как пересыхает во рту язык.
Кэтрин прошла мимо меня, словно мимо разбитой машины, и стала рядом с Корнфельдом у двери. Мне едва хватило духу поднять глаза. Корнфельд не отпускал дверную ручку, но не собирался уходить и смотрел, как я корчусь на диване. Когда наши глаза встретились, он ухмыльнулся.
Я недооценил его. Мне-то казалось, что тот, кто начинает бить тебя в лифте, вряд ли имеет что-либо еще в запасе. Например, я не представлял себе, что он умеет улыбаться, тем более в такой не самой веселой ситуации.
— Ты большой человек, Корнфельд, — произнес я. — Но не настолько большой, чтобы не уместиться в фонеблюмовом кармане. Он знает, как держать вас. Тебя и кенгуру.
— Что ты такое несешь?
— Не
— То, что я сделал с твоей карточкой, приказ сверху, — спокойно ответил Корнфельд. — Я не принимаю решения по карме. Ты должен бы это знать.
— Не смеши меня. Ты инквизитор при исполнении. Моргенлендер отставлен: ты же сам мне сказал.
— Решение принималось еще выше. Не моя забота, если ты забыл правила игры, Меткалф. Их пока не меняли.
Я посмотрел на Кэтрин. Она не отвернулась, но заморгала, чтобы снять напряжение.
— Слышали? — спросил я ее. — Это всего лишь игра. Не расстраивайтесь из-за этого. Я просто забыл правила.
Она продолжала молчать.
— Как это вас угораздило выезжать в обществе Корнфельда? Разве вы не в дневной смене?
— Я интересовалась делом, — ответила она.
Я не удержался от улыбки. Казалось, она хочет сказать что-то, но не может при Корнфельде — а может, я принимал желаемое за действительное. Последовало полминуты напряженного молчания, потом она открыла дверь и вышла. Корнфельд снова закрыл дверь.
— Я еще не забрал твою лицензию.
— Спасибо и на том.
— Нет. Ты не понял. Я не забрал, но собираюсь. Давай ее сюда.
Я отдал ему лицензию. Он сунул ее в карман к магниту и поправил воротник. Потом бросил на меня торжествующий взгляд — я так понял, что он надеялся, в последний раз, — пожал плечами и потянулся к двери.
Я почти позволил ему уйти. Богом клянусь. Но что-то всколыхнулось во мне, я вскочил с дивана и вцепился в него, схватив его за только что поправленный воротник и прижав к двери локтями. Его лицо покраснело, и рот приоткрылся, но он почти не дергался, и изо рта у него не вырвалось ни звука. Большим пальцем я ощущал биение его пульса на шее.
— Я верну тебе все, что ты со мною сделал, с процентами, — прохрипел я. — Я тебя на части разорву, обещаю.
Подобные угрозы могли обойтись мне в остаток кармы, но я сомневался, что он пойдет на это прямо сейчас. Это не в стиле работы Отдела, а Корнфельд соответствовал этому стилю с головы до пят. Мне дадут проспать ночь, и только утром в дверь постучат.
И к тому же, как ни ненавидел меня Корнфельд, я не думал, чтобы он действительно хотел лишить меня кармы. Он просто не мог себе такого позволить. Результатом стало бы официальное расследование, и это в момент, когда ему откровенно не терпелось свернуть все, прежде чем кто-нибудь захочет приглядеться к делу повнимательнее. Так что держать его за воротник было просчитанным риском, хотя в момент, когда я сделал это, я его еще не просчитал.
— Дурак, — сказал он, задыхаясь.
— Шутки прочь, — сказал я и сжал его шею посильнее. — Думаешь, мне нужны твои комментарии?