Пистолет с музыкой
Шрифт:
— Я не хочу, чтобы вы поднимались, — сказала она наконец.
— Идет. Но я хочу поговорить с вами. Разумеется, если вы можете себе это позволить. В прошлый раз вы не были уверены в этом.
Казалось, огромный лепной потолок вестибюля давит на нас всей своей тяжестью. В доме царила тишина, но я чуял запах Корнфельда или кого-то вроде него, ждущего в моем офисе. И точно так же я через полгорода чуял запах тех, кто ждал меня в моей квартире. Ну что ж, пришло мое время. Я бы с удовольствием пошел куда-нибудь с Кэтрин Телепромптер, хотя выбор у нас был невелик.
Поэтому я предложил посидеть у меня в машине.
— Давайте
Я согласился, что это удачная мысль. Она села за руль и настроила рацию на канал Отдела. Из динамика доносился монотонный голос диспетчера, сыпавший кодами и координатами, и это пробудило во мне старые воспоминания о ночных дежурствах, в одиночку или с напарником, когда приходилось прислушиваться к такому же голосу из динамика. Правда, тогда я понимал, о чем идет речь. Сейчас — нет. Я знал, что могу сидеть в ее машине сколь угодно долго и не беспокоиться ни о чем. Во всяком случае, пока они не упомянут мое имя, да и тогда тоже.
Я придерживал дверь ногой, чтобы плафон на потолке не гас, но не смотрел на Кэтрин. Я был за миллионы миль от нее. По дороге из «Музы» трещины в простреленном ветровом стекле разбили мое отражение на тысячу частей. Теперь в машине Кэтрин я снова стал единым целым — единым целым, растянутым, выпуклым плексигласом служебной машины, и я смотрел на это растянутое отражение, пока не стал напоминать толстяка из паноптикума. Или Фонеблюма.
— Расскажите, о чем вы думаете, — тихо попросил я немного спустя.
— Мне кажется, через несколько дней они успокоятся, — ответила она. — Но на вашем месте я бы до тех пор не высовывалась. Я нашла бы себе другое место или другое имя. Корнфельд ненавидит вас.
— Я так и понял.
— Поймите, нет смысла продолжать. Энгьюина нет, Моргенлендера отослали. Дело закрыто.
— Легко сказать, дело закрыто. Инквизиторская мантра: дело закрыто, дело закрыто.
Она почти рассмеялась.
— Как вам визит в Отдел?
— Кто-то из нас изменился с тех пор. Или я, или Отдел. Я пока не решил, кто именно.
— Мне кажется, вы, — произнесла она.
Я повернул голову и посмотрел на нее. Она сидела боком, и я понял, что она не сводила с меня глаз все это время. Раз повернувшись, я уже не мог не смотреть в ее глаза. Я отпустил дверцу, и плафон погас, решив эту проблему на несколько секунд. Я не решил еще, притягивают ли наши взгляды друг друга. Позже узнаю.
— Вы работали с Корнфельдом, — сказал я. — Вы должны много знать об этом деле.
Мои глаза свыклись с темнотой. Сквозь окна в машину проникал уличный свет, очерчивающий ее шею и подбородок. Я увидел, как вздрогнуло ее горло, когда она обдумывала ответ, но изо рта ее ничего не донеслось. «Кроме, — подумал я, — теплого, сладкого тумана, который я несколько минут назад ощущал на своем ухе».
Я вздохнул.
— Ладно, Кэтрин. Смотрите на это так, если, конечно, это не покажется вам слишком смешным: считайте меня совестью Отдела, крошечной частицей совести, которая оторвалась и не остановится, даже если дело закроют, даже если оно станет слегка опасным. Я — ваш шанс, Кэтрин. Снимите груз с души. Расскажите мне все, что знаете о деле. Потом вы можете забыть об этом, забыть даже о том, что рассказали мне это. Вы сможете спать спокойнее.
Мы
Когда она заговорила, ее голос сделался глубже, словно она говорила под гипнозом.
— Я не против отвечать на ваши вопросы. Сформулируйте только, что именно вы хотите знать.
Я посмотрел на нее, но ее взгляд оставался тверд. Возможно, я продвигался в расследовании ценой того, что ощущалось между нами.
— О’кей, — сказал я. — Первое: в чем обвиняют Энгьюина? Что было в том письме, которое они нашли?
— Я видела письмо только раз. Знаете, до вчерашнего дня я не занималась этим делом. Мне показалось, что Энгьюину нужны были деньги для себя и сестры. Он обвинял Стенханта в моральной нечистоплотности. Энгьюин считал, что защищает интересы сестры и ее ребенка, а когда туда переехала Челеста — и ее тоже. Он обвинял Стенханта в злоупотреблении наркотиками, из-за чего тот, по его мнению, и выгнал жену.
— Я работал на Стенханта. Все было по-другому. Он хотел, чтобы Челеста вернулась.
— Мы полностью убеждены в том, что он встречался в «Бэйвью» с женщиной.
Я покачал головой.
— Он ездил туда шпионить за Челестой. Это у нее был там роман. Поговорите с другим частным инквизитором по имени Уолтер Сёрфейс. Он говорит, что даже видел один раз того парня. Мейнард Стенхант снимал номер, чтобы следить за ней, Ссора из ревности — лучший мотив, чем те, что вешают на Энгьюина.
— Послушайте, — вздохнула она. — Все, что я могу, — это рассказать вам то, что мы имеем. Ваши сведения не укладываются в версию.
— Так что у вас за версия? Я так и не знаю ее.
— Энгьюин угрожал в письме, что будет преследовать Стенханта. Вот он и поехал за ним в «Бэйвью» и убедился, что тот встречается там с его сестрой. Та это от него скрывала. Однако это случалось и раньше, иначе откуда же у нее ребенок? Энгьюин потерял голову и убил Стенханта. Это объясняет все, в том числе и нежелание Пэнси защищать брата.
Признаюсь, что на миг это ошеломило меня. Это было первое внятное объяснение, которое я слышал, и это включало в себя почти все, что я копил в своей памяти. Я бы даже согласился с этим, если бы не цеплялся так за свою идею, что Челеста, а не Пэнси является матерью башкунчика. И потом, Энгьюин не мог быть убийцей. Он так и не доказал мне этого, но убивать он не умел. Я готов был поручиться за это жизнью. Черт, да я уже поручился.
— А как быть с овцой?
— За исключением отпечатков пальцев Энгьюина, у нас нет на него ничего. Возможно, вы сможете снять с него это обвинение.
— Он напоролся на это случайно и сразу же бросился ко мне, — сказал я и сразу же сообразил, как абсурдно это звучит. — Он не совершал этого, Кэтрин. Поверьте мне. Это так просто.
— Иногда простое и означает правильное. Боже, Меткалф. Что я делаю? Мне надо было вести вас в дом или отпустить — что угодно, только не сидеть здесь и подвергаться вашему идиотскому допросу. — Она нахмурилась. — Не судите меня, ладно? Вы ведете свое следствие, я — свое. Я разрешила вам задавать мне вопросы и только. Не пичкайте меня вашими эксцентричными версиями.