Питомка Лейла
Шрифт:
— Не могу, ваше сиятельство, сан и звание не позволяют…
Упорство дьячка удивило опекуна. На его виске надулась жилка. Однако, храня все тот же важный и открытый вид, опекун не стал спорить с дьячком и обратился к нареченному жениху:
— Любезный, а не приходилось еще тебе на конюшне парывать духовных особ?
— Нет, не доводилось, ваше сиятельство. Купцов, действительно, парывали!
— Сегодня я надеюсь доставить тебе это удовольствие, — приятно улыбаясь дьячку,
— Ваше сиятельство, — взмолился дьячок! — В-третьих! Позвольте мне спросить ее, в-третьих! Дева! Открой христа-ради одно только свое имя…
Девушка взглянула на Друцкого; тот, подавая ей какую-то надежду, покачал головой. Девушка, улыбаясь сквозь слезы, выпрямилась и ответила:
— Забейте, не скажу!..
— Тогда, ваше сиятельство, я полагаюсь на милость и заступничество вашего сиятельства — я же человек семейный.
Дьячок, перекрестясь, раскрыл книгу и обмакнул перо в чернильницу. Писаря тоже заскрипели перьями, записывай первую пару. Дьячок прицелился пером, перебрал святцы, вспомнил имя Леонилы-мученицы, празднуемой шестнадцатого января, тщательно вывел в графе «Леонила» и потом якобы нечаянно капнул, ахнув, на буквы «о» и «н» чернилами. Присыпай кляксу песочком, дьячок успокоился и заскрипел пером дальше….
Опекун спросил Дурдакова:
— А ты, любезный, не боишься получить такую непокорную жену?
— Ничего, объездим, — ответил Дурдакон.
— Ступайте. Совет вам да любовь!
Лейла растерянно взглянули по очереди в лица комиссионеров. Генерал Хрущов, осклабясь, закатил влажные глаза. Опекун посмотрел равнодушно и сурово. Третий комиссионер, Друцкой, опять сказал глазами:
— Успокойтесь, я ваш друг и помогу вам!
Лейла, поверив взгляду Друцкого, поклонилась комиссионерам церемонно и пошла за своим нареченным мужем. Надзирателем в военном сюртуке указал им дорогу на малый ход, откуда по лестнице можно было им выйти только на маленький отдельный двор, кругом застроенный. На двор все двери и ворота были закрыты. Только стояли широко распахнутые железные двери церкви. Из церкви веяло прохладной. Лейла упала на каменные ступени паперти и, прислонясь к столбу, горько зарыдала. Ипат, приблизился к Лейле и пытался ее утешить:
— Ау, милая, слезами горю не поможешь. Не плачь. Буду тебя любить и лелеять. Пушники не дам упасть с моей лебедушки белой… Королевой будешь жить…
— Не бывать этому! — выкрикнула Лейла. — Я не хочу быть мужичкой.
— Я не мужик, а царский сын!
Лейла горько рассмеялась и больше ничего не ответила на все уговоры жениха.
Тем временем комиссия в круглом зале продолжала свою работу.
К первой паре на дворе вскоре присоединилась вторая, потом третья, четвертая, и скоро набралось на дворе множество людей — двор сделался им тесен. У большей части невест были заплаканы глаза. Большинство женихов было угрюмо. Кое-где слышались рыдания, в другом месте бранились. Кто-то попробовал запеть песню и оборвался.
Шум и слезы в толпе усилились, когда отворились наружу со двора ворота и в них въехала со звоном и дребезгом большая ломовая телега с огромной пестрой, сверкающей грудой груза. Телегу окружили с любопытством и увидали, что груз в ней — брачные венцы, старинные расписные, лубяные и золоченые, с крупными стекляшками, и в виде греческих диадем, и в виде княжеских шапок, и в виде немецких королевских корон. Вся эта груда хлама ярко и жарко горела в свете послеполуденного солнца.
Служители церкви начали разгружать телегу и переносить вещи в церковь. Прошел туда седой, согбенный поп. На паперти появился один
Ипат не отходил от Лейлы. Она была безутешна. Напрасно она вслушивалась в называемые писарем имена и, не слыша своего имени и прозвища Дурдакова, загорелась робкою надеждой, что участь ее изменилась: там, в комнате присутствия, за нее, наверно, заступился тот молодой офицер, и в списке вымарали ее имя. Ипат также был взволнован, не слыша оглашения имени своего и Лейлы. Вот писарь уже готовится свернуть тетрадь. Ипат отрывается от Лейлы, пробивается в толпе к писарю. Тут на паперть, расступаясь, народ пропускает опекуна, генерала Хрущова и поручика Друцкого. Они входят в церковь и за ними с криком валом валит толпа женихов и невест… Ипат, увлеченный людской лавой, тщетно выбивается и ищет Лейлу. Вся толпа уже в церкви, но паперть пуста. Ипат кидается в церковь и шныряет суматошливо в шумной толпе, слушающей какое-то наставление опекуна с церковного амвона; по правую руку опекуна стоит старенький поп, по левую — генерал Хрущов, третьего комиссионера с ними не видно.
Кончив наставление, опекун удаляется с попом и генералом в алтарь. Там у них начинается спор о том, как бы поскорее обвенчать столько пар. Опекун — затейник и знаток церковных уставов. Он предлагает обвенчать всех разом, хороводом. Попик смеется добродушно:
— Небывалое дело, князь! А что скажет благочинный, что скажет архиерей, что скажет митрополит, что скажет Синод?
— И небывалое бывает, батюшка. А если что скажет Синод, митрополит, архиерей, благочинный, то я вам, батюшка, порука — я все беру на себя.
— Пусть так, князь, где же дружки и сватья? Кто понесет над брачущимися венцы?
— А нельзя ли без венцов?
— Никак. Не сами-ль вы изволили приказать, чтобы собрали довольное число венцов. Все ризницы в Москве обшарили — и набрали-таки целую кучу.
— Тогда, батюшка, мы сделаем так: пускай каждый из женихов и каждая из невест держат по венцу над головами передней пары…
Генерал Хрущов захохотал:
— Это получается гран-ро [1] , подобно котильону!
1
Большой круг; фигура в танце.
Поп безнадежно отмахнулся рукой:
— Делайте, как знаете!
На амвоне появился письмоводитель, окруженный писарями. В церкви настала тишина.
— Ипат Дурдаков! — провозгласил письмоводитель…
Ипата пропустили вперед…
— Лейла Дурдакова! — несколько раз повторил письмоводитель, но на его зов никто не приблизился…
— Заприте двери! — крикнул письмоводитель. — Сыщется сама, когда всех переберем…
По списку писаря устанавливали за Ипатом пару за парой. Посредине было все приготовлено для венчания… Когда все пары были поставлены большим кругом по церкви — Лейлы не оказалось. Ее не нашли и во дворе.
— А где поручик Друцкой? — спохватился опекун.
— Они, действительно, прошли вслед за телегой, что привезли венцы, — ответил сторож у ворот.
— Кто они?
— Господин флигель-адъютант. Как сказано было, никого, кроме господ комиссионеров, не пропускать, я то и сделал. Чего же?
Опекун смутился, но не надолго.
— Не горюй, мой друг — сказал он позванному в алтарь Ипату, — девушка не иголка, полиция ее завтра же сыщет, и ты поедешь, как и все, в Гареново с милой женой. Становись же, любезный, на свое место.