Питер
Шрифт:
Он, видимо, только на размеры предметов реагирует. А я еще спрашивал, какая из меня женщина. Ага. Очень даже ничего.
«Думаете, найдется идиот, который в это поверит?»
Нашелся.
— Спасибо, — сказал он тонким голосом. Повернулся и пошел, спиной чувствуя, как патрульный смотрит на его задницу.
Пронесло.
Краем глаза Иван увидел, что уже Орлов расплатился. Пошел прочь. И только потом Иван взглянул на вещь, которую приобрел ценой стольких переживаний. Мда. В руке у него была помада в пластиковом корпусе. Густо-красного, почти бордового оттенка.
— Ой,
Иван с удовольствием подставил щеку. В отличие от здоровенного Шакила, жена невского диггера была ростом на полголовы ниже Ивана. Миниатюрная брюнетка. Его тронули мягкие губы.
Настя погладила диггера по напудренной щеке.
— Ой, Ванечка, какой ты хорошенький.
Иван поперхнулся, закашлялся. Уберфюрер захохотал.
В воздухе пахло молоком и домашней готовкой.
Обитал Шакилов с семейством в торце Невского, в одной из бесчисленных клетушек, отделенных от соседей фанерной стеной, с женой и сыном полутора лет. Сын возился на полу, играя с резиновой разноцветной рыбкой. Совал в рот, слюнявил, возил по полу, снова слюнявил. И все это с серьезным лицом.
— Где Шакил-то? — спросил Иван у Насти.
— Ушел по делам. Скоро придет, сказал. Ты переодеваться будешь?
Иван оглядел себя. Желтая кофточка, серая юбка, колготки фиолетовые, в ромбик. Плюс боевая раскраска. Блин, чудище на страх врагам. Ядерная боеголовка. Мемов должен помереть от одного взгляда на теперешнего Ивана.
— А надо? — спросил он.
Шакилов оглядел Ивана с ног до головы, крякнул. Брови у него застыли где-то на отметке «очень удивлен». Повисели там и наконец опустились.
— Ну ты, блин, даешь.
— Ага, — Иван ухмыльнулся.
— Живой, значит, — констатировал диггер.
— Живой, — согласился Иван. В следующее мгновение его облапили, сжали. Дыхание прервалось.
— Шакил, раздавишь, блин! — прохрипел Иван, пытаясь вырваться. — По ставь меня на место. Здоровый, как не знаю кто. — Когда Ивана вернули на землю, он перевел дыхание и внимательно оглядел невского диггера. — Как твоя рана?
Шакилов был бледный и исхудавший. Прошло уже… сколько? Иван попытался посчитать. Да… уже почти месяц с того дня, как его ранили. Все еще беспокоит?
— Все хорошо, — коротко ответил Сашка, из чего Иван заключил, что все не так уж благополучно.
Сели пить чай.
— Рассказывай, — велел Иван.
Новости были не слишком хорошие. Впрочем, и не то что бы совсем плохие. Война закончилась. Альянс по-хозяйски подмял под себя Маяковскую, Восстание — впрочем, это было понятно с самого начала. С недавних пор поговаривали, что Мемов пригласит царя бордюрщиков Ахмета встать во главе администрации Площади Восстания. Мол, личный ручной царек и видимость справедливости… Василеостровская на месте, Постышев по-прежнему комендант. Станция получает по несколько часов в день электроэнергию с Адмиралки — для чего и был протянут высоковольтный кабель.
В общем, короткая
— А про моих ребят ты что-нибудь слышал? — вклинился Уберфюрер. — Где они?
Шакилов посмотрел на него. Поднял брови.
— Ты что, ничего не знаешь?
— Откуда?
— Да с ними вышла некрасивая история… После тех событий, когда на Восстании народ покрошили… понимаешь… — Шакилов замялся. — Всемирный совет метро насел на Мемова. То, се, незаконный захват и прочее. Ты их видел, такие болтуны в костюмчиках… в общем, потребовалось бросить им кость. Ну, Мемов им и бросил. Вот вам факты, отдельные факты произвола, вот вам военные преступники. Короче, начали искать виноватых, чтобы заткнуть мировой, блин, общественности рот… — Он совсем замолчал.
Глаза Убера стали мертвыми.
— И нашли, насколько понимаю? — спросил он негромко.
— Нашли, — сказал Шакилов. — Скинхедов проглядеть трудно. Их обвинили в военных преступлениях. В убийствах, мародерстве, изнасилованиях. В общем, ты понял, что это означает. Трупы три дня висели над путевым туннелем — как положено по законам Невского-Гостинки. Один, говорят, сумел сбежать… вот и все, что я слышал. Его до сих пор ищут.
— Кто? — в голосе Убера не было ничего живого.
— Пожилой такой. Как его?
— Седой, — сказал Уберфюрер.
— Ага, точно. Седой. — Он посмотрел на скинхеда. — Мне жаль, друг.
Уберфюрер поднялся.
— Убер! — позвал Иван. Тот отмахнулся и вышел. Сашка выглядел виноватым. Плохих гонцов… подумал Иван. Мда. Он посмотрел на Шакила и задал вопрос, который берег с самого начала разговора:
— Таня?
— Горюет, — коротко ответил Шакил.
— Ясно.
Помолчали. В целом все сказано: остается действовать.
— Кстати, — Шакилов почесал круглый затылок. — Я тут встретил Рамиля — помнишь, из бордюрщиков который? Телохранитель Ахмета. Представляешь, ходит по Невскому, словно он здесь хозяин. Так и хотелось подойти и в рожу дать.
— Саня! — укорила Настя, пробегая мимо с посудой.
— А чего он? — пробурчал невский диггер, но Настя уже скрылась в двери.
— А что ж не дал? — спросил Иван, разглядывая друга. Все-таки Шакил изменился. Не очень заметно, но…
— Ваня! — снова Настин голос.
— Да как-то не с руки, что ли. — Шакил помолчал. — Ты не представляешь, Ван, какие мы здесь стали осторожные… после…
— После моей смерти, хочешь сказать? — Иван поднял брови. — Понимаю.
— Саня, там Виталик хнычет! — снова Настя.
Когда Шакилов вышел посмотреть, что там с сыном, его жена заглянула в комнату. Решительная. Боевая.
— Ваня, можно тебя на минутку?
Иван вышел. В узком коридоре между клетушек стоял горячий постирочный дух. Мимо них протиснулась девушка с тазиком мокрого белья.
— Случилось что, Насть?
Она смотрела на него очень серьезно. Ивану стало вдруг не по себе.
— Ванечка, я тебя очень люблю… но оставь ты Сашку в покое. Пожалуйста. Он и так в прошлый раз чуть не погиб. Из-за тебя, — добавила она с истинно женской беспощадностью.